Платоновское учение о государстве является первым существенным вкладом в политическую теорию. Это учение может быть рассмотрено как синтез сократовской этики и платоновской теории идей. Используя первую как основу, рассмотрим платоновскую теорию идей, а затем перейдем к учению о государстве.

Жизнь. Платон (Plato) родился около 427 г. до Р.Х. в Афинах, где и умер в 347 г. Он был аристократом по происхождению, и по материнской линии его род восходил к законодателю Солону. Следуя семейной традиции, его готовили к политической деятельности. Однако судьба распорядилась иначе. Афинская демократия потерпела поражение от Спарты, и на короткое время власть в Афинах перешла к тридцати тиранам. В свою очередь, их сменила новая демократическая власть, которая в 399 г. до Р.Х. приговорила к смерти Сократа, учеником и последователем которого был Платон. Возможно, поэтому Платон решил не принимать участия в политической деятельности, по крайней мере, в том виде, в каком она существовала в это время в Афинах. Вместо этого он стал интересоваться тем, каким образом можно было бы перестроить политику. Платон продолжил дело Сократа по теоретическому опровержению релятивизма софистов, который рассматривался им как одно из проявлений общественного упадка. Своей целью Платон поставил задачу раскрытия принципов, на которых могла бы быть построена разумная политика идеального государства. Вместо участия в политической деятельности он обратился к исследованию того, что такое политика и какой она должна быть. При этом, размышляя об этих принципиальных вопросах, Платон имел в виду греческий полис.

Платон несколько раз пытался реализовать свои идеи о политике. Одна попытка была предпринята при власти тирана Дионисия I (ок. 430–367 до Р.Х.), правившего в сицилийском городе Сиракузы, другая — во времена правления (367–344 до Р.Х.) его сына Дионисия II. Обе попытки потерпели полное фиаско, и Платону только чудом удалось вернуться в Афины.

Помимо путешествия в Сиракузы Платон совершил путешествие по Южной Италии, где познакомился с пифагорейцами. По-видимому, встреча с ними оказала на него серьезное влияние. Их объединяли следующие общие воззрения: 1) математика является внутренней сущностью всех вещей; 2) мир дуалистичен, что выражается в разделении истинного бытия идей и чувственного бытия как тени идей; 3) душа бессмертна и переселяется из одного тела в другое. Платону и пифагорейцам в равной степени был также присущ интерес к теоретической науке, религиозный мистицизм и аскетическая мораль.

В 388 г. до Р.Х. Платон основал школу в Афинах — Академию. Она получила название по своему местонахождению в роще, посвященной полубогу Академу. Академия просуществовала более 900 лет и была закрыта по указанию императора Юстиниана I (483–565) в 529 г. Это произошло во времена упадка Римской империи почти одновременно с распространением первых христианских монастырей. Именно монастырские общины были главной опорой культурных институтов средневековой Европы вплоть до основания в 1100 гг. первых университетов (Болонья, Париж). Таким образом, с платоновской Академии ведет свое начало непрерывная традиция, частью которой являются современные университеты и «академики как преподаватели и ученые».

В афинской Академии обучали не только философии, но и геометрии, астрономии, географии, зоологии и ботанике. Однако центральное место занимало политическое образование. Обучение основывалось на лекциях, дискуссиях и совместных беседах. Каждый день проводились гимнастические занятия.

Труды. До наших времен дошло только несколько фрагментов досократиков. От Платона сохранилось около 30 малых и больших диалогов, а также ряд писем. Кроме того, имеется вторичная литература, посвященная Платону.

Трудность восстановления учения Платона связана не с недостатком сохранившихся произведений, а скорее с манерой, в которой написаны диалоги. Они не содержат окончательных выводов и положений, а сам Платон предстает в них крайне редко. Кроме того, следует учитывать изменение взглядов Платона на протяжении его жизни. Обычно среди платоновских диалогов выделяют три группы: 1) ранние, «сократические» диалоги; 2) диалоги, отражающие зрелую доктрину Платона (сюда относится Государство) и 3) поздние диалоги, к которым принадлежат Законы.

Платон следующим образом комментирует трудности в передаче того, что он хочет сообщить. «…Поскольку она [философия] не допускает изложения подобно другим областям знания; однако только после длительной беседы о ее предмете и жизни с ним внезапно свет как бы зажигается в душе от пламени…» [The Seventh Letter 341, Translation by J.Harward, Cambridge University Press, 1952]. Платон не верит, что может точно передать неискушенному человеку то знание, которое содержится в глубине его души. Путь к философскому пониманию длителен и труден. Он требует много времени и значительных усилий. На этом пути необходимы обсуждения и беседы с другими ищущими истину. Но даже тогда мы автоматически не постигаем истины, как это бывает в случае приобретения знания в запрограммированном процессе обучения. Истина является, если вообще является, подобно вспышке света в душе.

Отнесясь серьезно к этим платоновским утверждениям, можно извлечь из них два следствия. Первое касается характеристики нашего способа рассмотрения философских проблем, а второе — признаков, которые сопровождают приобретение знания и мудрости. Педагогические упрощения, к которым мы прибегаем, будут, разумеется, предельно неплатонистскими! Однако они, будем надеяться, окажут помощь для выбора дороги, ведущей к мудрости.

Согласно Платону, эта дорога требует настойчивости и труда. Она никогда не кончается, как это свойственно учебному процессу, завершающемуся экзаменом. Эта дорога и есть наша собственная жизнь. Истина, которую мы обретаем совместно с другими, не может быть просто передана тем, кто не шел вместе с нами. Истина остается недоступной тем, кто не пошел этой дорогой. Значит, мы можем сказать, что Платон утверждает единство «дороги, истины и жизни».

Мы уже говорили, что Сократ верил в возможность получения объективного знания путем критического анализа и прояснения наших понятий о человеке и обществе. Это прежде всего понятия блага, добра, справедливости и познания. С помощью концептуального анализа можно обнаружить то, что есть на самом деле, скажем, справедливость и благо. Если мы хотели бы определить, является ли некоторое действие хорошим, то должны были бы сравнить его с образцом, или нормой, то есть с добром. В той мере, в какой действие отвечает добру, оно является хорошим. Путем определения таких всеобщих понятий, как добро и справедливость, мы приобщаемся к тому, что является всеобщим и неизменным. Однако что из этого следует? Чем является нечто, к которому мы приобщаемся? Имеет ли оно объективное существование? Можем ли мы указать на него как на самостоятельно существующий в нашем окружении объект? Или оно является некоторым мысленным объектом, который не существует вне одного или нескольких человеческих субъектов? Подобные вопросы возникают в связи с сократовским концептуальным анализом и утверждением о существовании всеобщих этических норм.

Выше отмечалось, что, по-видимому, Сократ не занимал достаточно четкую позицию в отношении того, как можно философски обосновать всеобщие этико-политические нормы [См. сноску 1 Гл. 1.]. Говорилось также, что Платон полагал, что ответ дает понимание добра как идеи (греч. eidos, идея). В этой связи теория идей может рассматриваться как основное средство защиты «объективной» этики. С ее помощью Платон значительно усиливает сократовскую критику релятивизма софистов.

Есть определенное сомнение по поводу того, в какой мере Платон на самом деле придерживался «платоновской теории идей». Ведь он сам выдвинул серьезные аргументы против этой теории. Возможно, Платон был больше «неоплатоником», наподобие Августина, чем «платоником». Важно не забывать, что собственная позиция Платона развивалась. Вначале, работая над прояснением и пониманием понятий (сократовские диалоги), Платон был близок к Сократу. Затем Платон пытался доказать, что идеи обладают независимым существованием. Это привело его к формулировке теории идей (например, в диалоге Государство). Наконец, Платон, побуждаемый внутренней динамикой проблематики анализа понятий и всеобщего, выдвинул диалектическую эпистемологию (диалог Парменид).

