Глава XVII. Ян-хо

1. Ян-хо хотел видеть Конфуция. Конфуций не являлся к нему. Тогда Хо послал ему поросенка. Конфуций, улучив время, когда Хо не было дома, отправился к нему с визитом и встретился с ним на дороге. Тогда Хо, обратившись к Конфуцию, сказал: «Поди сюда, я с тобой поговорю, – и вслед за тем спросил его: – Можно ли назвать гуманным того, кто скрывает свою драгоценность и тем оставляет в смутном положении государство?» «Нельзя», – был ответ. «Можно ли назвать умным того, кто, любя действовать на пользу человечества, неоднократно упускал время? Дни и месяцы уходят безвозвратно, годы не ждут нас», – продолжал Ян-хо. Конфуций сказал: «Верно. Я поступлю на службу».

Под именем драгоценности разумеются доктрины и добродетели Конфуция, которые он не прилагал к делу и не употреблял непосредственно для того, чтобы водворить в государстве порядок и прекратить смуты. Ян-хо, по имени Ху, был домашним чиновником у известной фамилии Цзи. Заключив в темницу своего владыку Цзи-хуань-цзы и захватив правление в свои руки, он хотел, чтобы Конфуций представился ему, и для того, чтобы сделать этот визит обязательным для Конфуция, послал ему в подарок поросенка, за которого Конфуций обязан был по правилам вежливости благодарить.

2. Философ сказал: «По натуре люди близки между собою, но по привычкам далеки».

Под именем природы здесь разумеют не ту общую всем людям основную природу, отождествляемую конфуцианцами с врожденным человеку законом его бытия и признаваемую ими доброю, а индивидуальную природу каждого человека, которую привычки направляют к добру или ко злу, делают ее доброю или злою. Материализация всеобщей человеческой природы, или закона, или его воплощение в известную индивидуальную форму, без которой она не может осесть, занять определенного места, как вода без сосуда, – разница сосудов производит разницу и характеров. Конфуций говорит здесь о природе, смешивая первичную, общую всем природу с индивидуальной формой, в которую она отлилась, воплотилась, а потому и не называет ее тожественною для всех людей, а только близкою, и не такою далекою, как делают ее индивидуальные привычки. Таким образом, добрая индивидуальная природа, направляясь к добру, достигает полноты добра, и, наоборот, злая природа, получая привычки ко злу, теряет свое добро и, наоборот, дурная, направляясь к добру, приобретает его.

3. Философ сказал: «Только высшее знание и высшая глупость пребывают неизменными».

Для того, чтобы примирить несогласие этого изречения с доктриною о доброте человеческой природы и возможности усовершенствования для самого глупого человека, толкователи говорят, что под самыми глупыми здесь следует разуметь два класса людей – упорных и отчаянных.

4. Философ, прибыв в У-чэн и услышав звуки музыки и пения, с улыбкою сказал: «Чтобы зарезать курицу, зачем употреблять нож, которым режут быков?» Цзы-ю сказал ему в ответ: «В прежнее время я слыхал от тебя, Учитель, следующее: „Человек, занимающий высокое положение, если он изучил нравственный закон, то любит людей; человек же, занимающий скромное положение, когда он изучал нравственный закон, то высшему легче им распоряжаться“. Тогда Философ сказал: „Ученики мои, слова Яня верны, а прежние слова мои были шуткою“.

Цзы-ю был в это время начальником города У-чэн и научил жителей его церемониям и музыке, что, конечно, содействовало смягчению нравов. Но Конфуций нашел, что музыка для такого ничтожного городка – роскошь.

5. Гун-шань Фу-жао взбунтовался в городе Би и призывал к себе Философа, который хотел отправиться к нему. Цзы-лу, недовольный этим, сказал: «Не ходите, да и только. Что за надобность идти к Гун-шаню?» Философ сказал: «Он зовет меня разве попусту? Если употребить меня в дело, то и я могу создать Восточное Чжоу».

