В XX веке в научном сообществе произошли серьезнейшие изменения. Существенно увеличилось количество активных исследователей и расширился спектр разрабатываемых тем и направлений. Эта экспансия затронула все области исследования, но особенно различные естественные науки и их технические приложения. Гражданские и военные отрасли индустрии стали существенно зависеть от уровня развития многих сфер естественно-научного исследования.

Мы дадим только краткий обзор развития современной физики, уделяя особое внимание тем моментам, которые породили новые философские проблемы.

В качестве исходного пункта обратимся к галилеево-ньютоновской физике. Она являлась основой механистической картины мира, утверждавшей, что все природные явления подчиняются строгим причинным связям. Кроме того, для этой картины мира было характерно определенное понимание эпистемологической ситуации, а именно: считалось, что субъект наблюдает объект таким, каков он есть с присущими ему так называемыми первичными свойствами, то есть весом, длиной, высотой и т. д. (Тогда как так называемые вторичные свойства не принадлежат объекту, но возникают в субъекте, когда он воспринимает чувственные впечатления). Такую эпистемологию часто называют «реализмом», ибо она утверждает, что мы наблюдаем то, что «реально существует». Она критиковалась эмпирицистами от Беркли до Юма, а также Кантом.

Огрубленно можно сказать, что наряду с переходом от классической к современной физике произошла и эпистемологическая трансформация. До нее ученые в основном полагали, во-первых, что исследователь познает естественные процессы, как они существуют. Во-вторых, они считали, что природа может быть понята согласно принципам, которые обнаруживаются в связанных с техникой явлениях, таких как равновесие тел, падение шаров и т. д. После эпистемологической трансформации современной физики естественные события предстали как продукт функционирования нашего современного оборудования, предназначенного для экспериментов и наблюдений. Этот продукт столь зависим от используемой сейчас техники и достигнутого уровня технологического мастерства, что ставит под сомнение «реалистическую» предпосылку. Ученые начали систематически применять математические модели для понимания наблюдений. При этом некоторые из физиков отказались от предположения, что наблюдаемое существует независимо от понятий и приборов, используемых ими для измерения и наблюдения.

Указанный момент неизбежного влияния «субъективных» факторов на «объект» затрагивает и наш способ определения понятий. В геометрии Евклида имелась только одна прямая линия между двумя точками. Однако когда понятие прямой линии определяется операционально, то есть при помощи проводимых нами измерений и использования в них световых лучей, то определение прямой линии зависит от совокупности применяемых нами операций. Тогда соответственно различным наборам операций мы имеем операционально различные определения прямой линии. Поэтому с операциональной точки зрения, в принципе, между двумя точками можно провести несколько «прямых линий».

Важным следствием рассматриваемой эпистемологической трансформации является то, что мы как исследователи, с нашим оборудованием и нашими операциональными определениями, помогаем конституировать исследуемый нами объект.

В этом плане Кант был прав! Но эпистемологическая трансформация также свидетельствует и против кантовской точки зрения. Ведь он считал, что геометрия Евклида является истинной и что способы конституирования объектов неизменны. Однако в современной физике существует, в принципе, несколько различных операциональных подходов, то есть разных операциональных способов конституирования объектов.

Решающими для становления современной физики оказались исследования атома. В 1911 г. Эрнест Резерфорд (Ernest Rutherford, 1871–1937) доказал, что атом состоит из ядра и вращающихся вокруг него электронов. Один из учеников Резерфорда, датский физик Нильс Бор (Niels Bohr, 1885–1963) развил эту модель. Согласно боровской модели атомов, электроны вращаются по разным орбитам. Они излучают энергию, переходя с более дальней на более близкую к ядру орбиту, и поглощают ее при переходах в обратном направлении. При этом энергия может испускаться и поглощаться только дискретными порциями — квантами. Дальнейшие теоретические и экспериментальные исследования привели к пониманию того, что электроны обладают одновременно свойствами и частиц и волн. Некоторые физики полагают, что причина этого в том, что объект исследования формируется нашими понятиями и методами. При одних экспериментальных условиях электроны предстают как волны, а при других — как частицы. Говоря словами Бора, свойство быть частицей и свойство быть волной являются взаимодополнительными. Это означает, что описание результатов эксперимента необходимо должно включать и ссылку на экспериментальные условия его проведения.

Вернер Гейзенберг (Werner Heisenberg, 1901–1976), работавший в институте Бора в 1920-х гг., обратил внимание на аналогичное важное эпистемологическое обстоятельство. На микроуровне всегда сказывается влияние условий наблюдения и измерения на исследуемый объект. В результате влияния мы не в состоянии одновременно измерять сколь угодно точно его импульс и пространственное положение (а также энергию и временной интервал). Когда мы находим точную пространственную локализацию частицы, то не можем точно определить ее импульс, а когда точно измеряем импульс, то не можем определить пространственную локализацию частицы. В этом и заключается содержательно суть так называемого соотношения неопределенностей, которое вместе с дискретными квантовыми скачками привело ряд ученых к статистической точке зрения на причинность (иногда называемую индетерминизмом). Согласно этой точке зрения, в отличие от классической физики причина в квантовой физике ищется не для каждого отдельного события, а только для некоторого их статистически значимого количества.