Существуют разные интерпретации того, что на самом деле мог иметь в виду Платон. Согласно Аристотелю, он был теоретиком учения об идеях. По мнению Вернера Йегера (Werner Jaeger, 1888–1961) [См. WJaeger. Paideia: The Ideals of Greek Culture. 3 Vols. Oxford, 1939–1944. Русский перевод второго тома см. В.Йегер. Пайдейа. Перевод; М.Ботвинника. — М., 1997; W.Jaeger. Dieplatonische Philosophic als Paideia. — In W.Jaeger. Humanistische Reden und Vortibge. — Berlin, 1960. S.142–157. — С.К. и В.К.], он был гуманистом. (Так называемая традиция Paideia, которая выдвигает на передний план общее образование и воспитание человека, связанные с гармоническим телесным и духовным формированием личности. — С.К.) Согласно неоплатонистской традиции, Платон был диалектико-рациональным спиритуалистом, пытавшимся представить в структуре своих диалогов невыразимое. Имеются также различные точки зрения на философскую значимость той или иной интерпретации.

В дальнейшем мы не будем касаться развития философских взглядов Платона и различных направлений платоноведения и ограничимся достаточно простым изложением проблематики учения об идеях.

Теория идей может быть интерпретирована подобно натурфилософским учениям, для которых стержнем был онтологический вопрос: «Что реально существует?» Ответ досократиков заключался в утверждении существования различных элементов или первоначал. Другие философы, подобно пифагорейцам, постулировали существование структур или форм — того, что Платон называет идеями. Именно идеи являются первичной реальностью, то есть субстанцией.

Чтобы сделать учение об идеях более понятным, рассмотрим обычную жизненную ситуацию. Пусть мы копаем канаву с помощью лопаты, и наш знакомый спрашивает, что мы делаем. Вероятнее всего, мы ответим, что «роем канаву» или «выбрасываем землю лопатой». Вопрос о том, что мы делаем, может быть задан и на уроке математики. Однако ответить на него гораздо труднее. На него можно дать явно неудовлетворительные ответы, вроде «пишем ручкой на бумаге» или «мелом на школьной доске». Ведь точно так же можно ответить и на вопрос о том, что мы делаем во время занятий по английскому языку или по черчению. При этом очевидно, что мы не делаем «одно и то же», когда занимаемся математикой и когда учим грамматику. В каждом из этих случаев имеются различные предметы изучения. Однако, чем является предмет, например, математики? На него можно ответить — «системой понятий». Отвечая так, мы вступили на путь, который ведет к учению об идеях. Оно утверждает, что, кроме чувственно воспринимаемых вещей (кусков мела, чернил, бумаги, школьной доски и т. п.), существует нечто, что мы понимаем, хотя и не можем чувственно воспринимать. Это нечто является «идеями», например, идеей окружности, идеей треугольника и т. п.

Однако откуда наша уверенность в том, что эти математические идеи существуют? Разве не верно, что существует только след мела на школьной доске, а не эти идеи? Разве математические идеи не исчезают тогда, когда мы вытираем доску после окончания урока по математике? Это кажется неправдоподобным. Тогда, может быть, математика существует только «внутри» нас самих? Но возможно ли, что тридцать учеников на уроке математики изучают один и тот же предмет, например теорему Пифагора, хотя некоторые из них соображают быстрее остальных? Очевидно, математика не может быть «внутри» нас. Математика должна быть тем, на что мы все можем направлять наше внимание, о чем мы думаем.

Истины математики являются общезначимыми, то есть имеющими силу для всех. Они также не зависят от отдельного субъекта. Они являются тем, на что мы все «направляем наше внимание».

С помощью таких простых вопросов и аргументов мы приближаемся к пониманию платоновского учения об идеях. Идеи, такие как окружность или треугольник, являются не чувственно воспринимаемыми, а интеллигибельными, постигаемыми с помощью рассудка (Verstand). Отдельные воспринимаемые окружности и треугольники являются, так сказать, преходящими представлениями соответствующих идей. В противоположность этим изменяющимся и отдельным представлениям идеи являются неизменными и всеобщими. Идеи не являются чем-то «внутри» наших мыслей, они существуют объективно и являются общезначимыми.

Для того, чтобы понять ответ, воспользуемся опять схемой философского вопрошания вопрос-аргумент-ответ-следствие. Одним из следствий платоновского ответа является следующее утверждение. Если действительно мир «раздвоен», то есть имеются два способа существования (чувственные вещи и идеи), то тем самым создаются условия для общезначимой этики (нравственности). В таком случае мы определенным образом объясняем, как можно утверждать, что «добро есть нечто объективно существующее». А именно, оно существует в форме идеи.

До сих пор онтологический вопрос: «что считать существующим?» рассматривался в контексте математики. Но платоновское учение об идеях будет более понятным, если обратиться к другому примеру.

Если спросить, «что является благородным поступком?», то нетрудно указать в качестве ответа на ряд конкретных ситуаций. Например, спасение провалившегося под лед человека является благородным. Но в чем заключается благо соответствующего действия? В том, чтобы кинуться на помощь? В том, чтобы бросить на лед лестницу? В том, чтобы поползти по лестнице? Мы не в состоянии предметно представить или увидеть благо в этой ситуации. Оно не является чем-то нами чувственно воспринимаемым. Тем не менее мы уверены в благородстве данного поступка. Почему? Потому, сказал бы Платон, что мы уже имеем идею благородного поступка и она помогает понять этот поступок как благородный.

Можно далее спросить: «Что такое понятие?» Этот вопрос, как мы дальше увидим, относится к числу наиболее спорных в истории философии [см., например, средневековые споры об универсалиях, Гл. 6]. Мы можем упростить его следующим образом. Когда говорится о лошади Петра, то имеется в виду конкретная лошадь, на которую можно указать (чувственно воспринимаемый феномен в пространстве и времени). С другой стороны, когда мы говорим о лошади вообще, то можно сказать, что мы говорим о понятии «лошадь». Каждый язык использует свои слова для обозначения этого понятия: лошадь, horse, Pferd, hest, cheval, hestur и т. д. Платон полагал, что понятия (например, понятие «лошадь» или то, что мы «подразумеваем», или на что мы «указываем», когда используем слова лошадь, horse, cheval и т. п.) обладают независимым существованием по отношению к отдельным конкретным объектам, которые подпадают под это понятие. В нашем примере к их числу относятся разные представители биологического вида Equus caballus. Истолковываемые таким образом понятия Платон называет идеями.

Когда мы говорим о коне по кличке Пепел, то нам обычно ясно, о ком идет речь, а именно: это представитель породы лошадей и конкретно известный нам Пепел. Он является объектом, до которого мы можем дотронуться и на который можно указать. «Лошадь», напротив, не является объектом, который можно обнаружить в конюшне или на ипподроме, который можно увидеть и на который можно указать. Если бы мы использовали теорию смысла, согласно которой языковые выражения только тогда имеют смысл, когда указывают на нечто существующее [Конечно, это очень спорный тезис. Ведь, например, являются осмысленными такие слова и словосочетания, как «или» и «может быть». Критику рефе-ренциальной теории лингвистического смысла см. J.Searle. Speech Acts. Cambridge, 1969], и одновременно знали, что осмысленно сказать, например, что «лошадь является млекопитающим», то из этого следовало бы, что слово «лошадь» должно указывать на нечто. Но так как это нечто чувственно не воспринимается, то оно должно быть неощущаемым нечто, то есть идеей «лошади». В таком случае «идея» лошади должна быть некоторой сущностью, которая существует, даже если мы не можем воспринимать ее в пространстве и времени.

Подобные аргументы делают учение об идеях более правдоподобным. Они ведут нас к разделению мира на две части. Реальность существует двумя принципиально различными способами: либо в качестве идей, либо в качестве чувственно воспринимаемых вещей:

идеи / чувственно воспринимаемые вещи

Этот (онтологический) дуализм во многом соответствует разделению мира, который вводили Парменид и пифагорейцы. Главное различие состоит в том, что постулируемый Платоном онтологический дуализм определенным образом объясняет, как возможны общезначимые этико-политические нормы. Добро этические и политические нормы — существует как идея.