Фу-жао, бывший начальник города Ми, вместе с Ян-ху захватил Цзи Хуан-цзы. Потерпев поражение, Ян-ху бежал, а Фу-жао, захватив город, взбунтовался. В оправдание авантюризма Конфуция, как совершенно справедливо отмечает В. П. Васильев, толкователи говорят, что для деятельности святого человека нет пределов и что нет людей, которые не могли бы исправиться; но видя, что надежда на исправление Фу-жао плоха, философ оставил свое намерение.

Под словами: «создать Восточное Чжоу» толкователи разумеют введение на восток гуманных и благодетельных начал чжоуской династии.

6. Цзы-чжан спросил относительно гуманности. Конфуций сказал: «Кто в состоянии исполнить пять требований, тот будет гуманным повсюду». «Позволю спросить, что это такое?» – поинтересовался Цзы-чжан. Конфуций сказал: «Почтительность, великодушие, искренность, сметливость и доброта. Если человек почтителен, то он не подвергается пренебрежению; если человек великодушен, то он привлекает к себе всех; если он честен, то люди полагаются на него; если он сметлив (умен), то он будет иметь заслуги (успех); если он милостив, то в состоянии будет распоряжаться людьми».

Говорят, что это сказано было для Цзы-чжана, который будто бы не в достаточной мере обладал вышеупомянутыми качествами.

7. Би-си звал Конфуция к себе, и Философ хотел отправиться к нему. Тогда Цзы-лу сказал ему: «Прежде я слышал, как Вы, Учитель, говорили, что благородный муж не вступает в сообщество с теми людьми, которые сами лично делают себе зло. Би-си возмутился и держит Чжун-моу. Как же это так, что Вы отправитесь туда?» «Правда, – сказал Философ, – были такие слова, но не говорил ли я, что крепкий предмет не стачивается? Не говорил ли я, что белое, погруженное в черную краску, не делается черным? Что я – тыква горлянка?! Как можно привязать меня так, чтобы люди не старались воспользоваться мною?»

Би-си был цзиньский вельможа и правитель города Чжун-моу, принадлежащего фамилии Чжао. Очевидно, Конфуцию было досадно, что ученик удерживал его от ложного шага, и потому он привел в свое оправдание сказанные им прежде два изречения, смысл которых заключался в том, что чужая грязь к нему пристать не может, что основные убеждения его не могут измениться, но что ему не хотелось бы оставаться не у дел.

8. Философ сказал: «Ю, слышал ли ты шесть слов о шести недостатках?» «Нет», – был ответ. «Ну, постой, я объясню тебе: питать любовь к гуманности и не учиться – недостатком этого будет глупость (простота); питать любовь к знанию и не любить учиться – недостатком этого будет шаткость (беспочвенность); питать любовь к четкости и не любить учиться – недостатком этого будет нанесение вреда людям; любить прямоту и не любить учиться – недостатком этого будет горячность; любить мужество и не любить учиться – недостатком этого будет возмущение; любить твердость и не учиться – недостатком этого будет сумасбродство».

Для того, чтобы шесть таких прекрасных качеств, как гуманность, знание, честность, прямота, мужество и твердость, были свободны от вышеуказанных недостатков, необходимо Учение, образование, которое одно только и может уяснить присущие каждому из них законы и таким образом дать должный ход каждому из них. Таким образом, по учению конфуцианцев только Учение может сделать человека сознательно нравственным существом.

9. Философ сказал: «Дети, почему не изучаете „Книгу стихотворений“? Ведь она может воодушевлять, может служить для того, чтобы видеть свои достоинства и недостатки, может делать человека общительным, может вызывать законное негодование; в семье – научить служить отцу, в государстве – правителю; из нее вы узнаете множество названий птиц, животных, деревьев и растений!»

