Собрание жизнеописаний великих россиян по справедливости должно открываться биографиями тех деятелей, которые вошли в нашу историю как «собиратели земель» и основоположники государства. Долгим — длиною в шесть веков — и противоречивым был путь формирования России, не легко, не сама собой появилась на свет эта великая страна. Не раз проходила она через горнило распада и разрушения, но всякий раз вновь возрождалась как единое целое.

Легендарного князя Олега можно назвать первым русским деятелем общенационального масштаба. Более тридцати лет трудился он над обустройством страны покорял соседние племена, строил города, устанавливал дани, вел успешные войны и заключал договоры. И хотя фигура этого князя сквозь толщу веков представляется нам еще смутной и неясной, мы вполне можем отдать должное его заслугам. Именно он положил первый камень в фундамент русской государственности, и сделал это так добротно и основательно, что страна, им созданная, не захирела, не развалилась при ближайших преемниках, а напротив — стала процветать и шириться с каждым следующим поколением. Именно он далеко прославил русское оружие и заставил соседей — могущественных хазар и гордых византийцев — уважать интересы молодого варварского народа, само имя которого стало известно лишь за полвека до его княжения К сожалению, неполнота и неясность источников не дают современным историкам возможности обрисовать деятельность Олега с такой же исчерпывающей полнотой, как описана была, к примеру, деятельность Карла Великого.

Да и заслуги его становятся понятны лишь тогда, когда ясно представляешь себе, чем были наша страна и наш народ в первые десятилетия своего существования. Поэтому прежде чем говорить об Олеге, попробуем дать короткий очерк восточнославянского мира, каким он был в середине IX века.

Еще Геродот, описывая природу Восточно-Европейской равнины, отмечал ее главную достопримечательность — многочисленные и многоводные реки Протекая среди дремучих непроходимых лесов и степей, они издревле служили основными транспортными артериями для местных и окружающих народов Наш первый летописец тоже подчеркивал значение восточноевропейской речной системы, когда говорил о местах расселения главных славянских племен — все они, по его словам, «сидели» по берегам и притокам великих рек Племен этих насчитывалось около десятка.

На самом западе располагались волыняне или бужане, которые жили на правом берегу Припяти, по Бугу, а также в междуречье Западного Буга и Случи Далее на восток — в междуречье Случи и Днепра — находились земли древлян В низовьях Припяти и на левых ее притоках жили дреговичи Южнее дреговичей и древлян располагались поляне, которым на левобережье Днепра принадлежало междуречье Тетерева и Роси, а на правобережье — низовья Десны Еще южнее селились уличи и тиверцы Их владения в IX веке лежали по Днепру и Роси.

Вообще, славянские территории в то время уходили в глубь степи гораздо дальше, чем в последующие века, когда здесь установилось господство кочевников. По свидетельству арабских источников, в VIII веке густые поселения славян располагались и на Нижнем Дону, и в Поволжье, и в Приазовских степях, и на Таманском полуострове. На востоке от полян — по Десне и ее притоку Сейму — были земли северян. Выше — по Сожу и его притокам — жили радимичи. Самым восточным славянским племенем были вятичи, освоившие верховья Оки. Севернее радимичей располагались кривичи и словене. Кривичей было три ветви. Одна их часть жила в междуречье Днепра и Западной Двины, другая занимала бассейны реки Великой и восточные берега Псковского озера. Особой, обособленной частью племени были полочане, расселившиеся на Западной Двине. Что касается словен, то их территорией был бассейн озера Ильмень и окрестных рек Волхова, Меты, Ловати и Шелони. Кроме славянских племен большую роль в образовании Русского государства сыграли финские племена чудь (населявшая современную Эстонию), весь (освоившая восточные берега Ладожского озера и земли вокруг Белого озера) и меря (она жила вокруг Ростовского и Плещеева озер). Всякое племя, как свидетельствуют данные археологии, дробилось на несколько обособленных групп — родов, образующих сгустки поселений. Количество этих «гнезд» поселений могло достигать 15. Каждое из них часто отделялось от себе подобных полосой непроходимых лесов шириной от 20 до 100 км. Основным занятием населения было подсечное земледелие, хотя охота и рыболовство продолжали играть очень большую роль. Многочисленные реки были тогда полны рыбы, а в лесах в изобилии водились звери. Земля считалась собственностью рода. Роды в свою очередь делились на семьи. В IX веке восточные славяне еще жили большими семьями, которые состояли как из ячеек из нескольких парных семей. Последним принадлежали отдельные небольшие дома, но хозяйство семьи вели совместное — иначе было не прокормиться. Да и в отношении с внешним миром такая семья, как это видно из позднейших сводов русских законов, выступала сплоченно. Обязанность кровной мести за родича была возложена на каждого домочадца. Брачные отношения хранили множество пережитков первобытной жизни, что определенно засвидетельствовано нашей начальной летописью и позднейшими церковными уставами Владимира и Ярослава. Еще в XI веке речь в них идет о многоженстве, о левирате (когда два брата живут с одной женой), об умыкании невест, о толоке (когда жених похищает невесту и отдает ее «в круговую» своим дружкам). Церковные уставы XII века так же ополчаются против многочисленных пережитков язычества: против многоженства и «умыкания» невест, против «блуда» пасынка с мачехой, свекора со снохой, деверя с ятровью и отчима с падчерицей.

Но за всем этим явственно проступали уже черты новой жизни. В IX веке у славян появляются города, возникавшие, как правило, в результате слияния нескольких родовых поселков или, как тогда говорили — концов. К каждому городу «тянулась» волость с ее населением. Так, центром словен была Ладога на Волхове, центром полочан — Полоцк. Псковские кривичи имели своим главным городом Изборск, а днепровские — Смоленск. Свой небольшой городок — Киев — был и у полян. Как свидетельствует летопись, он образовался из трех укрепленных поселков, располагавшихся на вершинах холмов на правом берегу Днепра. Вокруг Киева «был бор и лес велик, и ловили там зверей».

Государственная организация только зарождалась. Наряду с вече — собранием свободных общинников, и советом «старцев» кое-где в середине IX века были уже и князья. Свое княжение, по словам летописца, было у полян, у древлян, у дреговичей, у словен и полочан. С появлением местных княжеских династий происходило разделение военной и гражданской властей. Гражданская власть оставалась (как и раньше) в руках родовых старейшин — старцев русских летописей, а воинская сосредотачивалась в руках князя. К князю переходили также религиозные и судебные функции. Однако последние являются весьма условными, ибо повсеместно господствовало родовое первобытное право. К тому же власть князя была ограничена не только родовыми институтами — советом старцев и вече, но также и его дружиной. Первоначально дружина состояла из друзей князя, его спутников на войне. Потом положение изменилось. Однако в IX веке князь далеко еще не был господином дружинников, а считался лишь первым среди равных. Дружина неразлучно следовала за князем, куда бы он ни направлялся, сопровождала его в походах и при сборе дани. Она же окружала его в обыденной жизни. Обычными и обязательными были пиры князя со своей дружиной. Обо всех важных делах князь совещался с дружиной и не мог идти против ее воли. Численность такой дружины была не очень большой. Поэтому для крупных походов князю приходилось собирать ополчение из свободных общинников. Эти «вой» обладали большой самостоятельностью и иногда даже шли на войну особо от князя под предводительством своих собственных воевод.

Точно так же князья не имели в ту пору своего крупного земледельческого хозяйства. Источником их богатства была почти исключительно внешняя торговля пушниной, воском и рабами. Поэтому еще в Х веке весь смысл предпринимательской деятельности князей заключался в охоте на пушного зверя, пернатую дичь, добыче воска и меда. Покоренные племена облагались данью, которую собирали во время ежегодного объезда князем своих владений — так называемого полюдья. Феодальные отношения только начинали складываться. Зато рабство было широко распространено. Князья и знать использовали рабов — челядь — как домашнюю прислугу, но в хозяйстве рабский труд применялся незначительно. Большая часть рабов шла на продажу. Считается, что после пушнины самой выгодной статьей экспорта была работорговля.

Вообще торговля сыграла огромную роль в образовании Русского государства. Реки, протекавшие через территорию расселения восточных славян, принадлежали к разным морским бассейнам. Их верховья и притоки часто почти соприкасались между собой. Используя налаженную систему переволок, купцы легко попадали из одной реки в другую и таким образом могли провести свои корабли из Балтийского в Черное или Каспийское море. С начала IX века налаживается устойчивая торговля прибалтийских стран с Византией и Арабским Востоком. Скупая по дешевке пушнину в северных районах Европы, купец мог потом продать ее в Халифате в тысячу раз дороже и получить огромные барыши. О размахе торговых связей с Востоком в это время говорит тот факт, что в IX веке основной денежной единицей в Прибалтике служил арабский дирхем.

Торговля с Востоком шла разными путями. Из бурного Ладожского озера (связанного через Неву с Финским заливом Балтийского моря) купцы поднимались вверх по Волхову до озера Ильмень. (В настоящее время на берегах этой реки раскопаны несколько крупных торговых поселений IX века; первое из них по значимости — Ладога.) Ильмень — мелкое озеро с илистым дном и мутной водой. Отсюда по порожистой и быстрой Мете добирались до верховьев Тверцы, перетаскивали в нее корабли и оказывались в волжской речной системе. В Волгу можно было попасть и другим путем: из Ладожского озера вверх по реке Свирь до Онежского озера, затем по Вытегре до верховьев Ковжи. По Ковже поднимались в Белое озеро, из которого брала свое начало Шексна — левый приток Волги. Эта развязка контролировалась из Белоозера, который был центром финского племени весь. От Волги ответвлялось несколько других путей. Важная торговая развязка находилась в районе современного Ярославля и Ростова. По реке Которосли и ее притоку Вексе попадали в озеро Неро, от него по реке Где и ее притоку Саре через волок от ее верховьев проводили корабли в Нерль Клязьменскую. Другой путь пролегал через Нерль Волжскую, озеро Сомино, реку Вексу и Плещееве озеро. Из этого озера можно было легко перетащить суда в Нерль Клязьменскую, из нее попадали в Клязьму, Оку и опять в Волгу. Эту развязку контролировало несколько военных поселений, самым значительным из которых был древний Ростов (бывший главным городом финского племени мери).

Другой великий торговый путь связывал Балтийское и Черное моря. Он начинался от Ильменя и шел сначала вверх по Ловати, а из нее — волоком в Западную Двину. Из этой реки суда можно было перетащить в Днепр и таким образом оказаться в Черноморском бассейне. Эта важнейшая транспортная развязка контролировалась из Смоленска. Днепровский путь, как можно думать, был открыт только в середине IX века. Он служил в некотором смысле альтернативой волжского пути. К верховьям Днепра можно было попасть из Балтийского моря и другим способом — вверх по Западной Двине мимо Полоцка. Волжская и Днепровская речные системы связывались между собой.

Кроме того, по притокам Оки можно было попасть в Дон, а потом в Азовское море. Важнейшим центром, контролировавшим эту развязку, был Муром, являвшийся одновременно и главным городом финского племени мурома.

Волжский путь начал действовать (судя по кладам арабских монет) уже в конце VIII века. Спускаясь вниз по Волге через земли мери и муромы, купцы попадали в Булгарию — государство волжских болгар, а потом в Хазарский каганат, которому принадлежали низовья Волги и Дона. В ту пору Хазария была наиболее сильным государством региона. Вплоть до 30-х гг. VIII века ее центр располагался на Северном Кавказе. Вытесненные оттуда арабами, хазары откочевали в низовья Волги, где возникла их новая столица — Итиль. В начале IX века они приняли иудейство. Кочевья хазар были ограничены Волгой, Доном, Манычем и Каспийским морем. Впрочем, подвластные им племена проживали и гораздо севернее. По свидетельству летописи, дань хазарам платила часть восточнославянских племен: поляне, северяне, вятичи и радимичи.? В первой трети IX века важное Значение в торговле с Халифатом стали играть некие загадочные «русские купцы». Арабские источники сохранили о них очень живые воспоминания. Наша летопись в начальной ее части также много говорит о варягах и варяжском народе Русь. Эти сообщения породили колоссальную литературу и возбудили многовековой спор между различными группами историков о роли варягов в образовании Древнерусского государства. Хотя очень многое свидетельствует о том, что варяги и первоначальная Русь были скандинавами, все же прямо отождествить их с каким-нибудь северным народом (например, шведами) трудно. Если русы и были, как считают некоторые исследователи, выходцами с побережья Roslagen в Швеции, то до своего появления у восточных славян они уже успели достаточно долгое время прожить среди народов южной Прибалтики и не только приобрели свои, только им свойственные специфические черты, но и обзавелись собственным (притом финским по своей форме) именем русь, под которым и вошли в наши летописи. Откуда именно Русь совершала свои далекие экспедиции и смелые набеги на восточнославянские племена, остается загадкой. Вообще создается впечатление, что она была гораздо лучше известна на Востоке, чем в Европе.