Идеи существуют независимо от пространства и времени. Они не могут быть описаны с помощью пространственно-временных свойств. Так, понятие семь не может быть охарактеризовано с помощью цветовых терминов. Однако воспринимаемые в пространстве и времени вещи должны быть так или иначе связаны с идеями. Именно благодаря воспринимаемым в пространстве окружностям мы вспоминаем идею «окружности». Но если понимать идеи как нечто радикально отличное от воспринимаемых вещей, вследствие чего они не могут быть описаны с помощью свойств, которые можно найти в пространстве и времени и в процессах изменения, то тогда трудно объяснить, каким образом изменчивые пространственно-временные объекты нашего восприятия могут быть причастны идеям. В этом заключается одна из основных проблем учения об идеях.

Придерживаясь обычной интерпретации, можно сказать, что идеи не существуют во времени и пространстве, что они не возникают и не исчезают. Они являются неизменными. Лошади рождаются, живут и умирают. Однако идея «лошадь» всегда остается одной и той же. Это значит также, что и благо (добро) как идея является неизменно одним и тем же, независимо от того, следуют ему люди или нет, знают они его или нет. Иначе говоря, Платон верил, что он показал, что мораль и политика имеют прочное основание, которое полностью не зависит от многообразия мнений и обычаев. Учение об идеях понималось им как обосновывающее абсолютный и общезначимый фундамент этико-политических норм и ценностей. В дальнейшем мы увидим, что существуют и другие теоретические объяснения того, как возможны абсолютные и общезначимые нормы [см. позицию Канта, Гл. 18], а также их разные модификации и опровержения [см. позицию Юма, Гл. 15]. В целом этот вопрос продолжает оставаться в центре философских дискуссий [см. современные его решения Карнапом и Хабермасом в Гл. 29 и 30] [Платоновское понимание морали как укорененной в «мире идей» до определенной степени соответствует обычным воззрениям на мораль. Если спросить философски неискушенного человека, почему нельзя уничтожать людей, как это делал, например, Гитлер с евреями, то многие, возможно, ответят: «потому что это несправедливо» или «существуют определенные моральные нормы», запрещающие убийство. По поводу нюрнбергского приговора нацистским военным преступникам многие, по-видимому, скажут, что он был справедливым, поскольку существуют определенные моральные нормы, верные для всех времен и народов. Только немногие согласятся с тем, что обвиняемые в преступлениях против человечества не могут быть осуждены, поскольку этические и политические принципы зависят от изменяющихся обычаев и нравов, а также от законодательств отдельных стран. Если бы те, кто отвергает такой аморализм и считает нюрнбергский приговор объективно правильным, подобрали более точные слова, то тогда они безусловно выразили бы свою позицию в форме, близкой платоновскому пониманию. Этико-политические нормы существуют независимо от пространства и времени в дополнение к чувственно воспринимаемым вещам.].

Часто моральные убеждения, которыми обладают обычные люди, могут быть истолкованы на основе различных философских учений. Напомним читателю, что Платон не так далек от господствующих воззрений, как это может показаться. Однако это не значит, что философские учения, которые наиболее близки господствующим взглядам, являются более истинными, чем другие. И наконец, хотелось бы сказать читателю, что учение, которое мы стремимся сделать более понятным, — учение об идеях — само сталкивается с различного рода проблемами. К их числу относится проблема понимания отношения между неизменными идеями и изменяющимися вещами и явлениями воспринимаемого мира. Поэтому аргументы, использовавшиеся при объяснении учения об идеях, не являются аргументами, которые убедительно демонстрируют его правильность. Отметим, что и сейчас все еще остаются дискуссионными вопросы о том, как понимать математику, язык и нормы.

Учение об идеях предполагает следующие отношения:

идея / чувственные вещи = неизменяемое (этико-политическое благо) / изменяемое (многообразие обычаев и мнений)

Платон не считал, что мир идей и мир вещей являются равноценными. Он считал идеи более «ценными», поскольку они являются идеалами. Эта мысль вдохновляла многих, в том числе поэтов эпохи Романтизма [См. Henrik Weigeland. Napoleon. — In Henrik Weigeland. Poems. — Oslo, 1960. — P.8.].

Мы стремимся к идеям, потому что они являются идеальными. Согласно Платону, в каждом из нас заложено страстное стремление к идеалам [См. ниже платоновскую антропологию, с. 106–108]. Это и есть платоновский эрос: страстная жажда ко все возрастающему видению Прекрасного, Блага и Истины.

Поэтому для людей не существует постоянного и непреодолимого противоречия между воспринимаемым органами чувств миром и миром идей. Люди живут в атмосфере динамического напряжения между этими двумя мирами. В воспринимаемом мире человек познает, что некоторые поступки лучше других. Это отражение идеи добра в мире восприятия позволяет достичь лишь ее временного и несовершенного понимания. Когда мы ищем более ясного видения идеи блага, то мы в большей степени оказываемся способными различать добро и зло в мире восприятия, а когда мы пытаемся лучше понять, что мы считаем благом и злом в этом мире, то мы значительно облегчаем проникновение в идею блага. Итак, процесс познания реализуется в форме непрекращающегося взаимодействия (диалектики) между созерцанием идей (теорией) и жизненным опытом в чувственном мире (практикой). Именно так мы углубляем наше понимание идеи блага и того, что есть благо в нашей жизни.

Таким образом, философия предстает одновременно и всеобщей, будучи связанной с вечными идеями, и конкретной, будучи связанной с жизненными ситуациями. Философия является в равной степени как познанием, так и образованием.

Процесс образования (педагогическая пайдейа) оказывается непрекращающимся странствованием между верхом («светом») и низом («царством теней»). Поэтому было бы неправильным соглашаться с часто высказываемым мнением, согласно которому Платон искал истину ради самой истины. Отчасти истина постигается в ходе движения между пониманием идей и пониманием конкретных жизненных ситуаций, переживаемых здесь и теперь. Отчасти она постигается, когда человек, достигший достаточно глубокого понимания идей, обращается к людям, чтобы поделиться с ними своим пониманием. Философы не должны пассивно созерцать идеи, подобно отшельникам, уходящим от мира в келью. Напротив, они должны использовать приобретенное ими знание для управления обществом. В этом смысле можно говорить о «единстве теории и практики» у Платона.

Мы не намереваемся критиковать учение об идеях. Выше отмечалось, что именно Платон был его первым критиком. Укажем только на два возражения. 1) Идеи являются тем, на что мы указываем с помощью таких, например, понятий, как «справедливость» и «зло». Однако идеи одновременно представляют собой и идеалы. В результате возникает следующая дилемма. Зло является примером понятия, указывающего на идею, и, как таковая, идея зла должна существовать в качестве того, на что указывает понятие «зло». С другой стороны, зло не является идеалом, и, следовательно, идея зла не может существовать. 2) Идеи являются неизменными, тогда как чувственные вещи изменяются. Учение об идеях трактует чувственные вещи как отражение идей — это обрисовано в платоновском образе узников в пещере. Точно так же, как тени на стене пещеры являются отражениями перемещаемых вещей, так и воспринимаемые нами вещи являются отражениями идей. Однако как могут изменяющиеся чувственные вещи быть отражениями неизменных идей? Разве это не ведет к логической проблеме? Если эти два фактора, мир идей и чувственный мир, определены как полные противоположности, то разве мыслимо, чтобы они имели между собой нечто общее?

Из сказанного ранее о взаимоотношении между пониманием идей и пониманием конкретных жизненных ситуаций следует проблематичность предположения, что Платон проводил подобное логически непреодолимое различие между миром идей и миром ощущений.

Согласно Платону, идеи не изолированы друг от друга, как отдельные звезды на мысленном небосклоне. Идеи связаны друг с другом. Они образуют связанное целое. В Государстве Платон обсуждает вопрос о том, какой поступок является справедливым. Беседа выявляет разные мнения и разные действия, которые могут быть обозначены как справедливые. Только тогда все эти различные феномены и представления могут быть названы «справедливыми», когда, согласно Платону, все они причастны одной общей идее, идее справедливости. Именно эта идея делает возможным рассмотрение этих разных случаев как «справедливых». Но это означает, утверждает Платон далее, что мы не в состоянии понять идею справедливости изолированной от других. Идея справедливости указывает не только на себя. С одной стороны, она предполагает добродетели мудрости, мужества и умеренности — при условии, что справедливость заключается в правильной их гармонии. С другой стороны, справедливость предполагает идею добра (блага).