10. Философ, обратясь к Бо-юю, сказал: «Усвоил ли ты „Чжоу-нань“ и „Шао-нань“? Если человек не усвоил их, то не походит ли он на того, кто стоит, приткнувшись прямо лицом к стене?»

«Чжоу-нань» и «Шао-нань» – две главы из «Книги стихотворений», в которых будто бы трактуется о делах, касающихся самоусовершенствования и управления семьей. В частности, в первой из них будто бы воспевается благодетельное, преобразовательное влияние добродетелей и совершенств жены Вэнь-вана на нравы в южных царствах; а во второй прославляются добродетели удельных княгинь и жен сановников, образовавшиеся под влиянием жены Вэнь-вана. «Упереться в стену» значит преградить себе путь к дальнейшему прогрессу, усовершенствованию.

11. Философ сказал: «Церемонии, говорят, да церемонии! А разве под ними разумеются только подарки (яшмы и шелка)? Музыка, говорят, да музыка! А разве под нею разумеются только колокола и барабаны?»

Сущность церемоний, их основа, заключается в почтении, а подарки служат только внешним выражением их. Точно так же и основа музыки заключается в гармонии, а инструменты являются только орудием для внешнего выражения ее. Церемонии – это порядок, а музыка – гармония; поэтому в мире нет ни одного предмета, в котором бы отсутствовали эти два начала. Они есть даже у воров и разбойников, потому что им для совершения воровства и грабежей необходимо иметь начальника, которого бы все слушались; без этого у них пойдут раздоры и безначалие, при которых они не могут заниматься своим ремеслом.

12. Философ сказал: «Строгого по наружности и слабого в душе можно сравнить с человеком из простого класса; не походит ли он на вора, который проделывает отверстие в стене или перелезает через нее?»

13. Философ сказал: «Деревенский смиренник – враг добродетели!».

Толкователи говорят, что эти смиренники своим лицемерием действуют гораздо более растлевающим образом на окружающую среду, чем настоящие открытые беззаконники и негодяи.

14. Философ сказал: «Уличные слухи и россказни – это поругание добродетели!»

Другой перевод: Слышать на дороге и пересказывать – это значит бросать добродетель.

Так как в уличные слухи и россказни мы не вдумываемся и не усвояем их, то значит, мы ничего не приобретаем для своего нравственного и умственного усовершенствования.

15. Философ сказал: «С низким человеком можно ли служить государю? Когда он не достиг желаемого, то заботится о достижении его, а когда достигает, боится, как бы не потерять; а при боязни потерять – он готов на всё».

16. Философ сказал: «В древности люди имели три недостатка, которых ныне, пожалуй, и нет. Древние сумасброды были своевольны в мелочах, а нынешние отличаются полною разнузданностью; прежде строгие люди отличались суровостью, а ныне отличаются злобою и гневом; прежние простаки отличались прямотою, а нынешние – ложью».

17. Философ сказал: «Хитрые речи и притворная наружность редко соединяются с гуманностью».

18. Философ сказал: «Я не люблю фиолетовый цвет, потому что он затмевает красный; не люблю сладострастный чжэньский напев, потому что он нарушает истинную музыку; не люблю говорунов, ибо они губят государство».

Этим изречением Конфуций хочет сказать, что в мире все непрямое чаще торжествует над всем прямым и потому заслуживает ненависти.

19. Философ сказал: «Я хочу перестать говорить». На это Цзы-гун сказал: «Если Вы не будете говорить, то что же будут передавать Ваши ученики?» Философ отвечал: «Говорит ли что-нибудь Небо? А между тем, времена года сменяются и твари рождаются. Говорит ли что-нибудь Небо?»

20. Жу-бэй хотел представиться Конфуцию. Конфуций отказался под предлогом болезни; но лишь только посланный вышел из дверей, как он взял арфу и стал петь, чтобы уходивший слышал игру и пение.