По крайней мере, почти всеми нашими сведениями об этом народе мы обязаны арабам. (Заметим, впрочем, что в первых книгах «Датской истории» Саксона Грамматика, повествующих о событиях VII–VIII веков, много говорится о могущественной и воинственной Руси, расположенной в западной Эстонии, в землях летописной чуди. Хотя эта часть «Истории» справедливо считается фантастической и совершенно недостоверной, любопытно само размещение Руси в этом регионе, перекликающееся как с нашей летописью, так и с арабскими свидетельствами.) Что же нам известно об этой первоначальной руси? Путешественник Ибн Якуб пишет, что русы — островитяне и живут по соседству с волжскими булгарами. Язык их славянский. Это многочисленное племя. Они искусные и могущественные мореходы. По словам другого араба, Ибн Русте, страна Руссов находится на острове. Остров этот имеет протяженность в три дня, покрыт лесами и болотами. У них есть царь, называемый хаканом. Русы нападают на славян, подъезжают к ним на кораблях, высаживаются, забирают их в плен, уводят в Хазарию или Булгар и там продают. Сами они не имеют ни деревень, ни пашен й питаются лишь тем, что привозят из земли славян. Единственное их занятие — торговля соболями, белками и прочими мехами. Эти русы очень воинственны. Когда у какого-нибудь руса рождался сын, то отец дарил новорожденному обнаженный меч, клал его перед ребенком и говорил: «Я не оставляю тебе в наследство никакого имущества, и нет у тебя ничего, кроме того, что приобретешь этим мечом». Напав на другой народ, русы совершенно разоряли его; побежденных они грабили и обращали в рабство. Все свои походы они предпринимали на лодках.

Если один рус имел с другим ссору, свидетельствует Ибн Русте, они судились перед князем, и когда князь произносил приговор, его приказание исполнялось. Если же одна из сторон была недовольна решением князя, князь приказывал противникам решить дело оружием. К этому бою являлись родственники обоих бойцов и присутствовали при нем. Противники приступали к поединку, и тот, кто одерживал победу, выигрывал дело. Большую роль у них играли гадатели, и некоторые из них властвовали над князьями, как будто они начальники Руси. Иногда они требовали у людей вещи, какие вздумается, жен, мужей, коней в жертву Творцу, и такому поведению гадателей должно было повиноваться безусловно. Гадатель брал человека или животное, накладывал ему петлю на шею, вешал жертву на дерево, ждал, пока она испустит дух, и говорил потом, что эта жертва богу.

По словам Ибн Фадлана, мужчины у руссов носили грубую одежду, которую они надевали на один бок, оставляя одну руку свободной. Носили они также широкие штаны, причем на каждую пару употребляли по сто локтей материи. Надевши эти штаны, они собирали складки у колен и крепко подвязывали их там. Их женщины носили привязанный на груди маленький ящичек из железа, меди, серебра или золота, смотря по состоянию мужа. На шею они надевали золотые и серебряные цепи (монисто). Каждый раз, когда муж становился богаче на десять тысяч дирхем, он дарил своей жене новую цепь.

Величайшее их украшение заключалось в зеленых стеклянных бусах.

Каждый рус всегда имел при себе топор, нож и меч; без этого оружия их никогда нельзя было видеть. Они всегда оставались вооруженными, потому что мало верили друг другу и потому что коварство между ними было весьма обыкновенно: если один приобретал собственность, то, как бы ни была мала ее ценность, родной брат или товарищ тотчас начинали завидовать ему и выжидали только случая убить или ограбить его.

Когда умирал выдающийся человек, ему устраивали гробницу в виде большого дома. Вместе с умершим в ту же гробницу клали платья, а также золотые браслеты, которые он носил, затем съестные припасы и сосуды с напитками и деньгами. Наконец, в могилу клали живьем любимую жену умершего, запирали вход, и жена таким образом умирала.

Из всех свидетельств о руси можно заключить, что война и торговля играли в их жизни главную роль. Уже в начале IX века русы были хорошо известны в Булгаре, Хазарии и на Каспийском море. Через несколько десятилетий они появляются на Дону, на Азовском, а затем и на Черном море. О жестоком опустошении русью византийских берегов в первой трети IX века сообщает греческий автор «Жития Георгия Амастридского». Можно предположить, что после этого первого набега русь не покинула берега Черного моря и обрела здесь постоянное местопребывание. Само это море вскоре стало называться Русским. Арабские авторы вплоть до середины Х века пишут о походах причерноморской руси на Каспий и в Закавказье. По их словам, русь имела в Причерноморье свой большой город Руссию. Точное местонахождение этой южной Руси, также как и северной, неизвестно. Можно, впрочем, с большой долей вероятности предполагать, что русам уже тогда принадлежали Таманский полуостров (там в дальнейшем находилось самое южное из русских княжеств — Тмутаракань), а в Крыму — город Керчь, который как раз и назывался Руссией.

На западе тоже появляются известия о руси. В Вертинских анналах под 839 г. встречается сообщение о посольстве к франкскому императору Людовику Благочестивому от византийского императора Феофила. Среди послов, пишет хронист, оказалось несколько человек, «которые говорили, что их народ зовут рос, и которых их царь хакан отправил к Феофилу ради дружбы».

Однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что эти росы принадлежат к народности свеонов (шведов).

Таким образом, к середине IX века народ русь был уже известен во всех частях Европы. А что сообщают о нем славянские источники? В недатированной части «Повести временных лет» русь отнесена к числу «варяжских» (то есть, надо полагать, скандинавских) народов и при перечислении помещена рядом с чудью. История складывания Древнерусского государства по летописным источникам распадается на несколько этапов. На первом варяги жили еще где-то за пределами восточнославянского мира, но уже имели значительное влияние на его жизнь. Под 859 г. (дата эта, впрочем, скорее всего недостоверна, и речь идет о более ранних событиях) помещено известие о том, что «варяги из заморья» взяли дань с чуди, словен, мери, веси и кривичей, а хазары тогда же собрали ее с полян, северян и вятичей. Это событие является как бы исходной точкой русской истории и характеризует ту ситуацию, которая сложилась к середине столетия: единого государства нет, каждое племя живет само по себе, причем северные племена платят дань варягам, а южные — хазарам.

Далее, под 862 г. другое известие: «Изгнали варяг за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали себе:

«Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву». И пошли за море к варягам, к руси… Сказали руси чудь, словени, кривичи и весь: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами». И избрались трое братьев со своими родами, и взяли с собой всю русь, и пришли, и сел старший Рюрик в Ладоге, а другой, Синеус, — на Белоозере, а третий, Трувор, — в Изборске. И от тех варягов прозвалась Русская земля».

Из дальнейшего описания видно, что главной заботой первых русских князей было овладеть всеми транспортными развязками на великом Волжском пути.

Когда умерли Синеус и Трувор, Рюрик занял их города, а затем присоединил к своим владениям также Полоцк, Ростов и Муром. Оставив Ладогу, он поднялся вверх по Волхову к самому Ильменю и здесь основал свою новую столицу — Новгород. Находясь на пересечении Волжского и Днепровского речных путей, этот город вскоре сделался важнейшим русским центром. Тогда же русь стала искать более короткий путь в Черное море. Двое варягов — Аскольд и Дир — с отрядом из своих родичей спустились вниз по Днепру до земли полян. Место им понравилось — они освободили местных жителей от хазарской дани и сели княжить в Киеве. Собрав у себя множество варягов, они совершили большой поход к византийской столице Константинополю и жестоко разграбили его окрестности. (По византийским источникам этот поход относится к 860 г.) При жизни Рюрика новгородская русь не проявляла интереса к Днепровскому пути. Но в 879 г. Рюрик умер, оставив малолетнего сына Игоря. Власть в Новгороде принял Олег. При нем начался третий, самый замечательный этап складывания Древнерусского государства.

Олег был родственником Рюрика и Игоря, но летописец не уточняет, в каком свойстве. Три года он провел в своей северной вотчине, а в 882 г., взяв с собою много воинов: варягов, чудь, словен, мерю, весь и кривичей, выступил в поход против южных племен. Придя к Смоленску, он принял власть в городе и посадил в нем своих мужей; оттуда отправился вниз по Днепру, взял Любеч и также посадил своих мужей; наконец пришел к Киевским горам и узнал, что тут княжат Аскольд и Дир, бывшие прежде боярами Рюрика. Олег спрятал часть своих воинов в ладьях, других оставил позади, а сам подошел к горам, неся ребенка Игоря. Аскольду и Диру он послал сказать, что-де «мы купцы, идем к грекам от Олега и княжича Игоря. Придите к нам, родичам своим». Аскольд и Дир поверили и вышли ему навстречу. Тут все спрятанные воины выскочили из ладей и окружили их. Олег сказал: «Не князья вы и не княжеского рода, но я княжеского рода». А когда вынесли Игоря, добавил:

«Вот он, сын Рюрика». После этого его люди убили Аскольда и Дира, отнесли их на гору и похоронили. Олег же сел княжить в Киеве и сказал: «Да будет Киев матерью городам русским». И были у него варяги и славяне, и прочие, прозвавшиеся русью. (Поляне, по свидетельству летописи, одни из первых сменили свою прежнее имя и стали именовать себя русью.) Вслед за тем Олег начал строить города и установил дани славянам, и кривичам, и мери. В 883 г. он начал воевать против древлян и, покорив их, брал с них дань по черной кунице. В 884 г. Олег отправился на северян и победил их, возложил на них легкую дань и не позволил им платить дань хазарам, говоря: «Я враг их, и вам платить незачем». В 885 г. Олег послал к радимичам, спрашивая: «Кому даете дань?» Они же ответили; «Хазарам». Олег велел сказать: «Не давайте хазарам, но платите мне». И те дали ему такую же дань, какую раньше платили хазарам. После этого Олег стал властвовать над полянами, древлянами, северянами и радимичами, а с уличами и тиверцами воевал.

Так в нескольких строчках описывает наша летопись образование Древнерусской державы. Эта огромная страна, впрочем, очень мало напоминала государство в современном смысле этого слова. Русь не имела четких границ и не знала единых законов. Киевский князь осуществлял свою власть только в нескольких узловых пунктах, контролировавших торговые пути. Он также собирал дань с подчиненных славянских и неславянских племен. Уплата этой дани, а также сам факт признания верховной власти Киева составляли в то время все существо государственной власти. Как уже отмечалось, дань собиралась во время полюдья. Византийский император Константин Багрянородный, правивший в Х веке, так описывал этот интересный обычай руси: «Когда наступает ноябрь месяц, князь их тотчас выходит со всеми русами из Киева и отправляется в полюдье, то есть в круговой объезд, а именно в славянские земли вервианов (древлян), дрегувитов (дреговичей), кривичей, севериев (северян) и остальных славян, платящих дань русам. Прокармливаясь там в течение целой зимы, они в апреле месяце, когда растает лед на реке Днепре, вновь возвращаются в Киев».

Собранную дань (прежде всего пушнину) необходимо было реализовать в соседних странах — Халифате и Византии. Для этого строилось большое количество кораблей-однодревок. «Однодревки, — пишет далее Константин, ~ приходят из Новгорода, Смоленска, Чернигова и из Вышгорода и собираются в киевской крепости, называемой Самватас. Данники их славяне рубят однодревки в своих городах в зимнюю пору и, обделав их, с открытием времени плавания, когда лед растает, вводят их в реку Днепр и отвозят в Киев, вытаскивают лодки на берег и продают русам. Русы покупают лишь самые колоды, расснащивают старые однодревки, берут из них весла, уключины и прочие части и оснащают новые. В июне месяце они двигаются в путь». Затем Константин детально описывает путь русов до самого Константинополя. Все эти подробности, повторяю, относятся к Х веку, но едва ли во времена Олега обычаи правившей в Киеве руси сильно отличались от более поздних.

Снаряжая каждый год большие торговые экспедиции в Константинополь, русь получала от этой торговли немалую прибыль и была кровно заинтересована в ее развитии. Однако зная буйный и неуживчивый нрав этого народа, нетрудно представить, сколько проблем имели византийцы с русскими купцами. Ежегодный наплыв в столицу тысяч купцов-варваров имел для них много неудобств. Отсюда исходило желание ограничить и стеснить русскую торговлю. Быть может, если бы эти ограничительные меры были направлены против частных лиц, они бы достигли цели. Но мы видели, что для Руси торговля была делом государственным, поэтому и ответ на действия византийских властей был дан на государственном уровне.

«В год 6415 (то есть в 907 по современному исчислению), — пишет летописец, — пошел Олег на греков, оставив Игоря в Киеве; взял же с собою множество варягов, и славян, и чудь, и кривичей, и мерю, и древлян, и радимичей, и полян, и северян, и вятичей, и хорватов, и дулебов, и тивирцев, известных как толмачи… И с этими всеми пошел Олег на конях и в кораблях; и было кораблей числом 2000. И пришел к Царьграду (Константинополю); греки же замкнули Суд (то есть перекрыли толстой цепью городскую гавань), а город затворили. И вышел Олег на берег, и начал воевать. Много убийств сотворили русские в окрестностях города грекам: разбили множество палат и пожгли все церкви. А тех, кого захватили в плен, одних посекли, других мучили, иных же застрелили, а некоторых побросали в море, и много другого зла сделали русские грекам, как обычно поступают враги. И повелел Олег своим воинам сделать колеса и поставить на них корабли. И с попутным ветром подняли они паруса, и пошли со стороны поля к городу. Греки же, увидав это, испугались и сказали через послов Олегу; «Не губи города, дадим тебе дани, какой захочешь»… И приказал Олег дать дани на 2000 кораблей по 12 гривен на человека, а было в каждом корабле по 40 мужей. И согласились на это греки, и стали просить мира, чтобы не воевал он Греческой земли. Олег же, немного отойдя от столицы, начал переговоры о мире с греческими царями.»