Точно так же, как при своем возникновении классическая физика вызвала к жизни всесторонние философские дискуссии (от эмпирицистов и рационалистов до Канта), современная физика породила интенсивные философские споры. Во многом в результате попыток осмысления квантовой и релятивистской физики возник логический позитивизм, являвшийся доминирующей школой философии науки между двумя мировыми войнами. Кроме того, многие ведущие естествоиспытатели лично занимались связанными с новой физикой философскими вопросами. Это относится к Гейзенбергу, Бору, Эйнштейну и др.

Современная физика создавалась усилиями большого сообщества исследователей из многих стран. Если кого-то из них и следует выделить, то прежде всего Эйнштейна.

Жизнь. Альберт Эйнштейн (Albert Einstein, 1879–1955) родился в еврейской семье в Германии. После пребывания в Швейцарии он стал в 1914 г. профессором и руководителем института физики кайзера Вильгельма в Берлине, где работал до 1932 г., когда уехал из Германии в связи с приходом к власти нацистов. (Он обосновался в Принстонском университете в США.) В 1905 г Эйнштейн создал так называемую специальную теорию относительности, в 1916 г. — общую теорию относительности, а в 1921 г. получил Нобелевскую премию по физике (но не за работы по теории относительности, а по квантовой механике).

Эйнштейн был пацифистом и критически относился к Германии времен первой мировой войны. Был сторонником индивидуальной свободы и мирного международного сотрудничества (Лиги Наций). Очень рано понял, что нацизм представляет главную угрозу человечеству и должен быть остановлен даже путем использования ядерного оружия. На раннем этапе второй мировой войны он пришел к выводу, что физика в состоянии создать атомное оружие, и обратился к президенту США Франклину Рузвельту (Franklin Delano Roosevelt, 1882–1945) с предложением начать разработку такого оружия. Сам Эйнштейн не участвовал в создании атомной бомбы. После войны он выступал против совершенствования и испытаний ядерного оружия и предпринимал усилия для объединения других физиков-атомщиков в борьбе против ядерного вооружения.

Эйнштейн помог основать Еврейский университет в Иерусалиме, но отказался переехать туда, а в 1952 г. отверг предложение стать президентом Израиля. Эйнштейн с его еврейским воспитанием был религиозным человеком, однако не верил в персонифицированного Бога. Для Эйнштейна божественное заключалось в законах физики (параллель со Спинозой?). На протяжении всей творческой жизни он проявлял интерес к философским аспектам физики.

Эйнштейновские теории относительности предлагают новую интерпретацию понятий пространства и времени.

Специальная теория относительности начинает с равномерного движения по прямой линии и объясняет, почему наблюдатели, которые движутся равномерно и прямолинейно относительно друг друга, придут к одним и тем же инвариантным формулировкам физических законов. Общая теория относительности начинает с ускоренного движения и описывает тяготение как свойство четырехмерного «пространства-времени».

Результаты наших измерений зависят от наших измерительных устройств. Так, если мы измеряем с помощью резиновой ленты, то результат будет зависеть от того, как сильно мы ее растянули. Но даже железный стержень несколько изменит свою длину с изменением температуры.

Эйнштейн оперировал понятиями типа «сокращение длины» и «замедление времени». Так, когда стержень измеряется наблюдателем, перемещающимся относительно стержня, то его измеренная длина будет меньше по сравнению с той, которую получит наблюдатель, находящийся в покое относительно стержня. Интервал времени между двумя событиями будет меньше, когда он измеряется наблюдателем, покоящимся относительно этих событий, чем когда измерения проводятся наблюдателем, движущимся относительно этих событий. Другими словами, при измерении из движущейся системы отсчета длина стержня оказывается короче, а интервал между событиями оказывается больше, чем в покоящейся относительно их системе! Эти следствия специальной теории относительности были экспериментально подтверждены следующим образом. Было обнаружено, что нестабильные элементарные частицы имеют большее время полураспада, когда они находятся в движении (скорость которого близка скорости света), чем когда они покоятся относительно Земли. Такой эффект очень мал при медленной скорости, но становится существенным, когда скорость движения частицы приближается к скорости света. Более того, согласно специальной теории относительности, не имеет места классический закон сложения скоростей. Если человек перемещается в вагоне по движению поезда со скоростью в 10 км/час (v), а сам поезд движется 90 км/час (и), то, согласно классической физике, скорость человека относительно земли должна быть равна (10 + 90) км/час (v + u). Но согласно специальной теории относительности, скорость человека относительно земли будет равна

v+u/1+v+u/c2 или 10+90/1+10+90/с2

Здесь с = 300 000 км/час — скорость света. Этот результат противоречит классической физике, в которой скорость является аддитивной физической величиной.

Даже бесконечное увеличение приложенной к телу силы не сможет заставить его превзойти скорость света, которая является максимально возможной в природе, то есть физической константой. Однако масса тела не является постоянной и при изменении его скорости изменяется согласно формуле: m = m0 * у.