Жу-бэй – луский уроженец, изучавший похоронные церемонии у Конфуция. Полагают, что он чем-нибудь оскорбил Конфуция, который поэтому не хотел принять его, чтобы проучить его за это.

21. Цзай-во сказал: «Трехгодичный траур слишком продолжителен. Благородный муж, если в течение трех лет не будет упражняться в церемониях, то они непременно придут в расстройство. Если в течение трех лет не будет заниматься музыкой, то она непременно падет. Можно бы ограничиться годичным трауром, так как в течение года старый хлеб кончается и новый поступает, и огонь, получаемый от трения, меняется». Философ сказал: «Был ли бы ты спокоен, кушая рис и одеваясь в парчу?» «Был бы спокоен», – последовал ответ. «Ну, если бы ты был спокоен, – продолжал Конфуций, – то и делай так. А вот для благородного мужа во время траура пища не сладка, музыка не доставляет ему удовольствия, и, живя в доме, он не спокоен. Поэтому он не делает этого (т. е. не ограничивается годичным трауром). Теперь, если ты спокоен, ну и делай так!» Когда Цзай-во вышел, Философ сказал: «В этом заключается негуманность Юя. Сын только через три года после рождения сходит с рук отца и матери. Трехгодичный траур есть всеобщий траур. А Юй разве не пользовался трехлетнею любовью своих родителей?!»

Относительно получения огня посредством трения дерева мы встречаем у китайцев следующие замечания: весной огонь добывается из тополя и ивы, летом – из жужуба и абрикосового дерева, в конце лета – из тутового дерева и шелковичного дуба, осенью – из дуба и акации и зимой – из Sophora japonica и красного дерева. Это годичный кругооборот добывания огня из дерева. Таким образом, год составляет небесный кругооборот, в течение которого и периоды времени и сама природа меняются, а потому и траур можно ограничить этим круговоротом.

По смерти родителей китайцы в течение года должны одеваться в грубое полотно, есть грубую пищу и отказываться от всякого комфорта и от всех удовольствий.

22. Философ сказал: «Есть досыта целый день и ничем не заниматься – разве это не тяжело? Разве нет шахмат и шашек? Играть в них все-таки лучше, чем ничего не делать».

И, или в просторечии игра в шашки, состоящая из 361 шашки, – изобретение которой приписывается Императору Яо. У китайцев есть также игра в шахматы, называемая Сян-ци, имеющая большое сходство с нашей игрой в шахматы. Некоторые полагают, что она занесена в Китай из Индии.

23. Цзы-лу спросил: «Предпочитает ли высокопоставленный человек мужество?» Философ отвечал: «Он ставит долг выше всего, потому что человек, занимающий высокое положение, обладая мужеством, но не имея сознания долга, делается мятежником, а человек, занимающий низкое положение, обладая мужеством, но не имея сознания долга, делается разбойником».

24. Цзы-гун спросил: «У благородного мужа есть также и ненависть?» «Есть ненависть, – сказал Философ, – он ненавидит людей, говорящих дурно о других, ненавидит тех, которые, занимая низкое положение, злословят о высших; ненавидит храбрых, но бесцеремонных, смелых, но неразумных. А у тебя, Цы, также есть ненависть?» – спросил Конфуций. «Да, я ненавижу признающих шпионство – за ум, непокорность – за храбрость и кляузничество – за прямоту», – ответил Цзы-гун.

25. Философ сказал: «С женщинами, да и со слугами, трудно справиться. Приблизишь их, они становятся непокорными, а отдалишь – ропщут».

26. Философ сказал: «Если кого ненавидят в сорок лет, тому уже делать нечего».

Сорокалетний возраст – это та пора, в которую человек должен достигнуть добродетели, т. е. приобрести нравственные устои, которые снискивают ему уважение других, а если вместо этого он возбуждает в людях чувство ненависти, то значит, он никуда не гож, так как в 40 лет невозможно измениться к лучшему.