Переговоры эти были успешны: кроме требуемой дани по 12 гривен на каждого русского воина, греки уплатили особую дань русским городам: Киеву, Чернигову, Переславлю, Полоцку, Ростову, Любечу и другим, где сидели великие князья, подвластные Олегу. Не была забыта и главная цель похода — отмена ограничений на русскую торговлю. Олег требовал, чтобы русь, приходящая в Константинополь, брала съестных припасов (месячину), сколько хочет; причем купцы могли брать съестные припасы в продолжение шести месяцев — хлеб, вино, мясо, рыбу, овощи; могли мыться в бане, сколько хотят, а при возвращении домой могли брать у греческого царя на дорогу съестное, якоря, канаты, паруса и все необходимое. Уступая в этом пункте, византийские императоры постарались со своей стороны ввести торговлю с русью в известные рамки: они установили, что русские, пришедшие не для торговли, не могли требовать месячины; князь должен был запретить своим русским грабить села в греческой стране; русские, пришедшие в Константинополь, могли жить только в одном квартале — у монастыря святого Мамы, а не по всему городу, как прежде. Причем императорские чиновники должны были переписать их имена и только после этого давать им месячину. Входить в столицу русские купцы могли отныне только через одни ворота, без оружия, под присмотром императорских чиновников и не более, чем по 50 человек.

При соблюдении всех этих условий императоры обещали не чинить русским купцам никаких препятствий и не брать с них пошлины.

Завершив войну выгодным миром, Олег со славой возвратился в Киев, везя с собой, по словам летописца, «золото, и паволоки (род парчи), и плоды, и вино, и всякое узорчье». Поход этот создал ему огромную популярность в глазах не только руси, но и славян, которые прозвали своего князя Вещим.

Современный историк, однако, должен с большой осторожностью относиться ко всем вышеприведенным рассказам русской летописи, так как греческие хроники ни единым словом не упоминают об этом большом походе.

О смерти Олега летописец сообщает следующую легенду. «Как-то Олег спросил волхвов и кудесников: «От чего я умру?» И сказал ему один кудесник:

«Князь! От коня твоего любимого, на котором ты ездишь, — от него тебе умереть!» Эти слова запали в душу Олегу, и он сказал: «Никогда не сяду на него, и не увижу его больше». И повелел кормить коня и не водить к нему, и прожил несколько лет, не видя его. Но на пятый год после возвращения из Греции, Олег вспомнил о коне и спросил у старейшин и конюхов: «Где коньмой, которого я приказал кормить и беречь?» Те же отвечали: «Умер». Олег посмеялся над предсказанием кудесника, сказав: «Не право говорят волхвы, но все то ложь. Конь умер, а я жив». Он захотел увидеть останки своего былого товарища и приехал на то место, где лежали его голые кости и череп. И когда слез с коня, то опять посмеялся и сказал: «От этого ли черепа должен я принять смерть?» — и ступил он ногою на череп, и выползла из черепа змея и ужалила его в ногу. И от того разболелся и умер Олег, и принял после него власть Игорь». Произошло это в 912 г.

Приведенный рассказ не единственный в русских летописях. Есть и другая версия, согласно которой Олег, передав власть Игорю, провел свои последние годы на севере; могила его будто бы находилась в Ладоге. Современные археологические раскопки в Ладоге дают основание предполагать, что именно при Олеге в этом городе была возведена каменная крепость — одна из древнейших на Руси.

Не многие деятели нашей истории могут сравниться по значению с Владимиром Святым. Его правление ознаменовалось множеством важных преобразований, глубоко повлиявших на все дальнейшее течение русской жизни. Он крестил Русь и ввел ее в семью цивилизованных народов, в которой она с самого начала заняла далеко не последнее место. Он достойным образом завершил начатое Олегом дело собирания восточнославянских племен под рукой киевского князя и закончил оформление русской государственности. Радея о могуществе и безопасности страны, он предпринял целый ряд успешных боевых походов и сумел разрешить одну из важнейших национальных задач того времени — создал на южных границах мощный оборонительный рубеж против кочевников. Сделанное им было так важно и значительно, что без преувеличения можно сказать — с княжения Владимира началась одна из самых блестящих эпох в истории нашего народа.

Все это, однако, явилось не сразу. Жизненный путь Владимира не был усыпан розами, и судьба не всегда была к нему благосклонна. Многое, в том числе и великокняжеский стол, ему пришлось добывать мечом, поскольку его рождение не давало на это прав. Говоря о происхождении нашего героя, митрополит Иларион веком позже писал «Сей славный Владимир от славных родителей, благородный — от благородных». Дедом Владимира был легендарный Игорь Рюрикович, бабкой — знаменитая в русской истории княгиняхристианка Ольга, а отцом — доблестный и воинственный князь Святослав, прославившийся упорной войной с византийским императором Иоанном Цимисхием. Но по матери род Владимира далеко не был таким блестящим По свидетельству летописца, Святослав прижил его от рабыни, ключницы Малуши. Не раз, особенно в детстве и юности, Владимира корили рабским происхождением и называли «робичичем». Да и первые годы его жизни прошли, по некоторым известиям, не в стольном Киеве, где воспитывались его старшие братья Ярополк и Олег, а в неком селе Будутина весь, куда сослала его мать Впрочем, опала (если она и была) продолжалась недолго, и к 969 г. Владимир с дядей Добрыней (братом Малуши) уже жил в столице, вместе со всем княжеским семейством.

Этот год оказался переломным в его жизни. Святослав, только что схоронивший мать и собиравшийся в новый длительный поход в Болгарию, посадил Ярополка князем в Киеве, а другого сына — Олега — князем у древлян.

Владимиру он, похоже, не готовил никакой волости, но как раз в то время в Киев пришли просить себе князя новгородцы. Узнав, что старшие сыновья Святослава уже получили свои столы, они сказали: «Если не пойдете к нам, то сами добудем себе князя». Святослав спросил: «Но кто пойдет к вам?» и стал уговариваться о том со старшими сыновьями. Однако те отказались. Тогда Добрыня сказал новгородцам: «Просите Владимира». Новгородцы стали просить Владимира, и Святослав согласился с тем, чтобы он был у них князем. В тот же год Владимир отправился вместе с Добрыней в Новгород, а Святослав отплыл в Болгарию. Из этого похода он уже не вернулся, так как в 972 г. погиб на Днепровских порогах. После его смерти сыновья стали править Русью, сидя каждый в своем городе. Владимир был еще мал годами, и всеми делами за него распоряжался Добрыня.

Братья не долго прожили в мире. В 975 г. Ярополк поссорился с братом Олегом и через два года пошел на него войной. Олег погиб в бою, а Ярополк захватил его волость. Когда Владимир в Новгороде услыхал, что Ярополк убил Олега, то испугался и бежал за море. Ярополк же посадил своих посадников в Новгороде и овладел всей Русской землею. Однако в следующем, 978 г., Владимир вернулся в Новгород вместе с варяжской дружиной, изгнал посадников Ярополка и пошел войной на своего брата. Но прежде чем напасть на Киев, новгородцы захватили Полоцк.

В Полоцке тогда сидел варяг Рогволод, пришедший из-за моря и утвердивший свою власть среди полочан. По свидетельству летописи, поводом к войне послужили следующие обстоятельства: Добрыня стал сватать Владимиру Рогнеду, дочку Рогволода. Рогволод спросил у нее: «Хочешь пойти за Владимира?» Но Рогнеда надменно отвечала. «Не хочу разуть робичича. За Ярополка хочу». Владимир прослышал об этом ответе и сильно разгневался, так как обидно ему было от того, что его назвали робичичем. Добрыня же, распалясь яростью, собрал воинов и пошел на Полоцк. В битве Рогволод был побежден и затворился в городе. Новгородцы, подступив к Полоцку, взяли его и захватили варяжского князя с женой и его дочерью. Добрыня, насмехаясь над Рогнедой, нарек ее саму рабыней и велел Владимиру обесчестить ее на глазах отца и матери. Вслед за тем Рогволод был убит, а Рогнеда сделалась женой Владимира и родила ему сына Ярослава.

Закончив с успехом одну войну, Владимир немедленно приступил ко второй. С большим войском он осадил Киев, а Ярополк заперся в городе вместе со своим воеводой Блудом. Когда осада затянулась, Владимир стал тайно сноситься с Блудом, говоря ему: «Будь мне другом. Если убью брата моего, то буду почитать тебя как отца, и честь большую получишь от меня; не я ведь начал убивать братьев, но он. Я же, убоявшись этого, выступил против него».

Блуд сказал послам Владимировым: «Буду с князем вашим в любви и дружбе».

После этого он стал говорить Ярополку: «Узнал я, что киевляне пересылаются с Владимиром и говорят ему: «Приступай к городу, передадим-де тебе Ярополка». Бежим же из города». Ярополк послушался его и, выбежав из Киева, затворился в городе Родне, который был расположен в устье реки Роси. Владимир вошел в Киев, а после осадил Ярополка в Родне. Среди осажденных вскоре начался жестокий голод. И Блуд сказал Ярополку: «Видишь, сколько воинов у брата твоего. Нам ли их победить? Заключай мир с братом». Ярополк отвечал: «Пусть будет так». Блуд же послал к Владимиру со словами: «Сбылась мысль твоя, приведу к тебе Ярополка, приготовься убить его». Владимир, услышав это, вошел в отчий терем и сел там с воинами и своей дружиной. И вот, когда Ярополк пришел к Владимиру и входил в двери, два варяга подняли его мечами под пазуху. Блуд тем временем затворил двери и не дал войти своим.

Так был убит Ярополк, и с этого времени Владимир стал княжить в Киеве один.

В это время, по свидетельству летописи, он был одержим вожделением и ненасытен в блуде: имел связи со многими замужними женщинами и девушками. Среди прочих Владимир взял в жены вдову своего брата Ярополка. Она была гречанкой, приведенной из Византии Святославом. Когда Владимир сошелся с ней, она была уже беременна от Ярополка, а после родила сына Святополка. Рогнеду Владимир поселил на Лыбеде, где находилось село Предславино, от нее он имел четырех сыновей: Ярослава, Изяслава, Мстислава и Всеволода, а также двух дочерей. Кроме Рогнеды и гречанки Владимир имел еще трех законных жен и 800 наложниц: 300 было у него в Вышгороде, 300 — в Белгороде и 200 — в селе Берестове.

Впрочем, не только любовью, но и войной занимался он в это время, совершив за первые восемь лет своего самостоятельного правления несколько больших походов. Первый из них, происходивший предположительно в 979 г., был обращен на запад в земли летописных волынян, живших в верховьях Западного Буга, к их главному городу Червеню. «Пошел Владимир на поляков и захватил города их Перемышль и Червен, а также другие города в земле волынян», — сообщает со своей обычной лаконичностью летописец. В 981 г. последовал новый поход — против вятичей. Покорив их, Владимир в следующем году вновь был вынужден идти на восток — подавлять восстание «заратившихся» вятичей. Под 983 г. в летописи помещено краткое известие о войне против литовского племени ятвягов, которое обитало между реками Неманом и Нарев. В 984 г. княжеский воевода Волчий Хвост покорил последнее оставшееся еще независимым приднепровское племя — радимичей. А в 985 г. сам Владимир ходил против волжских болгар и победил их в бою. Наконец, в 992 г. он подчинил хорватов, которые жили в междуречье верхнего Днестра и Прута. В результате этих войн все восточнославянские племена покорились киевскому князю — Древнерусское государство достигло своих предельных границ.

Эпоху, в которую пришлось править Владимиру, можно назвать переломной. Один за другим отрекались от язычества и принимали христианство славянские народы — соседи Руси. Сам Владимир всю жизнь остро интересовался религиозными вопросами. По словам летописца, утвердившись у власти, он поставил на холме в Киеве за теремным двором кумиры богам: деревянного Перуна с серебряной головой и золотыми усами, затем Хорса, Даждьбога, Стрибога, Симаргла и Молошь. «И приносили киевляне им жертвы, называя их богами, и приводили к ним своих сыновей и дочерей, и осквернялась кровью земля русская и холм тот». Однако увлечение Владимира языческой религией продолжалось недолго. В 986 г. приходили в Киев посольства от разных народов, призывавших Русь обратиться в их веру. Сперва пришли болгары и хвалили своего Магомета, потом иноземцы из Рима от папы проповедовали католическую веру, а хазарские евреи после них — иудейство.

Последним прибыл проповедник, присланный из Византии, и стал он рассказывать Владимиру о православии, и слушал его Владимир со всем вниманием. Под конец грек показал князю занавес, на котором написано было судилище Господне. Направо указал ему на праведников, в веселии идущих в рай, а налево — грешников, идущих на мучение. Владимир же, вздохнув, сказал: «Хорошо тем, кто справа, и плохо тем, кто слева». «Если хочешь с праведными справа стать, то крестись», — сказал грек. Владимир же отвечал: «Подожду еще немного», желая разузнать подробнее о всех верах.

В 987 г. князь созвал своих бояр и старцев градских и сказал им: «Приходили ко мне болгары, говоря: «Прими закон наш». Затем приходили немцы и хвалили закон свой. Затем пришли евреи. После же всех пришли греки, браня все законы, а свой восхваляя, и много говорили, рассказывая мне о начале мира и о бытии всего. Мудрено говорят они и чудесно слушать их. Рассказывали они и о другом свете. Если кто, говорят, перейдет в нашу веру, то, умерев, снова воскреснет и не умереть ему во веки, если же в ином законе будет, то на том свете гореть ему в огне. Что же вы мне посоветуете? Как им ответить?» Бояре и старцы сказали: «Знай, князь, что своего никто не бранит, но всегда хвалит. Если хочешь обо всем разузнать, то пошли от себя мужей посмотреть, кто и как служит Богу». Эта речь понравилась князю и всем людям.