Таким образом, идеи переплетены между собой. Поэтому, согласно Платону, у нас не можем быть истинного познания отдельной идеи. Постижение идей является познанием их взаимосвязей, познанием «тотальностей». Однако мы впали бы в другую крайность, если бы посчитали, что истинное познание является познанием «всего». Такое понимание целого, идей во всех их внутренних взаимосвязях, вряд ли может быть достигнуто человеком. Нам доступны только неполные «тотальности» или, более точно, предположительные (provisional) «тотальности», так как постижение идей осуществляется в непрерывно продолжающемся движении. Оно имеет как бы два измерения. Первое связано с взаимопереходами между миром явлений и миром идей. Второе — с непрерывным переходом от одних идей к другим, связанным с ними. Таким образом, «тотальность» никогда не бывает статически данной.

Исходя из этого толкования, можно сказать, что идея блага («идея единого») [См. диалог Парменид. ] выделяется из ряда других идей, а именно: идея блага представляет подлинную внутреннюю взаимосвязь идей.

Эта взаимосвязь между идеями, по Платону, является подлинным основанием реальности, базисной структурой, лежащей в основе всех отдельных чувственно воспринимаемых нами явлений.

Этот постоянно выходящий за свои границы холизм (системная целостность, смысловое поле), или диалектика, может быть назван ядром платоновской философии [Отсюда следует, что Платон был против изучения явлений, основанного на их изоляции и строгом разграничении (как это делают сейчас психология, социология, политика, экономика, этика и т. д.). Для него истинное знание могло быть получено только в ходе интердисциплинарных исследований.].

В диалоге Государство Платон использовал три аналогии для разъяснения учения об идеях. Это аналогия с Солнцем, аналогия с разделяющей линией и уже упоминавшаяся аналогия с узниками в пещере.

Кратко суть аналогии с Солнцем заключается в том, что Солнце можно сравнить с идеей блага. Солнце является для чувственного мира тем, чем является идея блага для мира, постигаемого только мышлением. Солнце, как и идея блага, является властелином своего мира. Как солнце излучает сеет, так и идея блага порождает истину. И точно так же, как глаз видит при дневном свете, так и разум понимает в свете истины. Разум является человеческой способностью, которая связывает нас с идеей блага подобно тому, как глаз, являясь органом зрения, связывает нас с Солнцем. Но глаз, или способность зрения, не тождественен Солнцу, как и разум не тождественен идее блага. Солнце освещает все вещи, включая самого себя, и делает их видимыми для нас. Сходным образом, идея блага делает все идеи, включая и саму себя, постигаемыми нашим разумом. Более того, идея блага является условием существования, а не только познаваемости всех других идей, точно так же, как, по Платону, существование Солнца является условием не только нашей способности видеть вещи, но и их существования.

Суть аналогии разделяющей линии состоит в том, что наша способность познавать реализуется на разных уровнях. Прежде всего имеется различие между познанием чувственных вещей (ВС) и познанием умопостигаемого (АС). Далее, познание чувственных вещей может быть разделено, с одной стороны, на познание теней, отражений или копий (BD) и, с другой стороны, на познание сущностей, которые порождают эти отражения (DC). Соответственно, познание умопостигаемого может быть разделено на познание имеющихся предпосылок (СЕ) и на познание прототипов, которое реализуется как чистое мышление об идеях без опоры на какие-либо образы (ЕА).

Кроме того, в сфере познания чувственного выделяются воображение (BD) и мнение (DC), а в сфере познания идей — последовательное мышление (СЕ) и постижение (ЕА).

Если исходить из аналогии с разделяющей линией, то аналогия с узниками в пещере иллюстрирует наше движение вверх по иерархии уровней познания — от воображения (предположения) к знанию, от мира теней к вещам, видимым при дневном свете, и дальше к видению самого Солнца.

Итак, учение Платона об идеях оказывается не только онтологией, теорией сущего, но также и эпистемологией, теорией познания.

Чувственные вещи и большинство наших мнений изменяемы и несовершенны. Знание о них не является совершенным знанием. Объективное знание, episteme, возможно только об идеях, которые являются неизменными и совершенными. Путем размышления о нашем чувственном опыте и о способах его языкового представления мы можем приблизиться к этому объективному знанию, поскольку идеи в некотором смысле лежат «в основе» наших представлений и чувственных вещей. Например, идея правильного действия лежит в основе и делает возможными различные правильные действия и наши представления об этих действиях. Точно так же, как мы можем «вспомнить» идею окружности, таящуюся за различными несовершенными кругами, которые мы воспринимаем вокруг себя, так же мы можем «припомнить» идею справедливого действия, скрывающуюся за различными лингвистическими выражениями справедливых действий. Следовательно, концептуальный анализ нашего повседневного языка имеет не только чисто лингвистическое значение. Он ведет нас к постижению идей. Далее, благодаря тому, что представления (концепции) и чувственные вещи имеют общее происхождение от идей, делается возможной корреляция между представлениями и чувственными вещами, которая является условием познания чувственного мира. Таким путем идеи делают возможным наше несовершенное знание чувственно воспринимаемых явлений.

Платоновскую теорию познания можно также проиллюстрировать, рассмотрев место человека по отношению к миру идей и миру ощущений.

Можно сказать, что Платон ставит следующий философский вопрос. Каким образом индивидуальная душа может контактировать с чувственным миром и сообществом других душ (посредством языка и традиций)? Этот вопрос возникает, когда Платон говорит, что человек обладает как пред-существованием, так и после-существованием. Душа отдельного человека существовала до его рождения и продолжает существовать после его смерти, когда умирает его физическое тело. Человек является созданием, находящимся между миром идей и миром чувственного восприятия. Его душа принадлежит миру идей, а физическое тело — чувственному миру. Поэтому человек, будучи единством души и тела, принадлежит обоим мирам. Однако подлинной частью человека, по Платону, является душа.

То, что мы называем жизнью, есть время существования души, когда она воплощена в физическом теле. Душа, в некотором смысле, погружается в чувственный мир (так называемое рождение), приобретает физическое тело и после определенного времени снова возвращается в мир идей, освобождаясь от тела (так называемая смерть). Время, когда душа находится в чувственном мире, и есть так называемая жизнь.

Таков онтологический статус человеческих существ. Можно сказать, что платоновская теория познания основывается на этом понимании человека. В течение пред-существования, когда душа обитает в мире идей, она способна непосредственно видеть идеи. Когда душа обретает физическое тело (во время рождения), она забывает все, что она знала. Но на протяжении жизни душа вспоминает то, что она знала раньше. Вид несовершенной окружности в природе может пробудить имевшееся ранее понимание идеи окружности. Любой акт обучения, от рождения до смерти, является ни чем иным как процессом воспоминания. Когда мы видим несовершенные и исчезающие окружности в воспринимаемом мире, мы вспоминаем идею окружности. Обучение является переоткрытием, в результате которого мы вновь узнаем идеи «за» чувственными вещами.

Это припоминание зачастую бывает трудным. Не все души способны вспомнить идеи, скрывающиеся «за» изменяемыми, воспринимаемыми вещами. Многие блуждают в эпистемологическом мраке. Не постигнув истинного знания (episteme), они живут с необоснованными мнениями и поверхностными чувственными восприятиями (doxa). Только немногие за время своего земного бытия способны усмотреть идеи «за» воспринимаемыми феноменами. В этом плане Платон оказывается пессимистом. Он полагает, что для достижения ясного знания идей необходимы особые способности и тщательная подготовка. Истина доступна только немногим избранным.

Сократ считал, что добродетель является в определенном смысле знанием и что добродетели можно научить. Беседуя с людьми и подталкивая их к размышлению, их можно сделать добродетельными. Тогда люди начинают поступать правильно и становятся счастливыми. Платон соглашается с этим тезисом и дополняет его утверждением о том, что правильное знание является знанием идеи добра. Но Платон меньше, чем Сократ, верит в то, что люди способны достичь знания, которое есть добродетель.