Здесь m0 — масса покоя и у (гамма) равна: у = 1 / (1 — v2/c2) в 1/2 степени

При приближении скорости тела к с (скорости света) значение массы стремится к бесконечности. Физически это означает, что ни одно тело не может двигаться со скоростью, превышающей скорость света. (Когда скорость тела v приближается к скорости света с, то (1 — v2/c2) устремляется к нулю. Гамма является дробью, числитель которой равен 1, а знаменатель является корнем из числа, стремящегося к нулю. Поэтому гамма (у) и, таким образом, масса (от) устремляются к бесконечности, когда v приближается к с.)

Это опять говорит о том, что скорость света не может быть превзойдена. Некоторые философы (Hans Blumenberg) усмотрели в этом факте фундаментальное ограничение человеческого познания. Мы никогда не будем способны проверить наши гипотезы относительно вселенной, так как ее пространственные параметры настолько огромны, что потребуются миллиарды световых лет прежде, чем «мы» получим ответ. Но к этому времени нас давно уже не будет, и ответ потеряет для «нас» всякое значение! Мы останемся, следовательно, всегда в неведении относительно вопросов о крупномасштабной структуре вселенной.

Эйнштейн также установил, что масса связана с энергией следующей формулой:

E = mc2

Световые волны обладают энергией и, как следует из этой формулы, массой движения. Благодаря этой массе они притягиваются к другим центрам масс, и траектории их движения искривляются. Если прямую линию определить как траекторию движения светового луча, то в пространстве, где есть центры масс, между любыми двумя его точками можно провести более чем одну прямые линии. Это «искривленное» пространство описывается с помощью неевклидовой геометрии.

Общая теория относительности утверждает, что скорость массивного тела, на которое воздействуют гравитационные силы, может быть понята как геометрическое свойство пространственно-временного-континуума. При этом не существует способа отличить ситуацию равномерного ускорения тела от ситуации его движения в гравитационном поле. Общая теория относительности предсказывает ряд наблюдаемых эффектов и их величину. Наиболее известный из них связан с измерением отклонения исходящего от звезды луча света при его прохождении рядом с поверхностью Солнца во время солнечного затмения (1919 г.). Ряд других успешных подтверждений общей теории относительности был получен в 60-х гг. XX столетия.

Современная физика требует интеграции теоретических и экспериментальных исследований. Сегодня для проведения экспериментов необходимо сооружение гигантских установок, подобных ускорителю элементарных частиц в ЦЕРНе, центре европейских ядерных исследований, где трудятся многотысячные коллективы ученых, инженеров, техников и рабочих. Их строительство и содержание требует многомиллионных затрат. Тем самым технология, экономика и управление превращаются в интегрированные факторы научного исследования. Междисциплинарное сотрудничество и политика управления исследованиями (research-political management) становятся необходимыми и порождают много дополнительных проблем.

Сегодня физика является существенной частью современного общества, которое все в большей степени пронизывается научными концепциями, наукоемкими изделиями и решениями. Никогда прежде человечество не знало и не умело так много, как в наши дни. В то же время мы живем под страхом неисчислимых угроз, порождаемых возможностью военной катастрофы и экологических кризисов, материальной несправедливостью и распадом общественных институтов. Как мы можем теоретически и практически улучшить наше понимание этой ситуации?

В Новое время отношение человека к природе характеризовалось ростом его научного и технологического доминирования. В этом процессе природа осознавалась как неисчерпаемый источник ресурсов для воплощения человеческих целей. Никто практически не отвечал за свои действия по отношению к природе. Каждый был волен использовать природу для реализации своих собственных интересов, по крайней мере в той степени, в какой это не нарушало права собственности других людей или права в общем (например, не вело к загрязнению чужих участков земли или воздуха).

В основе этого отношения лежит предположение о том, что природа сама о себе позаботится. Но постепенно выявилась его несостоятельность, и в наши дни технологическое господство человека над природой породило ситуацию, характеризуемую постоянными сложными кризисами. В особенности они проявляются в следствиях человеческих действий, часто непредвиденных и негативных как для природы, так и для общества. Ключевыми словами здесь являются энергетический кризис и загрязнение окружающей среды, не контролируемое развитие городов, угроза вымирания животных и растительных видов. Со всем этим сочетаются отчуждение и сверхпотребление, чрезмерная нагрузка на политико-экономические системы и накопленный цивилизацией потенциал средств массового уничтожения. Становятся все более очевидными хрупкость и ранимость экологических условий жизни. В результате мы приходим к пониманию того, что более осторожное и бережное взаимодействие с природой является необходимым условием сохранения жизни на Земле.

Сложившаяся и углубляющаяся кризисная ситуация указывает не только на наличие пределов в природе. Растет также понимание того, что существуют внутренние ограничения на чисто инструментальную рациональность и практику.