Избрали десять мужей, славных и умных, и сказали им: «Идите сперва к болгарам и испытайте веру их». Они отправились и, придя к ним, наблюдали их скверные дела и поклонение в мечети. Когда вернулись послы в землю свою, сказал им Владимир: «Идите еще к немцам, высмотрите и у них все, а оттуда идите в греческую землю». Послы пришли к немцам, увидели службу их церковную, а затем пошли в Царьград. Когда же они вернулись, созвал князь Владимир бояр своих и старцев и сказал им: «Вот, пришли посланные нами мужи, послушаем обо всем, бывшем с ними». И обратился к послам: «Говорите перед дружиной». Те же стали говорить так: «Ходили мы к болгарам, смотрели, как они молятся в мечети. Стоят они там без пояса; сделав поклон, сидят и глядят туда и сюда, как бешеные. И нет в них веселья, только печаль и смрад великий. Не добр закон их. И пришли мы к немцам, и видели в храмах их различную службу, но красоты не видели никакой. И пришли мы в греческую землю, и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали — на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой. И не знаем, как и рассказать об этом. Знаем мы только, что пребывает там Бог с людьми, и Служба их лучше, чем во всех других странах. Не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького: так и мы не можем уже здесь пребывать в язычестве». Выслушав послов, Владимир обратился за советом к боярам, и те сказали: «Если бы плох был закон греческий, то не приняла бы его бабка твоя Ольга, а была она мудрейшая из всех людей». И спросил Владимир: «Где примем крещение?»

Они же сказали: «Где тебе любо».

Так повествует наш летописец о причинах, подвигнувших Владимира к принятию христианства. Все эти рассказы о выборе вер имеют, на первый взгляд, фольклорный характер, однако нечто подобное, видимо, происходило в действительности. Так, араб Марвази, писавший в XII веке, имел смутные сведения о посольстве Владимира к владетелю Хорезма. Посольство это приходило с определенной целью — собрать сведения о мусульманской вере. Об этом же писал в XIII веке перс ал-Ауфи. То есть Русь в Х веке действительно стояла на неком распутье, и выбор Владимира предопределил ее дальнейшую судьбу на много веков вперед — Русь примкнула к христианскому, а не мусульманскому миру и из двух направлений христианства избрала православие.

Позднейшие историки потратили много сил, стараясь добыть дополнительные сведения, подтверждающие или поправляющие летописный рассказ. Однако история цепко хранит свои тайны, и в настоящий момент мы знаем о крещение Владимира — главном, поворотном событии не только в его личной жизни, но и в жизни всего Русского государства — очень мало. Византийские историки ни единым словом не упомянули о нем, а русские источники содержат крайне противоречивые сведения.

Так, мы не знаем точно, когда и где принял христианство сам Владимир.

Очевидно, крещение его совершилось скромно, и есть серьезное основание думать, что на первых порах оно было скрыто от широких народных масс. Это необходимо допустить ввиду смутного и сбивчивого представления об этом акте современников. Например, в летописи читаем: «Не знающие истины говорят, что крестился Владимир в Киеве, иные же говорят — в Василеве, а другие по-иному скажут…» Так сильно разноголосили между собой по этому важному вопросу уже ближайшие потомки. Если этот факт остался неизвестным для них, то, естественно, он должен был остаться тайною и для следующих поколений. Ближайшие по времени к Владимиру писатели — его первый жизнеописатель Иаков и митрополит Иларион — нашли нужным умолчать об этом, несомненно, интересующем всех обстоятельстве. Только позже возникла легенда о том, что Владимир крестился в Крыму, в византийском городе Херсонесе (Корсуни наших летописей). Эта легенда попала и в летописи.

Сейчас принято считать, что крещение Владимира было следствием не только внутренних, но и внешних обстоятельств и что события русской истории теснейшим образом переплелись с событиями истории византийской. В сентябре 987 г. против законных византийских императоров Василия II и Константина VIII поднял восстание в Малой Азии полководец Варда Фока. Размах этого мятежа сильно напугал императора Василия. В конце 987 г. он обратился за помощью к Владимиру (Русь со времен Святослава считалась официальной союзницей империи). Между двумя правительствами начался дипломатический торг, подробности которого нам известны лишь в общих чертах. Владимир соглашался оказать требуемую помощь, но взамен просил в жены Анну, сестру Василия. Ввиду тяжелой безвыходной ситуации император принял его сватовство, однако выставил непременное условие — правитель Руси должен был принять крещение. Арабский историк XI века Яхъя Антиохийский писал об этом соглашении: «И заключили они (император Василий и князь Владимир) между собой договор о свойстве и женитьбе царя русов на сестре царя Василия, после того как он поставил ему условие, чтобы он крестился… И когда было решено между ними дело о браке, прибыли войска русов и соединились с войсками греков…» Исполняя условия договора, Владимир, который, как это видно из нашей летописи, был уже вполне готов к принятию новой веры, крестился либо в 987-м, либо в самом начале 988 г. Где произошло это важное событие — в Киеве или Василеве — сейчас уже невозможно узнать.

Дальнейшие события развивались следующим образом. Летом 988 г., как об этом однозначно свидетельствуют греческие и арабские источники, отряд русских воинов прибыл в Византию и оказал императору большую помощь в сражениях под Хрисополем и Авидосом. Но как только его положение поправилось, Василий стал медлить с выполнением своей части договора. По крайней мере, Анна в этом году так и не появилась на Руси. Летом 989 г., по свидетельству Иакова, Владимир ходил к Днепровским порогам, видимо, ожидая невесту, но она не приехала. Тогда Владимир сообразил, что его обманули, и немедленно начал войну против своего прежнего союзника. В конце лета 989 г. русские войска вторглись в Крым и подступили к византийскому Херсонесу.

Об этом походе и о том, что за ним последовало, подробно рассказывает наша летопись. Греки затворились в Корсуни (Херсонесе) и крепко оборонялись. Русь встала на той стороне города, что против пристани, и начала осаду.

Горожане защищались отважно, и осаде не было видно конца. Но тут один из корсунян, по имени Анастас, пустил в лагерь Владимира стрелу с письмом. В том письме говорилось: «Перекопайте и переймите воду, она идет в город по трубам из колодцев, которые за вашим лагерем с востока». Владимир тотчас велел копать наперерез трубам и перенял воду. Люди в Корсуни стали изнемогать от жажды и вскоре сдались. Владимир вошел в город и послал сказать Василию и его брату Константину: «Вот, взял уже ваш город славный. Если не отдадите за меня сестру, то сделаю столице вашей то же, что и этому городу».

Василий и Константин принялись упрашивать Анну согласиться на брак с Владимиром. Но та не хотела уезжать в Русь, говоря: «Иду, как в полон, лучше бы мне здесь умереть». Братья же отвечали ей: «Может быть, обратит тобой Бог Русскую землю к покаянию, а Греческую землю избавит от ужасов войны.

Видишь, сколько зла наделала грекам Русь? Теперь же, если не пойдешь, и нам сделают то же, что в Корсуни». И так едва принудили ее дать согласие.

Анна села в корабль, попрощавшись с ближними своими, и с плачем отправилась через море. Вместе с ней плыли сановники и пресвитеры. Когда царевна прибыла в Крым, корсунцы вышли ей навстречу с поклоном, ввели ее в город и посадили в палатке. Царевна спросила: «Крестился ли Владимир?» Ей отвечали, что пока нет, ибо князь разболелся глазами и ничего не видит. Тогда Анна послала к своему жениху сказать: «Если хочешь избавиться от болезни, то крестись поскорей, а если не крестишься, то не избавишься от недуга своего». «Если вправду исполнится это, — сказал Владимир, — то поистине велик Бог христианский». И повелел крестить себя. Епископ корсунский с царицыными попами, огласив, крестил Владимира. И когда епископ возложил на него руку, Владимир тотчас прозрел и, ощутив свое внезапное исцеление, прославил Бога. Многие из дружинников, увидев это чудо, тоже крестились.

И случилось это в церкви святого Василия, что стояла посреди Корсуни.

Комментаторами этого летописного известия было сделано много попыток примирить разноречивость наших источников о месте крещения Владимира. Предполагали, что в Корсуни произошло перекрещивание или повторное крещение, предполагали также, что в Киеве было только оглашение, а само крещение случилось в Корсуни и т. д. Все эти версии можно принять с теми или иными оговорками, но несомненно одно: если Владимир и был крещен в Киеве, то крещен тайно, так что масса его язычников-дружинников об этом не подозревала, в Корсуни же он публично и официально приобщился к новой религии. В связи с этим нельзя не увидеть во внезапной болезни князя и в столь же внезапном его исцелении некоего театрального действа, цель которого заключалась в том, чтобы поразить воображение простых воинов и оправдать отступничество. Если это так, то задумка достигла цели — большая часть дружины крестилась, и отныне Владимир мог рассчитывать на ее деятельную помощь.

После крещения Владимир взял царевну, корсунских священников, а также местные святыни — мощи святого Климента, церковные сосуды и иконы, и со всем этим отправился в Киев. Возвратившись в столицу, Владимир повелел опрокинуть языческих идолов — одних порубить, а других сжечь. Перуна же приказал привязать к хвосту коня и волочить его с горы к Ручью. Затем Владимир послал по всему городу со словами: «Если не придет кто завтра на реку — будь то богатый или бедный, или нищий, или раб — будет мне враг!»

Услышав это, люди пришли к Днепру без числа и все вместе приняли крещение. Одни, по словам летописца, стояли в воде до шеи, другие — по грудь, некоторые держали младенцев. Священники же стояли на берегу. Когда крещены были все и разошлись по домам, приказал Владимир рубить церкви, определять в них попов и приводить людей на крещение. Также повелел Владимир собрать у лучших людей детей и отдать их в книжное обучение. Матери, провожая своих чад, плакали по ним как по мертвым, ибо не утвердилась еще новая вера. Произошло все это, вероятно, летом 990 г.

Давая оценку этому событию, митрополит Иларион писал позже; «Тогда начал мрак язычества от нас отходить, и заря Православия началась». Но это была именно только заря — до полного торжества христианства на Руси было еще очень далеко. При Владимире крещены были Киев, Новгород и некоторые другие крупные центры, но язычество не было искоренено, оно только отступило перед новой религией. Еще в 70-х гг. XI века, как нам хорошо известно из летописей, язычество было очень сильно в Новгороде и волхвам ничего не стоило увлечь за собой все население города. Ростовская земля, кажется, вообще не была крещена ни первым тамошним князем Ярославом Мудрым, ни его братом Борисом. Только в 60-70-е гг. XI века епископ Леонтий попытался крестить местных жителей, но в конце концов принял мученическую смерть во время одного из восстаний. Из Жития другого подвижника — преподобного Авраамия, жившего в начале XII века, мы узнаем, что при нем в Ростове совершенно открыто стоял каменный идол Велеса, которому поклонялись местные язычники. Не лучше обстояло дело с христианской проповедью в Муроме. Отправившийся сюда княжить младший сын Владимира Глеб не смог побороть упорного язычества местных жителей и вынужден был даже поселиться вне града. Только в XII веке при князе Константине христианство наконец получило в Муроме прочное основание. Вплоть до XII века упорно противились крещению вятичи. Настоящим заповедником язычества до самого татарского нашествия оставался район Приднестровья. На реке Збруч, левом притоке Днестра, археологи открыли многочисленные языческие святилища, которые совершенно открыто существовали здесь в продолжение всего киевского периода русской истории. Тут беспрепятственно совершались языческие обряды, приносились жертвы (в том числе и человеческие), проживали жрецы-волхвы и поддерживался негасимый священный огонь. Многочисленные языческие капища XI–XII веков открыты на Волыни, Смоленщине, Псковщине. Археологические данные подтверждаются и многочисленными литературными свидетельствами. До нас дошло большое количество древнерусских поучений против язычества, из которых видно, что в XI–XIII веках среди населения сохранялись многочисленные языческие обычаи. Еще долго после крещения Руси здесь по-язычески хоронили умерших и по-язычески заключали браки (в 80-е гг. XI века киевский митрополит Иоанн сетовал на то, что в церквах венчаются одни лишь князья да бояре, «простые же люди жен своих, словно наложниц, поймают, с плясанием, и гуденьем, и плесканьем»).

Можно сказать, что до конца язычество так и не было побеждено: оно сохранилось в многочисленных поверьях, суевериях и обрядах, в народной демонологии и в самом мироощущении русского народа.

Прочнее и быстрее всего утвердилось христианство в столице. Вскоре после крещения, призвав греческих мастеров, Владимир повелел им строить церковь Пресвятой Богородицы и даровал ей в 996 г. десятую часть от всех своих богатств. Вскоре Владимиру пришлось биться с печенегами. Потерпев поражение и спасаясь от погони, Владимир спрятался под мостом вблизи Василева и так спасся. В память об этом Владимир поставил в Василеве другую церковь во имя Преображения Господня и устроил по этому случаю великий пир.

Созвано было на него, кроме бояр, посадников и старейшин, еще много простых людей из разных городов. Отпраздновав восемь дней, князь приехал в Киев и здесь еще устроил великое празднование, созвав бесчисленное множество народа. И так отныне стал Владимир поступать постоянно, собирая по праздникам в своем дворце чуть не весь город. Щедростью своею, по словам летописца, Владимир старался превзойти самого Соломона. Так, повелел он всякому нищему и бедному приходить на княжий двор и брать все, что надобно: питье, и пищу, и деньги. А для больных, которые сами не могли ходить, повелел нагружать разной снедью телеги и развозить еду по городу, чтобы оделять всех желающих.