Мы можем рассматривать этот вывод как следствие учения об идеях. Идеи трудны для понимания. Познание идей требует значительных умственных способностей, дисциплины и длительной подготовки. Только немногие в состоянии достичь адекватного знания идей. В результате, большинство людей не способны путем собственных усилий стать добродетельными и вести моральную и счастливую жизнь. Поэтому немногие избранные, которые обладают знанием идей и по определению являются добродетельными, должны вести остальных по верному пути.

Этот скептицизм относительно способности людей познать правильное можно рассматривать как своеобразную реакцию Платона на наблюдавшуюся им тенденцию к разложению афинской демократии. К числу его проявлений относились размывание чувства общности, критика софистами традиций и смертный приговор Сократу, вынесенный сторонниками демократии. Платон стал антидемократом и пришел к выводу, что народ не в состоянии сам управлять собой. Люди не являются добродетельными и достаточно компетентными. Дело должны взять в свои руки «эксперты», которые и обеспечат единство и лояльность народа. Тем самым Платон отказался от веры в компетентность народа, на которой основывалась афинская демократия.

Упрощенно говоря, Платон выдвинул следующее условие для создания здорового города-государства. Властью должны обладать те, кто является компетентным, а не народ или малознающие и недобродетельные единоличные правители. Средством для достижения этой цели является всеобщая система образования, в которой каждый имеет одинаковые возможности и каждый может найти в полисе соответствующее его способностям место.

Большая часть диалога Государство посвящена тому, какой должна быть идеальная система образования. При этом следует подчеркнуть, что Платону важна именно система как целое, а не частные детали, связанные с изучаемыми предметами, возрастом учеников или их экзаменами. Ее основные моменты таковы. Образование находится в руках общества, а не частных лиц. Все дети, независимо от происхождения и пола, имеют одинаковые возможности обучаться. Между десятью и двадцати годами все получают одно и то же образование. Важнейшими предметами являются гимнастика [От греч. gymnos — обнаженный. Ср. гимназия. Более того, Платон не конкретизировал содержание образования. Как таковой, его план не должен пониматься в смысле современной школьной системы.], музыка и религия. Молодежь должна обладать крепким и гармонически развитым телом, чувством прекрасного. Она должна быть обучена послушанию, лояльности и готовности к самопожертвованию. В возрасте 20 лет происходит отбор лучших, которые продолжают обучение, уделяя особое внимание математике. В возрасте 30 лет снова происходит отбор, и прошедшие его изучают еще пять лет философию. После этого они в течение пятнадцати лет участвуют в практической жизни общества, приобретая навыки управления. Когда им исполняется 50 лет и за их плечами 40 лет всестороннего образования, подготовки и опыта, тогда эта тщательно отобранная элита берет в свои руки управление государством. Ее представители уже обладают знанием идеи добра, фактуальным знанием и практическим опытом, причем все это стало их личностным знанием. Теперь, согласно Платону, они являются абсолютно компетентными и добродетельными. Именно эти компетентные лица должны обладать всей властью и управлять остальными членами общества.

Не прошедшие первый отбор становятся ремесленниками, земледельцами и купцами. Отсеянные после второго отбора становятся управляющими и воинами. Таким образом система образования порождает три социальных класса. Первый состоит из правителей, обладающих компетенцией и всей полнотой власти. Второй класс образуют те, кто связан с управлением и военной обороной. К третьему классу принадлежат производители необходимых для общества продуктов [Однако поскольку Платон допускает институт рабства [ср. Законы 776Ь5778а5], то самый низший класс составляли рабы.].

Предпосылкой здесь являются различия людей. Система образования служит как раз для отбора разных типов людей и размещения их на соответствующие им места в обществе. Платон говорит метафорически, что некоторые люди сделаны из золота, другие из серебра, а остальные из железа и меди.

Далее Платон соотносит три выделенных класса с тремя общественными функциями и тремя добродетелями.

Платон не считает всех людей одинаково хорошими. Например, не каждый способен к политической деятельности. Однако он полагает, что всеобщая система образования и воспитания обеспечит каждому мужчине и каждой женщине отвечающее их способностям место в обществе, где они смогут выполнять общественную функцию, для реализации которой подготовлены наилучшим образом. Одаренные мудростью будут править обществом. Обнаружившие мужество будут защищать общество. Проявившие умеренность и заботливость будут производить необходимые обществу продукты. Когда каждый занят тем, для чего он подходит наилучшим образом, и когда все социальные функции реализуются наилучшим (по Платону) способом, то общество является справедливым. Справедливость является добродетелью, связанной с сообществом [Сократ, обращаясь к Полемарху, спрашивает его мнение о том, какие слова Симонида о справедливости являются правильными. Полемарх отвечает: «Да то, что справедливо отдавать каждому должное. Мне по крайней мере кажется, что это он прекрасно сказал» (Государство 331е).], и есть гармония трех следующих добродетелей.

1. Мудрость

2. Мужество Справедливость

3. Умеренность (послушание)

Следует добавить, что это идеальное общество не мыслилось, исходя только из теоретических и моральных требований. Справедливое общество является обществом для взаимного удовлетворения потребностей. Мудрые думают, мужественные защищают и умеренные производят. При условии, что разные люди имеют разные способности (добродетели) и соответственно выполняют различные общественные функции, они дополняют друг друга. Тем самым каждый участвует в удовлетворении естественных потребностей (то есть потребностей, которые Платон считал естественными для города-государства). В этом положении содержатся зерна теории разделения труда и теории классов. Платон не рассматривает разделение труда и классы как присущие обществу по природе или по высшему установлению. Он пытается, исходя из соображений общественной эффективности и различных способностей членов общества, обосновать разделение труда и классовое расслоение.

Итак, Платон обосновывает разделение труда соображениями эффективности. Было бы крайне неудобно, если бы каждый лично производил все необходимое для себя, как-то: пищу, обувь, одежду, жилье и т. п. Специализация обеспечивает лучшие результаты для всех. Помимо прочего, каждый, кто занимается одной профессией, будь то сапожник, каменщик, скульптор, управляющий и т. п., постоянно совершенствуется в ней. Это открывает возможность достижения более высоких стандартов совершенства по сравнению с ситуацией, в которой каждый занимался бы многими делами. Специализация ведет к совершенству. В принципе, совершенство имело бы место и без специализации, если бы люди обладали одними и теми же способностями. Однако так как люди обладают разными способностями и талантами, то становится выгодной специализация каждого в тех занятиях, которые лучше всего отвечают его природным задаткам [Государство, 370 a-d].

Профессиональная специализация связана с торговлей. Сапожник продает обувь земледельцу, земледелец — сапожнику продукты питания. Каждая профессиональная группа зависит от других. Как уже отмечалось, Платон в качестве основных выделяет группы производителей, управляющих и правителей. Каждая из них включает многочисленные профессиональные подгруппы с особыми видами деятельности. Подобное разделение труда по взаимно предполагающим друг друга профессиям обеспечивает значительную степень эффективности. Поэтому можно сказать, что все общественно необходимые виды деятельности являются одинаково важными. В идеальном государстве имеет место разделение труда, но не иерархическое деление на классы как принцип.

Платон полагал все же, что некоторые общественные задачи и профессии являются качественно более важными, чем другие. Мышление важнее управления, которое, в свою очередь, важнее производства. Эти качественно различные виды деятельности основываются на качественно различных способностях каждого отдельного человека. В хорошем обществе каждый занят тем делом, которое он может выполнять наилучшим образом. Это подразумевает согласованность как общественно более важных видов деятельности и высших способностей, так и менее важных видов деятельности и средних способностей. Различия в общественном положении людей обусловлены их природными различиями. Таким образом, по Платону, классовое устройство общества обосновывается как этически (нравственно), так и с точки зрения способностей отдельного члена общества.

Справедливое государство характеризует гармоническое взаимодействие классов и функций [Государство, 434 c-d]. Разделение труда и классовые различия предполагают главнейшую политическую добродетель — справедливость.