Ниже мы рассмотрим некоторые междисциплинарные и практические проблемы, вытекающие из такой инструментальной сциентизации. Вначале остановимся на ограниченности использования в современной технологии анализа, основанного на расчете соотношения затрат и прибылей (cost-benefit analysis), или, говоря по-другому, на связи между так называемой децизионистско-теоретической рациональностью и этическими соображениями. В дальнейшем мы будем говорить о междисциплинарной и рефлексивной рациональности, которая выходит за границы указанных ограничений. В заключение мы кратко обрисуем, что могло бы стать основой более позитивного отношения к природе.

Мы остановимся на философских, а не эмпирических (социологических) аспектах рассматриваемых проблем, то есть мы будем обсуждать их с точки зрения того, что было бы рациональным (и этическим), и не будем касаться связанных с ними политических и экономических конфликтов, столкновений интересов, а также других фактических условий.

Нормативная теория принятия решений описывает ситуации принятия решений, в которых мы можем выбирать между альтернативами (вариантами), имеющими различные, более или менее вероятные следствия. Согласно этой теории, совершающий выбор субъект рационален, если он выбирает ту из альтернатив, которая имеет наибольшую сумму арифметических произведений значений, характеризующих вероятность и ценность следствий его выбора. Ниже мы проиллюстрируем сказанное на конкретном примере.

В стандартном случае цель принимается в качестве заданной не в том смысле, что она не может быть изменена, а в том, что в теории решений не обсуждается вопрос о ее важности.

Примером может служить такая проблема: «Каким образом мы можем получить достаточно недорогую энергию в ближайшие пять лет?». Здесь «мы» указывает на специфическую ситуацию (группу, к которой мы принадлежим, имеющиеся в нашем распоряжении ресурсы и т. д.).

Схематично мы можем обозначить важные моменты этой проблемы следующим образом:

1. Формулировка цели

2. Оценивание альтернатив

3. Анализ их следствий

4. Оценка

5. Выбор

1. Формулировка цели является нормативной задачей. Оценивание важности цели лежит вне научной области. Но с целью связано много фактических проблем, которые открыты для научного исследования.

Формулировка цели часто понимается как часть способа, которым лицо, принимающее решение (ЛПР), описывает ситуацию. В стандартном случае мы принимаем, что и ситуация и цель ясно и правильно понимаются ЛПР и тем, кто его описывает. (Конечно, в реальной жизни это имеет место не всегда).

2. Имеется несколько альтернатив, из которых можно выбирать. Частью роли агента является необходимость их осознания. Однако дальнейшее углубление знания требует, в принципе, научной поддержки. Именно наука помогает нам как агентам видеть более ясно, какими альтернативами мы располагаем и какие средства (технология) возможны. Именно она помогает созданию новых инструментальных подходов.

3. Таким же образом с помощью науки может быть углублено знание о различных следствиях каждой альтернативы. В ходе разного вида научных исследований мы можем получать достаточно хорошие ответы на вопрос о возможных следствиях имеющихся альтернатив и о вероятности этих следствий.

4. В теории решений мера вероятности для различных следствий получает количественное числовое выражение. Соответственно этому, значения, которыми следствия обладают для вовлеченных в ситуацию сторон, выражают в положительных и отрицательных числах. (См. проблемы, связанные с такой квантификацией, в Гл. 16 и 17, где рассматривалось утилитаристское гедонистское исчисление).

5. Чем больший вес мы придаем следствию, сравнивая различные альтернативы по соответствующим следствиям, тем большее (по абсолютной величине) положительное или отрицательное число мы ему приписываем. Одновременно мы приписываем больший вес более вероятным следствиям по сравнению с менее вероятными. Для учета этих двух обстоятельств в отношении одного следствия нормативная теория решений использует арифметическое произведение числового значения, выражающего вероятность этого следствия, на числовое значение, выражающее его ценность. Затем каждая альтернатива оценивается суммой таких произведений для всех ее следствий. Согласно нормативной теории решений, рациональным является выбор альтернативы с наибольшей суммой (или наименьшей, если сумма отрицательная).

Используем следующий схематический пример для иллюстрации сказанного.

Для числовой характеристики вероятности (С) используется шкала [0,1]. Мы также округляем числовые значения. Например, вместо 0,7+-0,02 берется 0,7. Используя такое приближение, можно проводить вычисления с избранным значением, взяв его верхний и нижний пределы (например, 0,72 и 0,68).

Если стремиться «избегать риска», то следует (пессимистически) приписать нежелательным следствиям большие вероятности, а желательным меньшие.

Для числовой характеристики ценности (V) используется множество действительных чисел, то есть множество, включающее ноль и все отрицательные и положительные действительные числа. Например, уничтожение человеческой расы может оцениваться с помощью «бесконечного отрицательного числа».

В нашем примере мы получаем следующие суммы произведений, сопоставляемые с рассматриваемыми альтернативами.

Итак, разумно выбрать последнюю альтернативу (и предпочесть вторую первой).