Из других государственных дел важнейшими для князя были обустройство Русской земли и борьба с внешними врагами. От шести жен у Владимира было 12 сыновей, и всех их он рассадил по русским городам, дав каждому свой Удел. Сам он сидел в Киеве и вел постоянную войну с печенегами. Как раз в это время кочевники превратились в настоящее бедствие для Руси. Расположенный на самой окраине степи Киев со всех сторон был открыт для набегов, так что большая орда, прорвавшаяся через русскую границу, уже через день могла оказаться под стенами столицы. Владимир хорошо помнил, как еще ребенком с братьями Ярополком, Олегом и бабкой Ольгой выдержал тяжелую осаду от печенегов в Киеве. Для предотвращения опасности нужны были кардинальные меры, и Владимир со всей энергией взялся за укрепление пограничных рубежей. По словам летописца, он сказал киевлянам: «Нехорошо, что мало городов около Киева». И стал ставить города по Десне, и по Остру, и по Трубежу, и по Суде, и по Стугне. Все эти реки — притоки Днепра, плотным кольцом окружавшие Киев с юга, востока и запада. В устье Суды был основан Воинь, на Трубеже — Переяславская крепость (сам город Переяславль, видимо, существовал еще до Владимира; по крайней мере, он упомянут в договорах Олега с Византией). На Стугне были построены Василев, Тумащ и Треполь. За Стугной, у брода через Днепр — Витичев. Базой всех этих крепостей стал Белгород. Южного населения не хватало. Потому, набрав лучших мужей от новгородских словен, кривичей, чуди, вятичей, князь населил ими вновь основанные города. К концу его правления южные пределы государства оказались надежно прикрыты многочисленными укреплениями. Крепости соединялись между собой мощными земляными валами. Немецкий миссионер Бруно, проехавший в 1006 г. через земли Руси, писал, что «крепчайшая и длиннейшая ограда», которой Владимир «из-за кочующего врага… укрепил со всех сторон свое царство», соединяла «холмы», возвышавшиеся над местностью. В «ограде» были устроены ворота.

Дружину свою князь любил и лелеял. Каждое воскресение устраивал он во дворце и в гриднице пир, разрешив приходить на него всем боярам, гридням, соцким, десяцким и вообще «лучшим мужам», и бывало на этих пирах в изобилии всяких яств. Когда услышал Владимир, что гридни корят его за прижимистость, то повелел выковать каждому дружиннику серебряную ложку, говоря: «Серебром и золотом не найду себе дружины, а с дружиной добуду серебро и золото, как дед мой и отец с дружиной доискались золота и серебра». Так любил Владимир дружину и всегда совещался с ней об устройстве страны и о войне, и о законах; и была ему всегда удача во всем. Только перед самой смертью начались у него раздоры с сыновьями. Своего сына (точнее, пасынка) туровского князя Святополка за то, что тот готовил против него заговор, Владимир заключил в Вышгороде, где тот и прожил до самой его смерти В 1014 г. возмутился против отца другой его старший сын, новгородский князь Ярослав. Владимир хотел идти на него войной, но разболелся. От этого недуга ему уже не суждено было оправиться.

О кончине князя летописец сообщает следующее. В 1015 г. пошли на Русь войной печенеги. Владимир, уже больной, послал против них своего любимого сына Бориса со своей дружиной, а сам разболелся еще сильнее и умер 15 июля в своем селе Берестове. Перед кончиной Владимир «каялся и оплакивал все то, что совершил в язычестве, не зная Бога» и молился такими словами: «Господи Боже мой, не познал я тебя, но помиловал ты меня и святым крещением просветил меня… Господи Боже мой, помилуй меня. Если хочешь меня казнить и мучить за грехи мои, казни сам, Господи, не предавай меня бесам!» «И так молясь, — пишет Иаков, — предал Владимир свою душу с миром ангелам Господним». Смерть его, по приказу Святополка, хотели утаить от народа: ночью слуги последнего разобрали помост между двумя клетями, завернули тело Владимира в ковер и опустили на землю. Затем, возложив его на сани, отвезли в Киев и поставили в церкви святой Богородицы. Народ, однако, прознал о смерти князя. «И сошлись люди без числа, — пишет летописец, — и плакали о нем: бояре, как о заступнике страны, бедные же, как о своем заступнике. И положили Владимира в мраморный гроб, и похоронили его с плачем».

Князь Андрей Боголюбский — фигура очень символичная, стоящая на переломе двух эпох — Руси Киевской и России Московской. Главное значение его деятельности состоит в том, что при нем, и во многом благодаря ему, впервые оформились и ярко обозначились важнейшие самобытные черты северо-восточной окраины Руси: ее великорусского быта, ее духовной культуры и ее государственного устройства. Этот князь положил начало новой политике, новой организации власти и самому характеру владимирских и московских князей, этих знаменитых в наших летописях «северных самовластцев», трудами и потом которых была в конце концов собрана распавшаяся на уделы Русь. Таким образом, князь Андрей стоит как бы в самом начале очень важного в русской истории и во многом символичного процесса «перетекания» общегосударственного центра из южных пределов страны в северные. Наши источники, к сожалению, не отражают всех деталей этого любопытного явления, но причины его для нас понятны и легко объяснимы.

На протяжении четырех веков центром Руси был Киев. Вокруг этого города и прилегающих к нему земель вращалась вся русская история: здесь были самые крупные и многолюдные города, здесь находились владения наиболее могущественных князей, здесь сосредотачивалась главная часть населения и национальных богатств страны. Благодатный климат, плодородные земли, близость торговых путей — все, казалось, способствовало росту и процветанию этого города. Но, к несчастью, случилось обратное — именно эти обстоятельства оказались для него губительными. После того как единая Русь распалась на отдельные волости и была поделена между потомками Владимира Святого, жители Приднепровья не знали ни минуты покоя — усобные войны князей, отстаивавших и отбивавших друг у друга 'желанный киевский стол, ежегодные набеги половцев, постоянные грабежи и разорительные походы постепенно привели к развалу торговли, упадку благоденствия и оттоку населения. Речная полоса по среднему Днепру и его притокам в XII веке начинает постепенно пустеть.

Но в то время как Киевская Русь переживала медленный упадок и постепенное запустение, совершенно обратные процессы происходили в ее северовосточных пределах — за рекой Угрой, в междуречье Оки и Верхней Волги.

Эти земли, заселенные в древности славянами-вятичами и финским племенем меря, на протяжении нескольких веков считались на Руси чуть ли не синонимом дикости и глухости. И в самом деле, к северу от верхней Оки и Десны тянулись в то время дремучие непроходимые леса, известные в наших сказаниях под именем Брынских. Именно в них жил Соловей-разбойник и именно через них наш былинный герой Илья Муромец налаживал «дорогу прямоезжею», что в те времена считалось немалым подвигом. Князья не рисковали подражать удалому богатырю и объезжали «вятскую землю» стороной.

Добираясь, к примеру, из Мурома в Киев, они плыли до верховьев Волги, потом ехали посуху до Смоленска и спускались вниз по Днепру. Только Владимир Мономах, отважный воин и неутомимый ездок, на своем веку изъездивший всю русскую землю, осмелился однажды проехать из Киева в Ростов напрямик «сквозь вятичей», о чем не без гордости упомянул в своем Поучении.

Ростово-Суздальская земля лежала за этими дремучими лесами и называлась в старину Залесской. Издревле здесь существовал только один крупный центр — Ростов. При Владимире Святом и его сыне Ярославе Мудром появились еще два больших города: Суздаль и Ярославль. Однако подлинный расцвет этой окраинной земли начался при отце Андрея Боголюбского Юрии Долгоруком. Он был первым в непрерывном ряду князей Ростовской области, которая при нем только и обособилась в отдельную волость: до того времени это глухое захолустье служило прибавкой к южной Переяславской волости.

Одни за другим при Юрии вырастают новые города: Москва, Юрьев-Польский, Переяславль Залесский, Дмитров, Городец на Волге, Кострома, Стародуб на Клязьме, Галич Мерский, Звенигород, Владимир на Клязьме, Тверь и другие, что указывает на усиленную колонизацию и все возрастающий приток жителей. Это постоянно пребывающее с юга население положило начало великоросской или собственно русской народности. Ростовские князья хорошо понимали, какие важные выгоды сулит им такое положение вещей и оказывали переселенцам всяческое содействие: брали их под свое покровительство, помогали с обустройством и налаживанием новой жизни. Сам Андрей говорил о себе, что он «всю Белую (Суздальскую) Русь городами и селами великими населил и многолюдной учинил».

Отношения между пришлым населением и северными князьями были совсем не те, что на юге. Если в Приднепровской стороне главные города выросли из племенных центров, имели свою сильную аристократию и вечевое устройство, часто переходили из рук одного князя под управление другого (то есть поневоле должны были иметь свои интересы, очень часто несовпадающие с княжескими), то совсем другая картина наблюдается на севере. Пришлое население не могло иметь родовой организации, старые племенные отношения между большинством жителей были навсегда разорваны. Притом все города были построены и населены князьями, которые не переменялись, а были на протяжении многих лет одни и те же. Могли ли в этих условиях горожане противиться княжеской воле? И действительно, в XII веке мы видим на северо-востоке только два города — Ростов и Суздаль, — имеющие сильную аристократию и сложившееся вечевое устройство. Жители других городов считали себя людьми князя и во всем были послушны его воле. В этом видят главную причину того, что княжеская власть в Ростовской земле была гораздо крепче и тверже, чем на юге, и при известных обстоятельствах могла легко сделаться самовластной.

Считается, что Андрей родился где-то около 1111 г. По своим привычкам и воспитанию это был настоящий северный князь. Когда он подрос, отец дал ему в управление Владимир на Клязьме, маленький, недавно возникший суздальский пригород, и там Андрей прокняжил далеко за тридцать лет своей жизни, ни разу не побывав в Киеве. Только в середине 40-х гг., когда Юрий начал борьбу за киевский стол и ввязался в бесконечную войну с южными князьями, Андрей поневоле провел в Приднепровье несколько лет, участвуя во всех отцовских походах. Захватив наконец киевский стол, Юрий посадил Андрея у себя под рукой в Вышгороде. Но Андрею не жилось там. Не спросившись отца, он в 1150 г. тихонько ушел на свой родной суздальский север.

Летописец так объяснял этот поступок Андрея: «Смущался князь Андрей, видя настроение своей братии, племянников и всех сродников своих: вечно они в мятеже, в волнении, все добиваясь великого княжения киевского, ни у кого из них ни с кем мира нет, и оттого все княжения запустели, а со стороны Степи все половцы выпленили; скорбел об этом много князь Андрей в тайне своего сердца и, не сказавши отцу, решился тайно уйти к себе в Ростов и Суздаль — там-де поспокойнее».

Уезжая, князь захватил из Вышгорода чудотворную икону Божьей Матери, которая стала потом главной святыней Суздальской земли под именем Владимирской. Как гласит легенда, путь иконы на север сопровождался многими чудесами, а неподалеку от Владимира кони под иконой вдруг встали. Князь велел здесь заночевать. Ночью Божья Матерь явилась ему во сне и запретила вести икону в Ростов, как он прежде собирался (или делал вид, что собирался), но приказала оставить ее во Владимире. Андрей так и поступил, а на месте видения основал село, названное Боголюбовым. Позже он построил там богатую каменную церковь Рождества Богородицы и терем. С тех пор Боголюбове сделалось его любимым местопребыванием.

В мае 1157 г. Юрий Долгорукий умер в Киеве. Андрей принял власть в Суздале и Ростове, но не поехал в эти старые города, а сделал своим стольным городом Владимир. Этот прежде незначительный молодой городок он украсил великолепными сооружениями, придавшими ему невиданную на северо-востоке Руси пышность Кроме церкви Успения, возбуждавшей удивление современников блеском иконостаса, стенной живописью и обильной позолотой, он построил во Владимире Спасский и Вознесенский монастыри, церковь Покрова при устье Нерли и много других каменных церквей в разных частях своей волости. Город Владимир он расширил и превратил в неприступную крепость, соорудил к нему золотые ворота, а другие отделал серебром; он наполнил его, по замечанию одного летописного свода, купцами хитрыми, ремесленниками и рукодельниками всякими. Благодаря этому пригород Владимир вскоре превзошел богатством, благолепием и населенностью оба старших города волости.

Во всех этих начинаниях было много искреннего благочестия и любви к родному городу. Вообще, Андрей был очень набожен, и его часто можно было видеть в храме на молитве со слезами умиления на глазах Нередко по ночам он один входил в церковь, сам зажигал свечи и долго молился перед образом.

Однако в остальном Боголюбский оставался суровым и своевольным хозяином, который всегда поступал по-своему, а не по старине и не по обычаю. В методах его правления было много нового, прежде на Руси невиданного. Так, со своими братьями Андрей обошелся как истый самовластец: никому из них он не дал волости в Суздальской земле, а в 1162 г. вовсе выгнал из княжества свою мачеху, греческую царевну Ольгу, вторую жену Юрьеву, вместе с ее детьми Мстиславом, Васильком и восьмилетним Всеволодом (будущим его преемником Всеволодом Большое Гнездо), потом удалил и племянников — двух сыновей своего старшего брата Ростислава Юрьевича. Точно так же не любил Андрей старшей отцовской дружины. Многих Юрьевых бояр он выгнал, других заключил в темницу. А с остальными жил не по-товарищески и не объявлял им своих дум, к чему привыкли бояре старой Руси.

При Андрее Северо-Восточная Русь начала оказывать все более возрастающее влияние на жизнь всех окружающих земель. В 1164 г. Андрей с сыном Изяславом, братом Ярославом и муромским князем Юрием удачно воевал с камскими болгарами, перебил у них много народу и взял знамена. Князь болгарский с малой дружиной едва успел убежать в Великий город. После этой победы Андрей взял славный город болгарский Бряхимов и пожег три других города. Но главной и постоянной целью Андрея было унизить значение Киева, лишить его древнего старшинства над русскими городами и перенести это старшинство на Владимир, а вместе с тем подчинить себе вольный и богатый Новгород. Он добивался того, чтобы по своему желанию отдавать эти два важных города с их землями в княжение тем из князей, которых он захочет посадить и которые, в благодарность за это, будут признавать его старейшинство.