Можно подумать, что Платон нашел то, что он искал, а именно идеальное общество, в котором совпадают власть и компетентность. Это общество имеет вид «пирамиды», «подвешенной за свою вершину» посредством невидимой связи между правителями и идеей добра. Эта связь является неразрушимой, поскольку идея добра полностью воплощена в правителях [Поскольку Платон исходит при объяснении человеческого поведения из общезначимых и неизменных норм (идей), постольку можно сказать, что от него ведет свое происхождение учение о естественных правах [См. Гл. 5]. В то же время опять напомним, что Платон в основном размышлял об античном полисе, а не о каком-либо международном сообществе. Это относится и к Аристотелю.].

Даже если теоретически Платон и разрешил проблему взаимосвязи власти и компетентности, он все-таки испытывал сомнения по поводу того, что предлагаемая им система образования и воспитания может предотвратить общественную фрагментацию и усмирить эгоистические интересы. Именно в них, наряду с некомпетентностью, Платон усматривал главную причину вырождения демократии в современных ему Афинах. Предложенное им лекарство заключалось в запрещении частной собственности и упразднении института семьи для двух высших классов, которые обладают политической властью. При этом он мыслил следующим образом. Богатство и семейная жизнь являются источниками эгоистических интересов, которые могут противоречить общественным интересам. Семейная жизнь является частной жизнью. Богатство порождает зависть и конфликты. Все это ослабляет общество [См. E.Barker. Greek Political Theory. — London, 1970. — P. 239 ff.

Часто утверждают, что здесь Платон вводит «коммунизм». Это не самый удачный выбор термина. Хотя можно говорить о «коммунизме» у Платона в том смысле, что до определенной меры собственность является общей, по-латыни communis, откуда и происходит слово «коммунизм». Именно в этом смысле говорят, например, о «коммунизме» ранних христиан. Но сегодня «коммунизм» обычно ассоциируется с марксизмом. Марксистский коммунизм утверждает, что политическая власть экономически основывается на собственности на средства производства. Платон же в его учении об идеальном государстве описывал общество, в котором высшие классы обладают собственностью, имеющей, по-видимому, отношение к потреблению (домашние вещи и семейное обслуживание), а не к производству (земля, орудия производства, корабли и т. д.)].

Платон смотрел на экономику преимущественно с политической стороны [Хотя в своих политических учениях Платон и Аристотель придавали определенное значение экономике, но они не рассматривали ее в качестве движущей силы политики, как это делают марксисты. [См. Гл. 21].

Экономическая интерпретация истории (которая не тождественна диалекти-ко-материалистическому ее пониманию) может быть до некоторой степени применима к начальному развитию капитализма, то есть к периоду после эпохи Возрождения. (Под экономизмом мы понимаем учение, рассматривающее экономические факторы в качестве основной причины исторических изменений и отрицающее независимое влияние на исторические события политических, социальных и культурных факторов). С другой стороны, можно сказать, что в период средневекового феодализма именно религия, а не экономика, была решающим фактором.]. Неравномерное распределение богатства, значительная дифференциация между очень богатыми и бедными являются опасными для стабильности общества. Политики с собственными экономическими интересами могут действовать вопреки общественным интересам. Поэтому Платон считал, что стабильность полиса обеспечивается следующими факторами: компетентностью правителей (образование); лояльностью граждан по отношению к обществу (отсутствие у правителей частной собственности и семьи), самодостаточностью (баланс между численностью населения и территорией) и наступательной обороной [В Законах Платон смягчает некоторые свои утверждения, сделанные в Государстве, в частности, касающиеся запрета частной собственности и семьи для представителей двух высших классов. Учитывая современный ему образ жизни, он не видел возможности государственного введения как общей собственности, так и практики обмена сексуальными партнерами с последующим разрывом уз между родителями и детьми. Хотя Платон и считал это наилучшим решением.].

Как и для большинства греков, для Платона полис (polls, город-государство) и эйкос (oikos, домашнее хозяйство) были основными понятиями. Главным условием хорошей жизни в сообществе было устойчивое и гармоническое ведение общего хозяйства в соответствии с жизненным циклом и внутри определенных пределов. Разумное управление хозяйством считалось очень важным [Для его обозначения использовалось слово oiko-logi, образованное из слов oikos — домашнее хозяйство и logos — учение, разум. Что касается слова экология, то оно является новообразованием, возникшим в прошлом веке.]. Согласно Платону, полис должен был обладать постоянным населением — в Законах он говорит о 5040 жителях (хозяевах) [Законы, 737 d-e, 745 с. ] и территории, достаточной только для их самообеспечения.

Для Платона экономика является фактором процветания и упадка полиса. По известным историческим причинам он не понимает ее в качестве аспекта линейного исторического развития — ведь сам Платон находится лишь в его начальном пункте.

Используя современные термины, можно сказать, что Платон мыслил «политико-экологически», а не «историко-экономически». Политика должна руководить производством, а не наоборот [Идея экспоненциального роста была бы для грека Платона абсурдным высокомерием (hybris), которое отрицает равновесие и ведет к хаосу.]. Не могут быть допущены никакие изменения (или развитие), которые выводят общество из стабильного состояния. Конечно, должно быть развитие, с одной стороны, в виде биологических процессов созревания урожая и, с другой, в виде изменений, связанных с реализацией добродетельной жизни. Собственно, вся политическая философия Платона нацелена на человеческое развитие каждого индивида (как он его понимал), на его подготовку к добродетельной жизни в стабильном и гармоническом сообществе в городе-государстве, где существуют разделение труда и классовые различия [Терминологическая характеристика платоновского государства как коммунистического может привести к путанице. Идеальное государство Платона («государство превыше индивида») также называют «фашистским». Однако и такая характеристика является неверной. Действительно, в Новое время получило широкое распространение определенное противопоставление индивидуализма и коллективизма. Первый утверждает, что индивид является всем, а государство ничем; второй, что государство является всем, а индивид — ничем. Однако в греческом полисе в общем и целом речь не шла отдельно об «индивиде» или отдельно о «государстве», которое обособленно от индивида. Платон много говорит о естественном сообществе, которое предполагает, что люди реализуют надлежащие им функции. Как таковое противопоставление коллективизма и индивидуализма (а также либерализма и фашизма) является неприменимым к платоновскому идеальному государству.].

Разве Платон не является антидемократом? Ведь он вручает всю власть «экспертам», которые должны управлять большинством. Это правильно. Но также необходимо дополнить, что «эксперты» платоновского идеального государства отличаются от экспертов, которых мы имеем в нашем обществе. Наши эксперты называются экспертами, поскольку, исходя из определенных понятийных и методологических предпосылок, они обладают фактическим знанием отдельных срезов реальности. Они не являются экспертами «по благу». Они не знатоки того, что должно быть, например, какие цели должны преследовать общество и человеческая жизнь. Они могут только сказать нам, что если мы стремимся достичь той или иной цели, то нам необходимо делать то-то и то-то. Однако эксперты, как и кто-либо другой, не могут сказать, какие цели нам следует преследовать. Вот почему в шкале наших ценностей демократия занимает более высокое положение, чем экспертиза. Эксперты в качестве экспертов не компетентны в вопросе, какими должны быть вещи.

Можно добавить, что, помимо всего прочего, для фашизма характерно неконституционное, авторитарное правление. В этом смысле платоновское идеальное государство близко к фашистскому. Оно управляется без конституции (неконституционность) малой элитарной группой (авторитарность). Но когда в Государстве Платон утверждает, что правительство не должно быть субъектом права, он делает это на том основании, что понимание 'идеи блага (добра) точно представляет нечто общезначимое и определенное, что не покоится на произволе и прихотях. Платон осуждает государство без законов, управляемое личными и преходящими желаниями правителей. (Позднее, в Законах, где Платон дает менее утопическое и идеалистическое описание своего государства, он включает в него законы и конституционное правление).

Поэтому народ, простой люд, с полным правом участвует в политике и решает, в каком обществе он собирается жить.

Подобное оправдание демократии было бы невозможным в идеальном платоновском государстве, поскольку в нем «эксперты» одновременно являются экспертами и по целям, и ценностям. Они обладают наилучшим знанием идеи добра (блага), что и делает их наиболее добродетельными.