Такое применение нормативной теории решений может показаться достаточно далеким от того, что мы обычно фактически делаем. Можно также возразить против попытки приписывания числовых значений различным видам ценностей. Эти возражения следует рассматривать как серьезные. Но в то же время важно видеть, что так называемая нормативная теория решений не считается способной объяснить фактическое поведение людей, но помогает выяснить, каким должен быть разумный выбор. По-видимому, большинство людей согласится, что предлагаемая ею схема объясняет многие из наших интуиций о разумном выборе например, в ситуации, когда мы желаем построить мост через реку. Вероятно, эта схема довольно близко отражает суть рациональности, присущей реализации современных технологических проектов, начиная от выбора метода лечения и до энергетической и оборонной политики.

Прежде чем мы остановимся на присущих этому подходу ограничениях, кратко опишем его положительные стороны.

А) Этот способ исследования и проработки различных альтернатив может значительно усилить наше чувство реальности. В этом смысле он хорош, потому что вынуждает нас к систематическому и научному рассмотрению различных альтернатив и вытекающих из них следствий. Одновременно он помогает развивать наше воображение, так как требует усилий по поиску альтернативных решений.

Б) Из этого подхода вытекает, что нам следует сосредоточивать наше исследование на следствиях, которые имеют самую большую ценность, положительную или отрицательную, и, соответственно, уделять меньше внимания малозначительным следствиям. Это ведет к определенной ориентации нашей работы и экономии сил.

В) Связанное с этим подходом разграничение разных видов вопросов может помочь нам осознать их эпистемологический статус. Является ли вопрос нормативным или он относится к некоторой научной дисциплине, и если да, то какой? Это помогает нам лучше понять, что мы знаем и чего не знаем, а также что мы можем выяснить с научной точки зрения и что требует этического рассмотрения.

Последнее положение нуждается в комментарии. Дело в том, что децизионистская теоретическая схема во многих случаях «требует» междисциплинарного подхода. Это замечание поможет пояснить следующий простой пример. При проектировании атомной электростанции вопросы о возможных альтернативах и вытекающих из них следствиях, конечно, не являются вопросами, которые могут быть разрешены только с помощью различных видов физико-технической экспертизы. Здесь мы также нуждаемся в экономической, экологической и социальной экспертизе. Затраты и риск присущи решениям, принимаемым на всех этих уровнях анализа. Если мы стремимся выбрать рациональное решение, а не просто блуждать в потемках, нам следует получить наиболее реалистичное представление о всех возможных аспектах этого проекта. Но такая задача требует привлечения всех относящихся к делу научных дисциплин.

Многие проекты имели гораздо худшую судьбу, чем заслуживали, как раз из-за того, что под влиянием слишком узкой группы экспертов мы оказывались слепы к некоторым аспектам. Одним из примеров этому является так называемая зеленая революция в производстве зерновых, а другим — разработанные в западном стиле проекты строительства колодцев в африканских странах [См. доклад Mette Jorstad'a на сессии Норвежского агентства по развитию сотрудничества (от 15.12.1982) «Точка зрения ученого обществоведа на стратегию водоснабжения районов Центральной и Восточной Африки и достижение ее явных и неявных целей». Доклад подчеркивает, что разработчики программы сконцентрировались на односторонней технологической экспертизе и в итоге упустили из виду социальные условия, необходимые для функционирования проекта.].

Во всех этих случаях необходим междисциплинарный подход. Научная проработка альтернатив и их возможных следствий требует не только технической экспертизы. Например, проект строительства колодцев требует понимания экономических, здравоохранительных, образовательных, социальных и культурных факторов и условий. Чем разностороннее следствия проекта, тем важнее разработка наилучшего из возможных междисциплинарного подхода.

Урок, который может быть извлечен из этих примеров, заключается в том, что привлекаемая к разработке проекта экспертная группа может оказаться слишком односторонней. В таких случаях разумно расширить число дисциплин, представители которых вовлечены в работу над проектом. Мы должны сделать это, поскольку без этого будем иметь значительно худшее понимание проекта, чем то, которое могли бы иметь.

В идеале, мы должны включить все относящиеся к проекту дисциплины и проводить полномасштабные исследования всех его аспектов. Но на практике это требование ослабляется из-за нехватки времени и денег. (Исследование может продолжаться до бесконечности, тогда как практические задачи должны быть решены за определенный ограниченный промежуток времени).

В примере с колодцами потребность дополнения первоначальной технической экспертизы экспертизами в области здравоохранения, образования и социальных условий может казаться довольно очевидной. Но в других случаях трудно сказать точно, что является «достаточным», оптимальным, при данной объективной потребности в большем знании изменяющихся факторов и отношении стоимости затрат на его получение к действительно полученному знанию.

На том или ином этапе разработки проекта различные группы экспертов должны сотрудничать между собой, по крайней мере таким образом, чтобы предоставить «заказчику» понятную ему совместную точку зрения различных дисциплин.