Однако чрезмерная крутость помешала ему достичь желаемого. В 1158 г Андрей послал сказать новгородцам: «Будь вам ведомо' хочу искать Новгорода и добром и лихом». Новгородцы смутились и на первый раз уступили требованию — прогнали от себя правившего тогда князя Святослава, а на его место взяли от Андрея его племянника Мстислава Ростиславича Но потом Андрей вдруг переменил свое решение, отозвал Мстислава и велел новгородцам взять обратно Святослава. С немалой досадой новгородцы согласились опять на Святослава, но мира с этим князем у них быть не могло Споры и бурные веча переросли в настоящую войну. Святослав, изгнанный из Новгорода, пожег Новый Торг и Луки Новгородцы несколько раз просили Андрея сменить князя, но он неизменно отвечал: «Нет вам другого князя, кроме Святослава». Упорство Андрееве наконец ожесточило новгородцев: они перебили в 1168 г. приятелей Святославовых и взяли себе в князья Романа Мстиславича, сына правившего в Киеве Мстислава Изяславича. Это было знаком открытого неповиновения, и зимой 1169 г. владимирский князь отправил на Новгород огромное войско под командой своего сына Мстислава. Страшно опустошив окрестности Новгорода, рать Андреева должна была отступить без успеха. Однако и в Новгороде после опустошения начался голод. Подвоза хлеба не было ниоткуда, и горожане сдались, показали Роману путь и послали к Андрею за миром и князем. Андрей направил к ним Рюрика Ростиславича, а после того как поссорился с Ростиславичами, сына Юрия.

Сходным образом складывались отношения с Киевом. В 1168 г. в Киеве сел старый враг Андреев Мстислав Изяславич. Андрей ждал только повода, чтобы начать против него войну, и повод вскоре нашелся — в том же году, как уже говорилось, Мстислав вопреки воле Андреевой посадил в Новгороде сына Романа. Тогда Андрей отправил на юг сына Мстислава с ростовцами, владимирцами и суздальцами. После трехдневной осады войско ворвалось в Киев и впервые в истории взяло его на щит: два дня победители грабили город, не было никому и ничему помилования; церкви жгли, жителей — одних били, других вязали, жен разлучали с мужьями и вели в плен, церкви все были пограблены; союзные Андрею половцы зажгли было и монастырь Печерский, но монахам удалось потушить пожар; были в Киеве тогда, говорит летописец, на всех людях стон и тоска, печаль неутешная и слезы непрестанные. Андрей достиг своей цели. Древний Киев потерял свое вековое старейшинство. Некогда город богатый, заслуживавший от посещавших его иностранцев название второго Константинополя, он уже и прежде постепенно утрачивал свой блеск от междоусобий, а теперь был ограблен, сожжен, лишен значительного числа жителей, перебитых или отведенных в неволю, поруган и посрамлен. Андрей посадил в нем своего брата Глеба с намерением и наперед сажать там такого князя, какого ему угодно будет дать Киеву.

По смерти Глеба в 1171 г. Боголюбский отправил в Киев своего союзника Романа Ростиславича из рода Смоленских князей. Ростислав и его братья сначала во всем слушались Андрея, но вскоре их отношения стали портиться, так как сносить высокомерие самовластного северного владыки южным князьям не было никакой возможности. Андрей попробовал прогнать Ростиславичей, а когда те его не послушались, двинул против Киева новую рать. По его приказу собрались ростовцы, суздальцы, владимирцы, переславцы, белозерцы, муромцы, новгородцы и рязанцы. Андрей счел их и нашел 50 000 человек.

Во главе этой огромной армии он поставил сына Юрия. По пути на юг к войску присоединилось еще много князей, всего их набралось более двадцати.

Впервые за много лет под одними знаменами собрались полоцкие, туровские, пинские, городненские, рязанские, черниговские, северские, смоленские, переяславские князья. Но этот грандиозный поход, как и тот, что был затеян в предыдущем году против Новгорода, закончился ничем Девять недель войско стояло против Вышгорода, где засел самый деятельный из врагов Андреевых, Мстислав Ростиславич, но так и не смогло его взять. А едва к Киеву зо подступил союзник Ростиславичей Ярослав Изяславич Луцкий, все оно в беспорядке вдруг бросилось бежать. Мстислав из Вышгорода гнался за осаждавшими, многих перебил и пленил. «Так-то, — говорит летописец, — князь Андрей какой был умник во всех делах, а погубил смысл свой невоздержанием». И в самом деле, современники хорошо видели, что неудачи Андрея под Новгородом и Киевом произошли не из-за недостатка материальных средств, а из-за упрямого нежелания вести гибкую политику. При всем своем уме и изворотливости Андрей не установил ничего прочного в южных русских землях.

Непреклонная суровость Андрея во всех вызывала трепет и ненависть.

Наконец, деспотизм его сделался совершенно невыносимым, так что собственные бояре и домашние слуги должны были составить против него заговор. Рассказ об этом трагическом и тягостном событии сохранился в виде отдельной повести. Однажды, по словам ее автора, Боголюбский казнил смертью одного из ближайших родственников своих по жене, боярина Кучковича. Тогда брат казненного Яким вместе с зятем своим Петром и некоторыми другими слугами княжескими решился злодейством освободиться от старого господина. К заговору вскоре пристали домашние слуги князя — яс, именем Анбал, и еще какой-то иноземец по имени Ефрем Моизич. Всего же заговорщиков было двадцать человек; они говорили: «Нынче казнил он Кучковича, а завтра казнит и нас, так помыслим об этом князе!» Кроме злобы и опасения за свою участь заговорщиков побуждала и зависть к любимцу Андрееву, какому-то Прокопию. 28 июня 1174 г., в пятницу, в обеденную пору, в селе Боголюбове, где обыкновенно жил Андрей, они собрались в доме Кучкова зятя Петра и порешили убить князя на другой день, 29-го числа, ночью.

В условленный час заговорщики вооружились и пошли к Андреевой спальне, но ужас напал на них, они бросились бежать из сеней, зашли в погреб, напились вина и, ободрившись им, пошли опять на сени. Подошедши к дверям спальни, один из них начал звать князя: «Господин! Господин!» — чтоб узнать, тут ли Андрей Тот, услышав голос, закричал: «Кто там?» Ему отвечали «Прокопий». «Мальчик, — сказал тогда Андрей спавшему в его комнате слуге, ~ ведь это не Прокопий?» Между тем убийцы, услыхавши Андреев голос, начали стучать в двери и выломали их. Андрей вскочил, хотел схватить меч, который был всегда при нем, но меча не было. Ключник Анбал украл его днем из спальни. В это время, когда Андрей искал меч, двое убийц вскочили в спальню и бросились на него, но Андрей был силен и уже успел одного повалить, как вбежали остальные и, не различив сперва впотьмах, ранили своего, который лежал на полу, потом бросились на Андрея, тот долго отбивался, несмотря на то, что со всех сторон секли его мечами, саблями, кололи копьями. «Нечестивцы, — кричал он им. — Зачем хотите сделать то же, что Горясер (убийца святого Глеба)? Какое я вам зло сделал9 Если прольете кровь мою на земле, то Бог отметит вам за мой хлеб». Наконец, Андрей упал под ударами; убийцы, думая, что дело кончено, взяли своего раненого и пошли вон из спальни, дрожа всем телом, но как скоро они вышли, Андрей поднялся на ноги и пошел под сени, громко стеная, убийцы услыхали стоны и возвратились назад, один из них говорил: «Я сам видел, как князь сошел с сеней» «Ну так пойдемте искать его», — отвечали другие, войдя в спальню и видя, что его тут нет, начали говорить: «Погибли мы теперь! Станем искать поскорее» Зажгли свечи и нашли князя по кровавому следу. Андрей сидел за лестничным столпом; на этот раз борьба не могла быть продолжительной: Петр отсек князю руку, другие прикончили его.

XIII и XIV столетия — первые века татарского ига — были едва ли не самыми тяжелыми в русской истории. Татарское нашествие сопровождалось страшным опустошением страны. Старинные приднепровские области Руси, некогда столь густо заселенные, надолго превратились в пустыню со скудными остатками прежнего населения Большая часть народа была либо перебита, либо уведена в плен татарами, и путешественники, проезжавшие через Киевскую область, видели лишь бесчисленное количество человеческих костей и черепов, разбросанных по полям. Сам Киев после разгрома 1240 г. превратился в ничтожный городок, в котором едва насчитывалось 200 домов В таком запустении эта земля оставалась до половины XV столетия.

Северо-Восточная Русь, хотя пострадала от нападения ничуть не меньше, сумела оправиться от него гораздо скорее. Даже в самое темное лихолетье жизнь не замирала тут ни на мгновение. Одним из важных последствий татарского нашествия стало быстрое дробление прежде единой Владимиро-Суздальской волости. Еще после смерти Всеволода Большое Гнездо (младшего брата Андрея Боголюбского) она распалась на пять удельных княжеств. Владимирское, Ростовское, Переяславское, Юрьев-Польское и Стародубское. При внуках Всеволода это дробление продолжилось, и мы видим уже двенадцать удельных княжеств" так из Владимирской области выделились Суздальская, Костромская и Московская; из Ростовской — Ярославская и Углицкая, из Переяславской — Тверская и Галицкая. Дальше это дробление продолжилось во все возрастающей прогрессии Например, от Суздальского княжества отделилось Нижегородское, от Ростовского — Белозерское и т. д В результате к началу XIV века на месте прежде единой Северо-Восточной Руси существовало уже несколько десятков мелких уделов, в каждом из которых утвердилась своя княжеская династия Постоянная вражда между ними не позволяла вести хоть сколько-нибудь успешную борьбу с татарами, которые чувствовали себя здесь полными хозяевами Стольный город Владимир в этих обстоятельствах почти потерял признаки первенства. Получая от хана ярлык на великое княжение, князья не обязаны были пребывать во Владимире; они могли быть великими князьями и жить в своих прежних уделах. Однако титул великого князя далеко не был пустым звуком — от того, какая из княжеских ветвей удерживала его за своим потомством, зависело в конечном итоге, какой из северных русских городов мог стать тем центром, вокруг которого объединится страна. И точно так же, как прежде на юге вся политическая борьба вращалась вокруг права обладать киевским столом, так и теперь она развернулась за право получить ханский ярлык и именоваться великим князем Владимирским. Особенно ожесточенной сделалась борьба в начале XIV века, когда открылась многолетняя война между двумя линиями потомков Всеволода Больше шое Гнездо — князьями Тверскими и Московскими. 1 Городок Москва возник среди лесистой и болотистой местности на Боровицком холме, высоко поднимавшемся над слиянием рек Москвы и Неглинной. В летописи он впервые упомянут под 1147 г. В то время это был, видимо1 еще не город, а сельская княжеская усадьба суздальского князя Юрия Долгорукого. Об укреплении Москвы стенами летописец говорит под 1156 г. Кремлевский холм, покрытый густым хвойным лесом, в то время весьма ощутимо выделялся среди окружающего ландшафта (уровень воды в Москве-реке был на 2–3 м ниже современного, подножие холма не скрывала подсыпка набережных, вершина не была срезана, да и вокруг не было крупных сооружений).

Место это было людное, по Москве-реке шла бойкая торговля, поэтому у стен Кремля очень рано стал развиваться посад Сначала он занимал узкий «подол» холма вдоль Москвы-реки, а потом, повернув на гору, занял междуречье Москвы-реки и Неглинной.

Как городок новый и далекий от суздальских центров — Ростова и Владимира — Москва позднее других могла стать стольным городом особого княжества. И действительно, в течение долгого времени здесь незаметно постоянного княжения. Только при правнуках Всеволода Большое Гнездо, по смерти Александра Невского, в Москве в 1263 г. появился свой князь — малолетний сын Невского Даниил. Так было положено начало Московскому княжеству и династии Московских князей. Даниил сделал первый шаг к возвышению своей фамилии: в 1301 г. он хитростью и коварством отобрал у рязанской го князя Коломну, а в следующем году получил по наследству главный удел своего отца — княжество Переяславское. Потомки продолжали его политику, потихоньку прибирая к рукам соседние земли и округляя свои владения. Возникает естественный вопрос: чем должны мы объяснять их неизменный и твердый успех? Увы, даже при очень большом желании нельзя увидеть в этих деятелях больших личных достоинств. Первые московские князья, по словам Ключевского, не имели никакого блеска, никаких признаков героического или нравственного величия. Никогда не блистали они ни крупными талантами, ни яркими доблестями. По своим личным качествам это были более чем средние политики, отличавшиеся, впрочем, большой ловкостью и умелой угодливостью. Но как раз таких деятелей и требовала эпоха!:

«У каждого времени, — писал Ключевский, — свои герои, ему подходящие, а XIII и XIV вв были порой всеобщего упадка на Руси, временем узки? чувств и мелких интересов, мелких, ничтожных характеров… В летописи этого времени не услышим прежних речей о Русской земле, о необходимости оберегать ее от поганых, о том, что не сходило с языка южнорусских князей и летописцев XI–XII вв. Люди замыкались в кругу своих частных интересов и выходили оттуда только для того, чтобы попользоваться за счет других. А когда в обществе падают общие интересы… положением дел обыкновенно овладевают те, кто энергичнее других действует во имя интересов личных..

Московские князья были именно в таком положении Потому они лучше других умели приноровиться к характеру и условиям своего времени и решительнее стали действовать ради личного интереса» «Однако условия жизни, — добавляет далее Ключевский, — нередко складываются так своенравно, что крупным людям приходится размениваться на мелкие дела… а людям некрупным, подобно князьям Московским, приходится делать большие».