Если бы действительно существовали «эксперты», о которых говорил Платон, и если бы все не могли ими стать, то теоретически было бы нелегко защитить демократию как идеальную форму правления. В таком случае обвинение Платона в антидемократизме становится спорным. На это можно возразить, что ведь платоновское различие между «экспертами» и народом — между обладающими «полной компетенцией» (в отношении как того, что есть, так и того, что должно быть) и лишенными этой компетенции — есть не более чем постулат. Реальная же проблема заключается в том, что никто не является всезнающим и никто не является полностью несведущим в отношении фактов, ценностей или перспектив. Следовательно, проблема взаимосвязи между народным правлением и правлением, при котором власть принадлежит тем, кто компетентен, оказывается значительно сложнее.

Но можно утверждать, что выдвинутые Платоном требования превосходят нормальные человеческие способности. Он требовал от людей того, что каждый человек вряд ли способен или захочет делать. Однако чего действительно хотят люди? Что заставляет людей говорить, чего они хотят, — манипуляция (политика) или анонимные силы? Ведь то, о чем люди говорят как о желаемом, не всегда совпадает с тем, чего они действительно хотят. Это социологический факт. Откуда Платон знает, чего люди «действительно хотят»? Разве он не утверждал, что люди «реально хотят» того, что в действительности не способны реализовать, например — жить ради общества, без семьи и частной собственности.

Вероятно, Платон ответил бы, что идеальная система образования, действительно, обеспечивает каждому его подлинное место в обществе, то есть каждый, действительно, должен делать то, к чему у него есть способности, то, к чему он наилучшим образом подготовлен. Поэтому занятия каждого в идеальном обществе не превосходят его способностей. Напротив, каждый будет жить «согласно способностям» или в соответствии с тем лучшим, что есть у него. Чего мы действительно «хотим», так это реализовать наилучшим образом наши способности. При этом идея добра определяет, что является наилучшим. Кроме этой идеи, не существует иного основания для определения того, что мы «должны» делать. Именно идея добра, которая одна и неизменна, определяет, что такое добро, а не случайные и переменчивые мнения людей, не знающих эту идею. Итак, то, чего действительно хочет каждый, есть одновременно и то, что он может делать, и то, что он должен делать. Поэтому в этой теории не существует противоречия между личными и общественными интересами.

Таким образом, по Платону, эгоизм является не просто моральной ошибкой. Эгоизм выражает тот факт, что люди принципиально не понимают, что означает быть человеческим существом. Они не понимают того, что личные интересы и общественные интересы совпадают; что общество не есть нечто внешнее по отношению к самодостаточному индивиду; что человек существует всегда в сообществе. Эгоист подобен душевнобольному, который считает, что он может стать ногами в бадью и расти, как дерево. Он абсолютно не понимает, что значит быть человеком. Выразим это другими словами. Противопоставление эгоизма и альтруизма предполагает различие между индивидом и обществом, прoтив которого возражает Платон. Индивид и общество самодостаточны только в абстракции. В реальности люди и общество не существуют друг без друга.

Так называемое противоречие между желаниями индивида и общественным долгом является, по Платону, заблуждением. В правильном обществе то, что желает индивид, является тем, что требует от него общество, а именно: каждый человек стремится к реализации своих наилучших качеств и удовлетворению своих действительных потребностей посредством разделения труда, основывающегося на справедливом распределении профессиональных обязанностей [Здесь Платон предвосхищает современные проблемы: опасность социально-классовой дифференциации на основе различий способностей и образования, реализованной в «справедливом» классовом государстве. См. M.Young: The Rise of the Meritocracy. — London, 1958.].

Согласно Платону, жалующиеся на недостаток свободы в идеальном государстве не понимают, в чем заключается их собственное благо, что свобода заключается в свободной реализации их собственной жизни, а это возможно только в сообществе. Полагающие, что Платон посягает на основные человеческие права, не понимают (сказал бы, вероятно, Платон), что права в отличие, скажем, от зубов и волос, не являются тем, чем люди обладают независимо от сообщества. Права неразрывно связаны с ролью и функциями, которые люди выполняют в обществе.

Не содержит ли политическое учение Платона вызывающие опасение моменты авторитаризма? В определенной степени — да, если его понимать буквально и сделать нашим современником. Помимо прочего, «сторонник авторитарной власти» обнаруживается в платоновской убежденности в том, что он знает, какие «учебные дисциплины» мы должны изучать и какие «экзамены» сдать, чтобы стать «компетентными»! Платон не позволяет людям обсуждать предпосылки своего учения о государстве. Его граждане не имеют никакой возможности для постановки рациональных вопросов относительно главных принципов этого учения. Свободное и критическое размышление как таковое не допускается.

В защиту Платона можно сказать, что, в сущности, он никогда не стремился полностью реализовать в жизни свое идеальное государство (даже в Сиракузах). Для Платона оно было преимущественно дискурсом об идеале, утопией [Государство 592b]. Более того, трудно быть уверенным, что Платон не желал, чтобы обсуждали его собственную философию, как это представлено выше. Напротив, платоновские диалоги свидетельствуют о его способности и готовности рефлексировать над собственным мышлением. Следовательно, Платон не был «законченным» сторонником авторитаризма (в упомянутом выше значении этого слова).

Платоновские взгляды на место женщины в идеальном государстве проясняют его понимание взаимосвязей как биологического и культурного, так и частного (oikos) и публичного (polls).

Платон устанавливает широко простирающееся равенство женщин и мужчин [Государство, Книги 4 и 5]. Это особенно примечательно, если принять во внимание положение женщин в современном ему греческом обществе. Такая позиция объясняется тем, что Платон толковал биологические различия между полами как несущественные по отношению к тому, какие общественно полезные задачи способен выполнять человек. То обстоятельство, что женщина рожает детей, не оправдывает основанное на различии полов разделение труда, при котором женщины занимаются только домашним хозяйством, а мужчины исполняют общественные обязанности [Государство 454 d-e] [См. S.Benhabib und L.Nicholson. Politische Philosophie und die Frauenfrage. — In Handbuch derpolitischen Philosophie. Hrsb. von I.Fischer und H.Munkler, — Munchen, 1987].

На этом основании Платон может быть рассмотрен как один из первых защитников равноправия полов. Выступая против обычаев и нравов своего времени, Платон отстаивал равные возможности образования для юношей и девушек, равные возможности для каждого заниматься профессией, для которой он наиболее подготовлен, и занимать социальное положение, отвечающее его способностям. Он также выступал за равные возможности социального общения, равные для всех юридические и политические права, равные права на собственность и выбор партнера в том смысле, что собственность и моногамные половые отношения были запрещены как для женщин, так и мужчин, принадлежавших к двум высшим классам. Конечно, это не значит, что Платон оперировал понятием всеобщих прав личности в том смысле, как их понимали в Новое время Локк и Милль [см. Гл. 12 и 17]. Согласно Платону, эти права определялись местом человека в обществе.

По Платону, человек является преимущественно духовным существом разумным и политическим. В его воззрениях на человека биологическое занимает подчиненное место. Вот почему он не поддерживает разделение труда и иерархию, основанные на биологических различиях. Отсюда возникает естественный вопрос: почему женщины не могут заниматься публичной деятельностью столь же успешно, как и мужчины?

Разумеется, подобное изображение Платона как теоретика равных прав достаточно условно. В его работах имеются и типичные для его времени мысли, выражающие пренебрежительную оценку женщин по сравнению с мужчинами [см. Тимей 42, где мужчины трактуются как высший пол, или Государство 395, 548 b и Законы 781 а-b, где он рассматривает женщин как источник социально опасных пороков].