В этом смысле представители различных дисциплин (например, экономисты и экологи) должны быть в состоянии сотрудничать на академическом уровне. Это предполагает, что они обладают определенной рефлексивной компетентностью, позволяющей им обсуждать их собственные методологические и концептуальные предположения, а также соответствующие предпосылки их коллег из других дисциплин. Нетрудно убедиться, что часто это бывает трудно. (В дополнение к чисто теоретическим трудностям междисциплинарного взаимопонимания возникают проблемы, порождаемые различными видами внутрипрофессиональных конфликтов. Часто в обсуждение вовлекаются и экономические интересы, как это происходит, когда медицинские исследования указывают на опасность курения или когда экологический мониторинг обнаруживает присутствие вредных загрязнений в выбросах промышленных предприятий).

Таким образом, часто возникает объективная потребность в расширении диапазона научной экспертизы — например, путем подключения нескольких естественно-научных дисциплин вместо одной или целой группы наук, в том числе и социальных. Однако когда на сцену выходит человеческий фактор и мы нуждаемся в экспертизе со стороны социальных наук, нередко возникают специфические проблемы предсказания возможных последствий. Предсказания достаточно трудны и во многих естественных науках, например в метеорологии или соматической медицине. Но в большинстве социальных и психологических контекстов они представляются весьма проблематичными. Например, как мы можем знать, что будет делать правительство Ирака в ближайшие тридцать лет с радиоактивными отходами?

Отчасти трудность предсказаний в социальной области носит логический характер. Ведь то, что мы делаем, в определенной степени зависит от того, что мы знаем. Новые исследования дают нам новые знания. Таким образом, в будущем появится понимание, которого нет сегодня и которое будет влиять на то, что мы тогда будем делать. Мы не можем предсказать такие аспекты наших будущих действий.

Это означает, что когда затрагивается человеческий фактор, в принципе, становится проблематичным оперирование числовыми значениями для вероятностей. Если решиться «играть наверняка», то нужно быть даже более предусмотрительным, чем при принятии рискованных решений. Стоит отметить, что эта стратегия не менее рациональна, чем в «азартной игре». Мы можем даже утверждать, что быть острожнее более рационально, чем быть смелее, особенно если под угрозой находится благосостояние других.

Кроме того, ясно, что лица, желающие использовать в процессах обсуждения и принятия решений только малую часть естественно-научного знания, не особенно рациональны и объективны. Напротив, именно благодаря требованиям рациональности при рассмотрении большинства проектов должны быть приняты в расчет, например, экологические и социологические знания. Так следует поступать при расчете степени риска, связанного с атомными электростанциями, где необходимо учитывать человеческий фактор на уровне как преднамеренных акций (например, терроризм), так и непреднамеренных действий (например, ненадлежащее исполнение должностных обязанностей).

Результатом исследования различных альтернатив и их более или менее вероятных следствий может быть то, что находящийся в ситуации выбора человек или институт оценит ее совершенно по-иному. Например, первоначальная цель предстает в новом свете из-за возможных отрицательных следствий, которые ранее были неизвестны или понимались недостаточно ясно. Необходимо ли в свете нового понимания пересмотреть или отклонить проект в целом или даже соотнести его с более высокими целями? В любом случае наше исходное понимание ситуации изменяется. В примере с колодцами в Африке дополнительная социальная экспертиза установила, что проблема заключается не только в техническом обеспечении строительства колодцев, но и в отсутствии общественных структур, которые могли бы поддерживать их содержание. Ситуация оказалось иной, чем мы о ней думали вначале, и это потребовало полного пересмотра проекта.

Это очень важный момент. Тот факт, что рациональное требование расширения спектра экспертизы может в свою очередь вести к пересмотру, а в конечном счете к изменению всего проекта, показывает, что мы выходим за рамки предпосылок строгой теории решений. Мы, так сказать, заменяем теорию решений на самокритичное и рефлексивное обсуждение. Это не означает, что отклоняется тип рациональности, основанный на теории решений. Но он помещается в более обширный контекст «свободно аргументирующей» рациональности, в котором мы в сообществе с другими пробуем объединять различные перспективы и оценивать рассматриваемый проект в его отношении к другим целям и ценностям.

В более сложных индустриальных и военных проектах возможные отрицательные следствия часто имеют глубоко укорененный, глобальный и долговременный характер. Временная длительность последствий таких проектов превосходит сроки, на которые избираются политические деятели, и превышает временные интервалы, обычно учитываемые в деловых расчетах. Во многих случаях (подобно радиоактивному загрязнению) отрицательные последствия затрагивают судьбу будущих поколений. И очень часто последствия выходят за пределы наших собственных государственных границ (например, загрязнение окружающей среды). С точки зрения междисциплинарной экспертизы, в подобных случаях существует объективная потребность в открытых и свободных публичных дебатах, где могут участвовать, в принципе, представители любых позиций и всех заинтересованных сторон. В идеале, необходим непрерывный и интенсивный обмен мнениями между междисциплинарными разработками по поводу как альтернатив и их следствий, так и критического обсуждения проекта в целом. Все это открывает возможности для его потенциального изменения и отклонения.

Пока мы еще не затрагивали чисто нормативные вопросы ни в связи с целью проекта, ни в связи с важностью различных следствий. Дадим их краткий анализ.

Прежде всего следует отметить, что критическое размышление над проектом в целом может быть своего рода процессом обучения, в котором мы одновременно проверяем и пересматриваем наши понятия и предпочтения.