Ирония истории состоит в том, что личная доблесть, высокие добродетели и гражданское чувство, которых не находим мы ни у Даниила, ни у детей его, ни у внуков, в гораздо большей степени были свойственны их противникам — первым князьям Тверским. На стороне тверских князей кроме того было право, то есть все средства юридические и нравственные. На стороне же московских князей не было никакого права, ни нравственного, ни юридического, но зато были деньги и умение пользоваться обстоятельствами, то есть средства материальные и практические. Напрасно несчастный тверской князь Александр призывал свою братию, русских князей, «друг за друга и брат за брата стоять, а татарам не выдавать и всем вместе противиться им, оборонять Русскую землю и всех православных христиан». Подобные чувства в это время не находили никакого отклика в московских князьях. Они вовсе не думали о борьбе с татарами и считали, что на Орду гораздо выгоднее действовать угодничеством и деньгами, чем оружием и силой. На протяжении нескольких поколений они усердно ухаживали за татарскими ханами и сумели в конце концов сделать их орудием своих замыслов. Никто чаще их не ездил на поклон к ханам, никто не был в Орде более желанным гостем, чем богатый московский князь, и никто лучше него не умел оговорить и оклеветать перед татарами своих соотечественников русских князей Такова была причина, положившая начало возвышению и процветанию Москвы И все-таки кого же из двух противников — Тверь или Москву — нам следует признать более правым в этом историческом споре? Вывод, увы, совершенно однозначен: неизбежный ход событий подтвердил в конечном итоге правоту Москвы. В то время как строптивая Тверь раз за разом испытывала все ужасы татарских нашествий, Московская волость, избавленная от набегов, богатела и набиралась сил. И когда этих сил оказалось достаточно, тогда и среди московских князей нашелся свой доблестный герой, который сумел вывести Русскую рать на Куликово поле. Поэтому не отважный Михаил Тверской и не его сын Александр, а коварный Юрий Московский и его лукавый брат Иван Калита заслужили в нашей истории славу «собирателей» русских земель Столкновения между Москвой и Тверью начались в 1304 г. после смерти великого князя Владимирского Андрея Александровича. По прежнему обычаю старшинство между северными князьями принадлежало Михаилу Ярославичу Тверскому. Однако место родовых споров между князьями заступило теперь соперничество по праву силы. В Москве тогда правил старший сын Даниила Александровича Юрий Данилович. Он был так же силен, как Михаил Тверской, если не сильнее его, и потому считал себя вправе быть ему соперником. Когда Михаил отправился в Орду за ярлыком, то и Юрий поехал туда же тягаться перед ханом. Но ярлык все равно достался тверскому князю.

Однако Юрий не успокоился. В 1315 г. он уехал в Орду и прожил там два года.

За это время он сумел сблизиться с семейством хана Узбека и женился на его сестре Кончаке, которую при крещении назвали Агафьей. В 1317 г. он возвратился на Русь с сильными татарскими послами. Главным из них был Кавгадый.

Войска Юрия пошли в Тверскую волость и сильно опустошили ее. В 40 верстах от Твери при селе Бортеневе произошел жестокий бой, в котором Михаил одержал полную победу. Юрий с небольшой дружиной успел убежать в Новгород, но жена его, брат Борис, многие князья и бояре остались пленными в руках победителя. Кончака-Агафья так и не возвратилась после этого в Москву: она умерла в Твери, и пронесся слух, что ее отравили. Этот слух был выгоден Юрию и опасен для Михаила. Явившись к Узбеку, Кавгадый и Юрий оклеветали Михаила и представили его поведение в самом невыгодном свете. Хан был в гневе и велел звать Михаила в Орду. В сентябре 1318 г. Михаил добрался до устья Дона, где в это время кочевала Орда. Полтора месяца он жил спокойно, потом Узбек велел судить его. Ордынские князья, основываясь главным образом на показаниях Кавгадыя, признали Михаила виновным. В конце ноября он был казнен.

В 1320 г. Юрий возвратился в Москву как победитель. Он вез ярлык на великое княжение и тело своего врага. Оба сына Михаила и бояре его вернулись на Русь пленниками. Стремясь до конца использовать выгоду своего положения, Юрий вернул родным тело Михаила только после заключения выгодного для себя мира с Тверью. В 1324 г. сын казненного Дмитрий отправился к Узбеку и, видимо, сумел показать неправду Юрия и невинность Михаила. Хан дал ему ярлык на великое княжение. В то же время ханский посол явился к Юрию звать его для разбирательства. Дмитрий не хотел пускать соперника одного к хану, зная его изворотливость, и сам поспешил следом.

Подробности встречи двух врагов неизвестны. Летописец сообщает только, что Дмитрий убил Юрия и позже сам был казнен по приказу Узбека.

При таких обстоятельствах началось княжение младшего брата Юрия — Ивана Даниловича Калиты. (Свое прозвище Иван, вероятно, получил от привычки носить с собой постоянно кошелек с деньгами для раздачи милостыни.) Он долго оставался в тени при старшем брате, но когда последнего не стало, успешно продолжил его политику. Восемнадцать лет правления Калиты были эпохой невиданного усиления Москвы и ее возвышения над остальными русскими городами. Главным средством к этому опять же было особенное умение Ивана ладить с ханом. Он часто ездил в Орду и приобрел полное расположение и доверие Узбека. В то время как другие русские земли страдали от татарских вторжений и постоев, а кроме того подвержены были другим бедствиям, владения князя Московского оставались спокойными, наполнялись жителями и, сравнительно с другими, находились в цветущем состоянии.

«Перестали поганые воевать русскую землю, — говорит летописец, — перестали убивать христиан; отдохнули и опочили христиане от великой истомы и многой тягости, и от насилия татарского; и с этих пор наступила тишина по всей земле».

Город Москва расширился и укрепился Это видно по тому, что при Иване был сооружен новый дубовый Кремль. Вокруг столицы одно за другим возникали села. Увеличивались пределы и самого княжества. При начале правления Калиты его владения состояли только из пяти или семи городов с уездами. То были: Москва, Коломна, Можайск, Звенигород, Серпухов, Руза, Радонеж и Переяславль. Однако имея в своих руках значительные материальные средства, Иван скупил огромное количество земель в разных местах, около Костромы, Владимира, Ростова, на реке Мете, Киржаче и даже в Новгородской земле, вопреки новгородским законам, запрещавшим князьям покупать там земли. Он заводил в Новгородской земле слободы, населял их своими людьми и таким образом имел возможность внедрять свою власть и этим путем. Помимо многих сел он сумел приобрести даже три удельных города с их округами: Белозеро, Галич и Углич. Слух о богатстве московского князя расходился по соседним волостям. Бояре оставляли своих князей, переходили на службу к Калите и получали от него земли с обязанностью службы; за боярами следовали вольные люди, годные к оружию. Иван заботился о внутренней безопасности, строго преследовал и казнил разбойников и воров, и тем самым давал возможность ездить торговым людям по дорогам. Он сумел также придать Москве особенное нравственное значение переводом в нее митрополичьей кафедры из Владимира. Иван приобрел такое расположение митрополита Петра, что этот святитель живал в Москве больше, чем в других местах. Здесь же он умер и был пофебен. Гроб святого мужа был для Москвы так же драгоценен, как и пребывание живого святителя: выбор Петра казался внушением Божьим, и новый митрополит Феогност уже не хотел оставить гроба и дома чудотворца. Другие князья хорошо видели важные последствия этого явления и сердились, но поправить дела в свою пользу уже не могли В продолжение всего своего княжения Калита ловко пользовался обстоятельствами, чтобы, с одной стороны, увеличить свое владение, а с другой — иметь первенствующее влияние на князей в прочих русских землях. В этом более всего помогла ему начавшаяся вражда между Тверью и Ордой. Княживший в Твери после смерти Дмитрия князь Александр Михайлович принял в 1327 г. участие в народном восстании, во время которого тверичи убили татарского посла Чолкана и всю его свиту.

Узбек, узнав об участи Чолкана, очень рассердился. По одним известиям он сам послал за московским князем, а по другим — Калита поехал в Орду без зова, торопясь воспользоваться тверским происшествием. Узбек дал ему ярлык на великое княжение и 50 000 войска Присоединив к себе еще князя Суздальского, Калита пошел в Тверскую волость; татары пожгли города и села, людей повели в плен и, по выражению летописца, «положили пусту всю землю Русскую». Спаслись только Москва да Новгород, который дал татарским воеводам 2000 гривен серебра и множество даров. Александр бежал в Псков Его брат Константин, управляя разоренной Тверской землею, был лринужден во всем угождать московскому князю, любимцу хана Князья других русских земель поставлены были в такое же положение. Одну из своих Дочерей Иван отдал за Василия Давыдовича Ярославского, а другую — за Константина Васильевича Ростовского и самовластно распоряжался уделами своих зятьев В 1337 г Александр Тверской помирился с ханом и получил обратно свое княжество Это был сильный удар по могуществу Москвы Но уже через два года Иван поехал в Орду с доносом на своего врага Как не раз уже бывало, оговорам московского князя поверили безоговорочно Тверской князь получил приказ явиться в Орду Александр поехал, уже сознавая, что судьба его решена И действительно — и он сам, и его сын Федор были казнены Калита вернулся в Москву в великой радости, послал в Тверь, приказал снять и привезти в Москву колокол с тамошней церкви святого Спаса По понятиям того времени это было очень чувствительное унижение, недвусмысленно свидетельствующее о том, что в соперничестве двух городов Москва получила полное торжество над своим противником Умер князь Иван Калита 31 марта 1340 г

В правление московского князя Ивана Третьего, прозванного в наших летописях Великим, были разрешены две важнейшие национальные задачи, составлявшие весь смысл предшествовавшей русской истории было завершено собирание русских земель вокруг Москвы и был положен конец двухвековой татарской зависимости За сорок лет, в течение которых Иван находился у власти, Русское государство претерпело такие значительные перемены, что уже современники ясно осознавали переломный характер его правления, которое началось фактически в одной стране, а закончилось совсем в другой Ивана Великого, таким образом, с полным правом можно назвать последним князем удельной Руси и первым государем единой России В 1462 г, когда умер старый московский князь Василий Темный и престол перешел его 22-летнему сыну Ивану, Русская земля распадалась на множесгво мелких и крупных политических миров, независимых друг от друга, и среди этих миров Московское княжество было даже не самым крупным и не самым многолюдным На севере московская волость граничила с независимым княжеством Тверским, еще далее на север и северо-восток за Волгой владения московского князя соприкасались или перемежались с владениями новгородскими, ростовскими и ярославскими Весь север Восточно-Европейской равнины занимала Новгородская область, которая по своей площади значительно превосходила Московскую К ней на юго-западе, со стороны Ливонии, примыкала маленькая область другого вольного города, Пскова На западе государство Ивана граничило с Литвой, включавшей в себя южные и западные области прежней Киевской Руси с городами Полоцком, Смоленском, Киевом и Черниговом По среднему течению Оки, между Калугой и Коломной, Московское княжество граничило с великим княжеством Рязанским Далее на юг обширное степное пространство, тянувшееся до берегов Черного, Азовского и Каспийского морей, оставалось под властью татар, отдельные ханства которых находились в Крыму и на нижней Волге (это были Крымское ханство Гиреев, Астраханское ханство и Большая Орда) На востоке, за средней и верхней Волгой, господствовали татары Казанского царства, а также вятчане, которые мало слушались московского князя, хотя Вятка и числилась у него в подданстве Город Москва в середине XV века находился вблизи трех окраин княжества на севере верстах в 80 начиналось княжество Тверское, наиболее враждебное Москве из русских княжеств, на юге верстах в 100 по берегу средней Оки шла сторожевая линия против самого беспокойного врага — татар, на западе верстах в 100 с небольшим за Можайском в Смоленской области стояла Литва, самый опасный из тогдашних врагов Москвы Собственно Московская область тоже не находилась еще целиком во власти великого князя — внутри нее было выделено четыре удела для братьев Ивана Третьего и верейский удел для его дяди Михаила В этом многоликом окружении и начал свою деятельность молодой Иван Несмотря на юность он был уже человек много повидавший, со сложившимся характером и готовый к решению трудных государственных вопросов Он имел крутой нрав и холодное сердце, отличался рассудительностью, властолюбием и умением неуклонно идти к избранной цели Процесс объединения при нем значительно ускорился Уже в 1463 г под нажимом Москвы уступили свою вотчину ярославские князья — все они били Ивану челом о принятии их на московскую службу и отреклись от своей самостоятельности Вслед за тем Иван начал решительную борьбу с Новгородом Здесь издавна ненавидели Москву, но самостоятельно вступать в войну новгородцам казалось опасным Поэтому они пригласили на княжение литовского князя Михаила Олельковича Вместе с тем заключен был и договор с польским королем Казимиром, по которому Новгород поступал под его верховную власть, отступался от Москвы, а Казимир обязывался охранять его от нападений великого князя Узнав об этом, Иван Третий отправил в Новгород послов с кроткими, но твердыми речами Послы напоминали, что Новгород — отчина Ивана, и он не требует от него больше того, что требовали его предки Однако мирные речи не возымели действия — новгородцы выгнали московских послов с бесчестием Таким образом, надо было начинать войну 13 июля 1471 г на берегу реки Шелони новгородские полки были наголову разбиты московскими Иван, прибывший уже после битвы с главным войском, двинулся добывать сам Новгород Между тем из Литвы не было никакой помоЩи Народ в Новгороде заволновался и отправил своего архиепископа просить у великого князя пощады Как бы снисходя усиленному заступничеству за виновных со стороны митрополита, братьев и бояр, великий князь объявил новгородцам свое милосердие: «Отдаю нелюбие свое, унимаю меч и грозу в земле новгородской и отпускаю полон без окупа». Заключили договор Новгород отрекся от связи с литовским государем, уступил великому князю часть Двинской земли и обязался уплатить «копейное» (контрибуцию). Во всем остальном договор этот был повторением того, какой заключили при отце Ивана Василии Темном.