Основываясь на двусмысленности высказываний Платона при обсуждении отношений между полами, некоторые авторы утверждают, что Платон с опаской относился к женщинам и тем функциям, которые они выполняют в обществе, рожая детей и занимаясь присмотром за ними. Здесь в сфере воспроизводства и социализации главенствующее место принадлежит природе и частной жизни! Эта сфера находится вне рационального контроля. Вот почему эта сфера должна быть поставлена под контроль. Общественная (публичная) жизнь должна стать всеохватывающей, а частная жизнь должна быть фактически запрещена! Поэтому не допускается никакой частной собственности, никаких моногамных отношений и никаких связей между родителями и их кровными детьми. Все должно быть общим и иметь публичный характер. Сказанное не позволяет рассматривать Платона как сторонника феминизма. Верно, что он предоставлял равные права мужчинам и женщинам, но это происходило как раз потому, что он устранял традиционно женскую сферу деятельности. По сути, Платон развенчивает женщин, поскольку боится их как неконтролируемого и неуправляемого фактора воспитания детей и юношества в частной сфере.

Мы не собираемся решать, какая из интерпретаций взглядов Платона на проблему пола является более правильной. По крайней мере, очевидно, что Платон отдавал приоритет как публичной жизни над частной, так и уму и образованию над биологической природой.

Трудно соотнести учение Платона с нашими современными политическими идеологиями. Уже отмечалось, почему проблематично обсуждать близость его идей как с коммунистическими, так и фашистскими идеями. Однако отметим, что было бы странно рассматривать идеальное государство в качестве социалистического (имея в виду наиболее распространенное значение этого слова). Можно было бы назвать Платона консерватором, т. е. «сторонником существующего порядка». Но это было бы простой формальностью, поскольку Платон хотел «законсервировать» греческий город-государство, а не интересы, скажем, капитализма либо знати (нобилитета). Однако спорно считать Платона «консерватором» («тем, кто хочет сохранять») в отношении к греческому полису. Он критически относился к традициям и спрашивал, что заслуживает сохранения и что может быть сохранено. В этом качестве он являлся радикалом, то есть тем, «кто желает изменить установленный порядок на основе рациональной критики». Но и такое понимание Платона чисто формально. Дело в том, что тип «радикализма» в каждом конкретном случае зависит как от вида установленного порядка, так и от используемых критериев рациональности.

Возможно, будет правильным назвать Платона «правым радикалом», то есть тем, кто ставит разум выше традиций (радикал), но верит, что многие традиции прошли испытание временем и поэтому разумны (правый). Но и это обозначение может вести к недоразумениям, так как словосочетание «правый радикализм» использовалось для обозначения определенных политических течений Германии в период между первой и второй мировыми войнами.

В работах Законы и Политик (Politikos) Платон больше внимания уделяет трудностям реализации идеалов. Он рассматривает еще один тип идеального государства, в котором каждому разрешается иметь определенную частную собственность и семью. Это общество также управляется законами. Причем, по мнению Платона, наилучшей формой правления является сочетание монархии (компетенция) и демократии (общественный контроль).

Эти модификации ведут к Аристотелю, придававшему особое значение возможному, которое может быть реализовано, а не идеалу, представленному Платоном в Государстве.

Платоновские диалоги сделали его классиком художественной литературы. Он не только философ, но и поэт, гений слова. Его диалоги послужили источником вдохновения для многих представителей искусства, в том числе поэтов (особенно в период Романтизма). Он рассматривается не только как философ математических форм духовного, но и как философ «муз» и художественного творчества [Музы — девять греческих богинь, олицетворяющих искусства и науки: Клио (история), Эвтерпа (лирическая поэзия), Талия (комедия), Мельпомена (трагедия), Терпсихора (танец), Эрато (любовная поэзия), Полигимния (гимническая поэзия), Урания (астрономия) и Каллиопа (эпическая поэзия)].

Тем не менее в своей политической философии Платон был настроен весьма скептически по отношению к искусству и его представителям. В идеальном государстве он вводит строжайшую цензуру искусства и требует изгнания тех его деятелей, которые не хотят или не могут приспособиться к ее требованиям. Как все это сочетается? В чем причина столь двойственного отношения Платона к искусству?

Причин этому много. Вновь напомнив о дискуссионности нашей интерпретации, отметим следующее.

Прежде всего следует подчеркнуть, что Платон не проводил четкого различия между истиной, добром и красотой или между наукой, моралью и искусством, как это принято делать, начиная с эпохи Просвещения.

В наше время, например, используется французское выражение «l'art pour l'art», «искусство ради искусства», указывающее на понимание искусства как чего-то независимого и отличного от моральных и политических соображений. С современной точки зрения, допустимо сказать, что искусство должно оцениваться только на основе своих собственных критериев, а не того, является ли оно правдивым или вымышленным, полезным или разрушительным. Произведение искусства может быть великим, даже если оно не способствует морали и истине! Но подобное строгое разграничение истины, добра и прекрасного было бы полностью неприемлемым для Платона. Напротив, он указал бы на взаимосвязь идей. Как идеи добро и прекрасное взаимосвязаны. Прекрасное указывает на добро, а добро — на прекрасное. Искусство не может быть отделено от морали. Этика и эстетика [Эстетика — греч. aisthetikos происходит от aisthenesthai — ощущать (воспринимать). ] неразделимы. С одной стороны, это означает, что представители искусства важны для общества. Но, с другой, это означает, что Платон не может позволить себе быть сторонником моральной нейтральности искусства.

В учении об идеях имеется и другой аспект, который влияет на отношение Платона к искусству. Согласно этому учению, именно идеи представляют истинную реальность. Вещи чувственно воспринимаемого мира являются определенными отражениями идей. Это означает, что, изображая оленя, художник в некотором смысле делает копию копии. Сначала имеется идея оленя, затем множество оленей в чувственном мире и, наконец, изображение одного из чувственно воспринимаемых оленей. По отношению к идеям искусство как таковое оказывается вторичным, и даже третичным — оно копирует копии! Поэтому искусство не может быть высоко оценено с точки зрения воспроизведения истины.

Идея копирования, имитации является главной в платоновском понимании искусства. Чувственные вещи являются копиями идей, а произведения искусства являются копиями чувственных вещей. Но идеи являются также идеалами для чувственных вещей и затем для произведений искусства, копирующих чувственные вещи. Следовательно, деятели искусства должны стремиться копировать идеи. Согласно философии Платона, требование истинного копирования является неизбежным.

Таким образом, теория искусства как имитации, мимезиса (mimesis), связана с требованием истинного воспроизведения: вначале чувственной реальности и затем идеальной реальности (которая для Платона является подлинно реальной). Но люди на протяжении охватывающего всю их жизнь процесса образования постоянно перемещаются между опытом чувственного мира и постижением идей. Это же относится и к представителям искусства. Вот почему, по Платону, можно вообразить, что деятели искусства могут быть вдохновлены непосредственно идеями, а не только чувственными вещами. В таком случае искусство становится своего рода передаточной средой для идей. Однако это, согласно Платону, достаточно сомнительно, поскольку представители искусства не обладают интеллектуальной подготовкой философов. В силу этого даже вдохновленные идеями художники и артисты не могут доподлинно воспроизвести результаты своего постижения идей. Они могут скорее искажать идеи. Вот почему именно философы должны отвечать за познание мира идей, даже в тех случаях, когда речь идет о непосредственном вдохновении идеями.

В диалоге Государство дается подробное описание того, как должны вести себя различные представители искусства. Например, поэты со всем их очарованием, но с весьма далеким отношением к обязывающей истине, должны контролироваться теми, кто обладает знанием идей: «в наше государство поэзия принимается лишь постольку, поскольку это гимны богам и хвала добродетельным людям» [Государство 607а]. Подобный «контроль за качеством» распространяется не только на искусства, связанные со словесностью. Он также применим к музыке и пению, видам искусства, которые, по Платону, прямо воздействуют на душу. Поэтому Платон запрещает как музыку, которая распаляет неконтролируемые страсти, так и музыку, которая убаюкивает и изнеживает. Как и другие искусства, музыка должна быть частью процесса воспитания души и средством укрепления морали. Как и поэзия, она должна способствовать постижению идей и справедливости, а не вульгаризировать и искажать наши мысли и эмоции. Платон был философом, обладавшим особым даром целостности и диалектической интеграции, а не разделения и дифференциации. Единство и согласие выше того, что разделяет. В этом смысле он был «холистом», сторонником целостности. А так как он не различает разные сферы и задачи, то не в состоянии найти место для свободы творчества, которую эти сферы могут предложить.