Мы должны также подчеркнуть, что обсуждаются не только эмпирические вопросы, но и вопросы о том, насколько адекватны понятия, используемые нами в различных дисциплинах. Так как нормативные вопросы всегда формируются внутри некоторой концептуальной схемы, попытка улучшить концептуальное «понимание» всегда оказывается важной для нормативных дискуссий. Этот момент нуждается в нескольких комментариях.

Можно сказать, что резкое противопоставление «фактов» и «ценностей» неудачно, так как понятия играют решающую (конститутивную) роль в вопросах и о фактах, и о ценностях (или нормах). Не случайно нормативные дебаты часто принимают форму обсуждения того, как фактически обстоят дела и как они могут быть наилучшим образом описаны и объяснены.

В качестве примера можно взять дискуссию семидесятых годов о том, должны ли регулироваться или даже быть прекращены исследования рекомбинантных ДНК [О дебатах в связи с рекомбинацией ДНК, см., например, Limits of Scientific Inquiry. Ed. by G.Holton and R.Morison. — N.Y. 1978.]. Нормативная по своему характеру, эта дискуссия не сосредоточивалась только на ценностях и нормах. Никто не сомневался в нежелательности возможного отрицательного результата, который мог бы в худшем случае вести к гибели человечества из-за распространения прежде неизвестных организмов. В центре обсуждения был теоретический вопрос о том, что мы в то время фактически знали о таких опасностях. Нормативный аспект обсуждения в значительной степени сводился к конфликту между регулированием и свободой, особенно свободой научного исследования, и к вопросу о том, насколько велик риск, который мы можем взять на себя. При этом не обсуждался вопрос о нежелательности возможного отрицательного результата. Каждый считал ответ на него очевидным.

В других случаях дебаты могут принять более явный нормативный характер, так как их участники не определились или расходятся относительно того, насколько желательными или нежелательными являются различные следствия. Например, один из участников может использовать теорию решений при обсуждении хирургических методов трансплантации кровеносных сосудов в ногу. Он может прийти к выводу, что метод А ведет к лучшим результатам, чем метод Б, но метод А является более дорогим. Как при использовании разных методов сравнивать экономические затраты и прогнозы в отношении благоприятного исхода трансплантации для пациента? В этой ситуации нормативные вопросы возникают в самом начале обсуждения [В этой ситуации перед нами возникает вопрос не только о том, как мы должны сопоставлять материальные затраты и здоровье, но и о том, кто должен платить: пациент или общество?].

Мы не будем здесь рассматривать вопрос о том, можно ли интерсубъективно решить, какие нормы и ценности являются общезначимыми (см. Гл. 29 и 30). Сделаем только ряд замечаний.

А) Многие нормативные дискуссии возникают внутри некоторой институциональной рамки (institutional framework) либо формального характера, как в игре или в юридических отношениях, либо неформального, как в различных традициях и культурах. В таких случаях нормативное обсуждение может проходить рациональным образом с помощью отсылок к более или менее неявным понятиям и правилам, которые конституируют фактическую ситуацию. (В «институте», называемом «футбол», ясно, должен ли вратарь защищать свои ворота от попадания в них мяча. Соответствующая норма является частью игры в футбол).

Б) Но такие институциональные рамки также могут стать объектом нормативных дебатов. (Почему мы должны играть в футбол? Ответ на этот вопрос не следует искать в рамках этой игры). Но даже в таких случаях многие утверждают, что и здесь возможно прийти к рациональному решению (см. Хабермас, Гл. 30). Идея состоит в том, что компетентная, свободная и беспрепятственная дискуссия всех заинтересованных сторон может вести к соглашению, и если это так, то это соглашение, можно сказать, будет тем, что мы понимаем под общезначимым, нормативным ответом. Такое соглашение не является безошибочным ответом, но это самый лучший ответ из тех, что мы, смертные, можем получить. Так говорят сторонники умеренного рационализма, отвечая на вопрос, могут ли нормы быть общезначимыми. Этот ответ условен, так как он не является верным на все времена «окончательным ответом». Конечным основанием здесь служит сама открытая дискуссия как непрекращающийся аргумен-тативный процесс «проб и ошибок».

Конечно, умеренный этический рационализм не утверждает, что все нормативные вопросы можно разрешить таким же путем. Всегда будут существовать нормативные и оценочные вопросы, которые являются вопросами вкуса, стиля и культурных предпочтений. Здесь едва ли можно ожидать общего согласия (или надеяться на него!) относительно того, что является правильным и хорошим. Здесь всегда существует большое поле для легитимного многообразия и рациональной толерантности. О чем мы можем в конечном счете договориться как о нормативно общезначимом, так это об основных человеческих правах, связанных с равноценностью индивидов и одинаковым уважением к ним.