За внешними успехами последовали большие внутренние перемены. В 1467 г. великий князь овдовел, а два года спустя начал свататься за племянницу последнего византийского императора, царевну Софью Фоминичну Палеолог. Переговоры тянулись три года. 12 ноября 1472 г. невеста наконец приехала в Москву. Свадьба состоялась в тот же день. Этот брак московского государя с греческою царевною был важным событием русской истории Вместе с Софьей при московском дворе утвердились многие порядки и обычаи византийского двора. Церемониал стал величественнее и торжественнее Сам великий князь вдруг как-то возвысился в глазах современников, которые заметили, что Иван после брака на племяннице византийского императора явился вдруг самовластным государем и возвысился до царственной недосягаемой высоты, перед которою боярин, князь и потомок Рюрика и Гедемина должны были благоговейно преклониться наравне с последним из подданных. Именно в то время Иван Третий стал внушать страх одним своим видом. Женщины, говорят современники, падали в обморок от его гневного взгляда. Придворные, со страхом за свою жизнь, должны были в часы досуга забавлять его, а когда он, сидя в креслах, предавался дремоте, они неподвижно стояли вокруг, не смея кашлянуть или сделать неосторожное движение, чтобы не разбудить его. Современники и ближайшие потомки приписали это перемену внушениям Софии. Герберштейн, бывший в Москве в княжение сына Софии, говорил о ней: «Это была женщина необыкновенно хитрая, по ее внушению великий князь сделал многое».

Современные историки, впрочем, не отмечают в действиях московского князя никаких особых перемен. Продолжалась прежняя политика собирания русских земель. В 1474 г. Иван выкупил у ростовских князей оставшуюся еще у них половину их княжества. Однако гораздо более важным событием было окончательное покорение Новгорода. В 1477 г. в Москву приехали два чиновника новгородского веча — подвойский Назар и дьяк Захар. В своей челобитной они называли Ивана и его сына государями, тогда как прежде все новгородцы именовали их господами. Великий князь ухватился за это и 24 апреля отправил своих послов спросить: какого государства хочет Великий Новгород? Новгородцы на вече отвечали, что не называли великого князя государем и не посылали к нему послов говорить о каком-то новом государстве; весь Новгород, напротив, хочет, чтобы все оставалось без перемены, по старине.

Иван пришел к митрополиту с вестью о клятвопреступлении новгородцев «Я не хотел у них государства, сами присылали, а теперь запираются и на нас ложь положили». То же Иван объявил матери, братьям, боярам, воеводам и по общему благословению и совету вооружился на новгородцев. Московские отряды распущены были по всей новгородской земле от Заволочья до Наровы и должны были жечь людские поселения и истреблять жителей. Для защиты своей свободы у новгородцев не было ни материальных средств, ни нравственной силы. Они отправили владыку с послами просить у великого князя мира и правды. Условия, на которых тот предложил им мир, означали полный отказ от былой воли. Послам объявили волю Ивана' «Вече и колоколу не быть, посаднику не быть, государство Новгородское держать великому князю так же, как он держит государство в Низовой земле, а управлять в Новгороде его наместникам». За это новгородцев обнадеживали тем, что великий князь не станет отнимать у бояр землю и не будет выводить жителей из Новгородской земли. Новгородцы должны были поневоле согласиться на все. 15 января 1478 г. все горожане были приведены к присяге на полное повиновение великому князю. Вечевой колокол был снят и отправлен в Москву.

В марте 1478 г. Иван Третий возвратился в Москву, благополучно завершив все дело. Но уже осенью 1479 г. ему дали знать, что многие новгородцы пересылаются с Казимиром Польским, зовут его к себе, и король обещает явиться с полками, причем сносится с Ахматом, ханом Большой Орды, и зовет его на Москву. К заговору оказались причастны братья Ивана. Положение было сложным, и, вопреки своему обычаю, Иван стал действовать быстро и решительно. Он утаил свое настоящее намерение и пустил слух, будто идет на немцев, нападавших тогда на Псков, даже сын его не знал истинной цели похода. Новгородцы между тем, понадеявшись на помощь Казимира, прогнали великокняжеских наместников, возобновили вечевой порядок, избрали посадника и тысяцкого. Великий князь подошел к городу с Аристотелем Фиораванти, который поставил против Новгорода пушки; начался обстрел города. Тем временем великокняжеская рать захватила посады, и Новгород очутился в осаде. В городе начались волнения. Многие сообразили, что нет надежды на защиту, и поспешили заранее в стан великого князя. Руководители заговора, будучи не в силах обороняться, послали к Ивану просить «спаса», то есть грамоты на свободный проезд для переговоров. «Я вам спас, — сказал великий князь, — я спас невинным; я государь вам, отворите ворота, войду — никого невинного не оскорблю».

Новгородцы отворили ворота и сдались на полную волю победителя. На этот раз условия мира оказались намного тяжелее: москвичи казнили многих участников мятежа, более тысячи семей купеческих и детей боярских было выслано и поселено в Переславле, Владимире, Юрьеве, Муроме, Ростове, Костроме, Нижнем Новгороде. Через несколько дней после того московское войско погнало более семи тысяч семей из Новгорода в Московскую землю.

Все недвижимое и движимое имущество переселенных сделалось достоянием великого князя. Немало сосланных умерли по дороге, так как их везли зимой, не давши собраться; оставшихся в живых расселили по разным посадам и городам' новгородским детям боярским давали поместья, а вместо них поселяли в Новгородскую землю москвичей. Точно так же вместо купцов, сосланных в Московскую землю, отправили других из Москвы в Новгород.

Расправившись с Новгородом, Иван поспешил в Москву Положение его оставалось очень затруднительным — со всех сторон приходили вести, что на Русь двигается хан Большой Орды. Фактически Русь была независима от Орды Уже много лет, но формально последнее слово еще не было сказано. Русь крепла — Орда слабела, но продолжала оставаться грозной силой. В 1480 г. хан Ахмат, заслышав о восстании братьев великого князя и согласившись действовать заодно с Казимиром Литовским, выступил на московского князя.

Получив весть о движении Ахмата, Иван выслал полки на Оку, а сам поехал в Коломну. Но хан, видя, что по Оке расставлены сильные полки, взял направление к западу, к литовской земле, чтобы проникнуть в московские владения через Утру; тогда Иван велел сыну Ивану и брату Андрею Меньшому спешить туда; князья исполнили приказ, пришли к Угре прежде татар и заняли броды и перевозы. Иван, человек далеко не храбрый, находился в большой растерянности. Это видно из его распоряжений и поведения. Жену вместе с казной он сейчас же отправил на Белоозеро, давши наказ бежать далее к морю, если хан возьмет Москву. Сам он испытывал большое искушение поехать следом, но был удержан своими приближенными, особенно Вассианом, архиепископом Ростовским. Побыв некоторое время на Оке, Иван приказал сжечь Каширу и поехал в Москву, якобы для совета с митрополитом и боярами. Князю Даниилу Холмскому он дал приказ по первой присылки от него из Москвы ехать туда же вместе с молодым великим князем Иваном. 30 сентября, когда москвичи перебирались из посадов в Кремль на осадное сидение, вдруг увидели великого князя, который въезжал в город. Народ подумал, что все кончено, что татары идут по следам Ивана; в толпах послышались жалобы: «Когда ты, государь великий князь, над нами княжишь в кротости и тихости, тогда нас обираешь понапрасну, а теперь сам разгневал царя, не платя ему выхода, да нас выдаешь царю и татарам». Ивану пришлось стерпеть эту дерзость. Он проехал в Кремль и был встречен здесь грозным Вассианом Ростовским.

«Вся кровь христианская падет на тебя за то, что, выдавши христианство, бежишь прочь, бою с татарами не поставивши и не бившись с ними, — сказал он. — Зачем боишься смерти? Не бессмертный ты человек, смертный; а без року смерти нет ни человеку, ни птице, ни зверю; дай мне, старику, войско в руки, увидишь, уклоню ли я лицо свое перед татарами!» Пристыженный Иван не поехал в свой Кремлевский двор, а поселился в Красном сельце. Отсюда он послал приказ сыну ехать в Москву, но тот решился лучше навлечь на себя отцовский гнев, чем ехать от берега. «Умру здесь, а к отцу не пойду», — сказал он князю Холмскому, который уговаривал его оставить войско. Холмский устерег движение татар, хотевших тайно переправиться через Угру и внезапно броситься на Москву: их отбили от берега с большим уроном.

Тем временем Иван Третий, прожив две недели под Москвой, несколько оправился от страха, сдался на уговоры духовенства и решил ехать к войску Но до Угры не доехал, а стал в Кременце на реке Луже. Здесь опять начал его одолевать страх, и он совсем было решился уже кончить дело миром и отправил к хану Ивана Товаркова с челобитьем и дарами, прося жалованья, чтоб татары отступили прочь. Хан отвечал: «Жалую Ивана; пусть сам приедет бить челом, как отцы его к нашим отцам ездили в Орду». Но великий князь не поехал.

Ахмат, не пускаемый за Угру полками московскими, все лето хвалился.

«Даст Бог зиму на вас: когда все реки станут, то много дорог будет на Русь».

Опасаясь исполнения этой угрозы, Иван, как только стала Угра, 26 октября, велел сыну и брату Андрею со всеми полками отступать к себе в Кременец, чтобы биться соединенными силами. Но и теперь Иван не знал покоя — он дал приказ отступить дальше к Боровску, обещая дать битву там. Но Ахмат не думал пользоваться отступлением русских войск. Он стоял на Угре до 11 ноября, как видно дожидаясь обещанной литовской помощи. Но тут начались лютые морозы, так что нельзя было стерпеть; татары были наги, босы, ободрались за лето. Литовцы так и не пришли, отвлеченные нападением крымцев, и Ахмат не решился преследовать русских дальше на север. Он повернул назад и ушел обратно в степи.

Современники и потомки восприняли стояние на Угре как зримый конец ордынского ига. С этих пор еще более возросло могущество великого князя и вместе с тем заметно усилилась жестокость его характера Он сделался нетерпимым и скорым на расправу. Чем далее, тем последовательнее и смелее Иван Третий расширял свое государство и укреплял единовластие. В 1483 г. завещал свое княжество Москве верейский князь. Затем наступила очередь давнего соперника Москвы — Твери. В 1484 г. в Москве узнали, что князь Тверской Михаил Борисович начал держать дружбу с Казимиром Литовским и женился на внучке последнего. Иван Третий объявил Михаилу войну. Москвичи захватили Тверскую волость, взяли и сожгли города. Литовская помощь не являлась, и Михаил принужден был просить мира. Иван дал мир, по которому тверской князь обещал не иметь никаких отношений с Казимиром и Ордою.

Но в том же 1485 г. был перехвачен гонец Михаила в Литву. На этот раз расправа была скорее и жестче. 8 сентября московское войско обступило Тверь, 10-го были зажжены посады, а 11-го тверские бояре, бросив своего князя, приехали в лагерь к Ивану и били ему челом на службу Михаил Борисович ночью убежал в Литву, видя свое изнеможение. Тверь присягнула Ивану, который посадил в ней своего сына. Вслед за тем в 1489 г. была окончательно присоединена Вятка. Главные вятчане были биты кнутом и казнены, остальные жители выведены из Вятской земли в Боровск, Алексин, Кременец, а на их место посланы помещики из московской земли. В результате присоединения Новгородской и Вятской областей пределы Московского государства расширились более чем вдвое.

Одновременно началось присоединение южных и западных волостей на границе с Литвою. Под власть Москвы то и дело переходили мелкие православные князья со своими вотчинами. Первыми передались князья Одоевские, затем — Воротынские и Белевские. Эти мелкие владетели постоянно вступали в ссоры со своими литовскими соседями — фактически на южных границах не прекращалась война, но и в Москве, и в Вильно долгое время сохраняли видимость мира. В 1492 г. умер Казимир Литовский, престол перешел его сыну Александру. Иван вместе с крымским ханом Менгли-Гиреем немедленно начал против него войну. С самого начала дела пошли удачно Для Москвы. Воеводы взяли Мещовск, Серпейск, Вязьму; Вяземские, Мезецкие, Новосильские князья и другие литовские владельцы волею-неволею переходили на службу московскому государю. Александр сообразил, что трудно будет ему бороться разом с Москвой и с Менгли-Гиреем, и задумал жениться на дочери Ивана, Елене, чтобы таким образом устроить прочный мир между двумя соперничающими государствами. Переговоры, однако, шли вяло, вплоть до января 1494 г. Наконец был заключен мир, по которому Александр уступил Ивану волости перешедших к нему князей Тогда Иван согласился выдать дочь за Александра, но ожидаемых результатов брак этот не принес В 1500 г натянутые отношения между тестем и зятем перешли в явную вражду по поводу новых переходов на сторону Москвы князей, подручных Литве.

Иван послал зятю разметную грамоту и вслед за тем отправил на Литву войско Крымцы, по обычаю, помогали русской рати Многие украинские князья, чтобы избежать разорения, поспешили передаться под власть Москвы В 1503 г заключено было перемирие, по которому Иван удержал за собой все завоеванные земли Умер Иван III в 1505 г.