В качестве краткого замечания о проблеме ценностей в теории решений отметим, что она хорошо подходит для довольно простых ситуаций экономического выбора (например, когда решается вопрос о вложении капитала в строительство нового пирса). Здесь вопрос о ценностях достаточно прост. Это — вопрос денег, стоимости и прибыли, основанной на рыночных ценах. Это типично «внутриинституциональный» вопрос (см. выше), нормативный аспект которого порожден фактическим аспектом ситуации, в том смысле, что «факты» являются «институциональными» и в силу этого «нормативно-нагруженными». Сказанное относится и к «угловому удару» в футболе, и к «порядку» на бирже. Эти явления есть то, что они есть, благодаря нормативным условиям, имеющим место внутри рассматриваемого института.

Но когда эта схема используется для анализа таких многосторонних проектов, как строительство атомных электростанций и оборонной политики, мы сталкиваемся не только со всеми вышеупомянутыми запутанными междисциплинарными проблемами. Мы также приходим к более острым проблемам ценностей в связи не только с вопросом об отношении цели проекта к другим важным проектам и целям, но и с вопросами взаимосвязей денег и здоровья, ваших и моих издержек и т. д.

Сциентизация современного общества характеризуется тем фактом, что такие многосторонние проблемы становятся широко распространенными. В результате на политическом уровне возникают проблемы управления, а на уровне исследований и разработок — научные и нормативные. Проблема управления является вопросом о том, обладают ли политические институты необходимым знанием и пониманием. По-видимому, ответ предполагает сизифоподобную задачу развития внутреннего междисциплинарного сотрудничества и открытой публичной дискуссии, а также формирования общественного мнения.

Отметим также и такой момент: открытые междисциплинарные дебаты между исследователями необходимы, но не достаточны. Людям необходима объективная, детализированная и всесторонняя «журналистская» информация, но одной ее не достаточно. Что еще необходимо, так это открытый канал коммуникации между научным сообществом и журналистами. Каждый из указанных трех аспектов порождает особые проблемы. Чем сложнее становятся различные науки, тем проблематичнее нормальное функционирование последнего канала. Во всех областях современной науки имеется так много направлений, что информация относительно методологических и концептуальных предпосылок, которые формируют основу для научного исследования (ведь возможны и другие предпосылки), должна распространяться совместно с научным «результатом». Результат сам по себе, без этих предпосылок, дает неадекватное понимание того, к чему он относится. (Выражение «статистика лжет!» содержит много истины! Конечно, корректно работающие статистики не лгут, однако извлечь адекватное знание из предоставляемой ими информации могут только те, кто знаком с используемыми методическими, концептуальными и другими предположениями). Таким образом, становится необходимым высокий уровень общего образования. В этой связи политическим деятелям важно иметь доступ к информации, включающей «весь» спектр предпосылок. Принципиальным моментом здесь является качество связи между университетами и средствами массовой информации.

То, что в наше время науки становятся более разнообразными и сложными, демонстрирует современная физика. Если Галилей мог наблюдать невооруженным глазом только колебание маятников и падение шаров, то сегодня ученые помещают между собой и объектами исследования сложное техническое оборудование. Например, для «наблюдения» явлений микромира построен ускоритель элементарных частиц с окружностью в 27 км! Сегодня мы соотносимся с исследуемыми нами природными явлениями с помощью сложной технологии и сложных теоретических предположений. Для их использования и понимания необходима основательная подготовка. Все это требует философского осмысления и способствует оживлению интереса к эпистемологическим проблемам современного научного исследования.

Но и в повседневной жизни наше отношение к природе и другим людям (да и к самим себе) становится все более и более опосредованным технологией и наукой. Это относится и к нашей работе: многие больше не пишут пером по бумаге, а используют электронное оборудование, которое теоретически и технически столь сложно, что только немногие понимают, как оно функционирует. Это относится и нашему быту, в котором, например, телевидение и радио все более опосредствуют наш жизненный опыт и задают коды для его интерпретации. Итак, сциентизация порождает техническую и теоретическую «среду», посредством которой мы относимся к вещам, окружающим нас людям и социальным явлениям. Следовательно, она жизненно важна и для того, что мы делаем, и для того, чем мы являемся. Благодаря сциентизации не происходит односторонняя стандартизация и тривиализация нашего знания реальности и любых таких «сред» технического и теоретического характера.

В свете современного экологического кризиса становится совершенно неотложной потребность в лучшей научной рациональности, более долгосрочных и разумных предпочтениях и установках. Возникает также необходимость в рациональном «формировании общественного мнения» в том смысле, что как индивидуально, так и институционально мы должны быть открыты для изменения наших ориентаций и ценностей, если результат этого изменения должен быть положительным.

Итак, мы можем сказать, что развитие науки привело к ее дисциплинарному многообразию и обеспечило нас инструментальным типом решений. Но это поставило перед нами совершенно новые проблемы. Можем ли мы вообще разорвать это «магическое кольцо»? Или, как мы предположили в этом параграфе, единственно ответственное решение состоит в том, чтобы идти и дальше по пути рационализации? В дальнейшем мы рассмотрим кратко как отвечают на эти вопросы Хайдеггер и Хабермас (Гл. 30).

Но вначале остановимся на основных особенностях современной философии (Гл. 29).