Введение

Зачем нужно изучать философию?

Известно нам это или нет, но философия является частью нашего жизненного мира. Вот почему мы должны хорошо знать ее!

Проиллюстрируем это следующим примером. Допустим, некто обладает двумя убеждениями (или, если угодно, принципами, или нормами). Согласно первому, он не должен убивать. Согласно второму, он обязан защищать родину. Как ему поступать в случае войны? Ведь, с одной стороны, став солдатом, он окажется в состоянии конфликта со своим убеждением о недопустимости убийства. С другой, отказавшись присоединиться к вооруженным силам, он войдет в противоречие с гражданским долгом по защите родины.

Как разрешить эту дилемму? Является ли одна из этих норм более фундаментальной, чем другая, и если да, то почему? Мыслящий человек должен понимать, в какой мере его участие или неучастие в вооруженных действиях будет вести к минимальным жертвам и насколько его возможные поступки в подобных ситуациях согласовываются с его принципами. Чем дальше мы углубляемся в такие вопросы, тем больше мы философствуем, то есть мыслим по-философски.

Осознаем ли мы это или нет, но философские размышления пронизывают всю нашу повседневную жизнь. Если их выявление и уточнение осуществляется отдельным человеком, то они носят личностный характер. Однако одновременно они являются и всеобщими, поскольку с их помощью открывается все более глубокое и единое понимание человеческого мира. Такого рода деятельность является философской по своей природе и можно многому научиться, зная, что думали и говорили по поводу различных жизненных вопросов философы. Вот почему необходимо «изучать философию».

Однако в связи со сказанным возникает и такой вопрос: чему может научить философия? Разве современные науки не учат нас всему, что мы можем знать? Если же они не в состоянии обосновать нормы и ценности, то можно апеллировать к действующему законодательству. Скажем, согласно нашим законам расовая дискриминация запрещена. Стоит ли философски обосновывать этот запрет?

Но тут возникает следующий вопрос. Была бы расовая дискриминация юридически законной и обязательной, если бы мы жили в обществе, где она установлена в законодательном порядке? Читатели, возражающие против положительного ответа на этот вопрос, могут сослаться на международные соглашения по правам человека, запрещающие расовую дискриминацию. Но как обосновывать ее незаконность для тех, кто не признает эти соглашения? Можно и дальше продолжить подобные рассуждения и обратиться в поисках обоснования к религиозным убеждениям или фундаментальным нормативным принципам, которые рассматриваются нами как самоочевидные. Однако будет ли эта аргументация убедительной для людей, которые исповедуют иные религиозные убеждения или исходят из самоочевидности других принципов?

Для разрешения подобных проблем необходимо разграничение знания и мнения. Различные между человеком, который знает нечто, и человеком, который верит, что знает нечто, состоит в том, что первый имеет достаточные основания для утверждения некоторого знания в качестве истинного и правильного, а второй — не имеет. Тогда вопрос о том, в какой степени можно быть уверенными, что наши нормы являются универсально обязательными, преобразуется в вопрос о том, имеются или нет у нас достаточные основания для утверждения их универсальности. Такие основания не могут быть только личностными. Если основание общезначимо (is valid), то оно имеет силу и для вас и для меня. Оно является общезначимым независимо от того, кто его впервые сформулировал. Основание, которое дает право утверждать, что мы знаем нечто, является основанием, которое должно выдержать критическую проверку и направленные против него возражения. Только утверждение, которое в состоянии пройти свободную и открытую проверку со стороны людей, придерживающихся иных точек зрения, может считаться обоснованным. Сказанное указывает на смысл, в котором утверждения считаются обоснованными, и этот смысл может включать философские (в нашем примере этические) вопросы.

В настоящее время принято различать существующее (то, что есть) и должное (то, что должно быть). При этом говорят, что естественные науки описывают и объясняют существующее, но не могут объяснить, почему нечто должно быть в качестве некоей ценности. Сделаем несколько разъяснений по поводу этого различия. Например, наука может описать, как мы учимся, но не то, почему мы должны учиться. Конечно, она может ответить на вопрос, почему мы должны учить то или это, если мы стремимся достичь некоторой частной цели, скажем, получить наилучшие шансы для сдачи экзамена. Но если мы хотим приобрести определенную специальность и заняться соответствующей деятельностью, то мы можем объяснить, почему мы должны сдавать экзамены. Такие вопросы о должном связаны с относительными целями, которые являются средствами для достижения других целей. Однако естественные науки не отвечают на вопрос, почему в подобной последовательности целей и средств мы должны предпочесть определенную окончательную цель.

Вместе с тем науки, проясняя существующее положение дел, могут оказывать огромное влияние на наши позиции и наши действия. Они могут раскрыть наши действительные побудительные мотивы, последствия наших поступков и возможные альтернативы. Более того, естественные науки могут выяснить, что люди, согласно их словам и делам, считают правильным и хорошим. Они могут также раскрыть, как нормы функционируют в обществе. Однако из всей этой информации о нормах не следует вывод об обязательности (binding) некоторых норм.

Если социальный антрополог описывает, например, нормы некоторого общества, то его описание предполагает их «обязательность» для этого общества. Однако из этого не следует их обязательность для нас, живущих в другом обществе. Не означает это и того, что эти нормы, фактически осознаваемые в качестве обязательных людьми, живущими в исследуемой культуре, на самом деле должны быть поняты как обоснованные. Достаточно упомянуть, например, принесение в некоторых культурах ритуальных человеческих жертв в честь бога дождя. Скажем, мы можем понять нормы, требующие изгнания физически и психически ненормальных детей, но при этом не считать их общезначимыми. Таким образом, рассмотрение некоторых функционирующих норм в качестве обязательных не означает признания их общезначимости.

Дальнейшее углубление в эти проблемы потребовало бы написания еще одного учебника. Мы лишь стремились показать, каким образом проблематика норм нашей повседневной жизни ведет нас в область философии и других дисциплин и что для ее прояснения может сделать философия.

Сделаем еще одно замечание относительно такой сложной темы, как взаимоотношение между наукой и философией. Научное понимание явлений зависит от совокупности концептуальных и методологических предпосылок, на которых базируется научный проект их исследования. Это особенно очевидно, когда предмет научного обсуждения, например развитие гидроэнергетики, можно анализировать с экономической, экологической, технологической, социологической и корпоративной точек зрения. Они высвечивают разные аспекты одного и того же предмета обсуждения, в отношении которого отдельная точка зрения не дает истинной картины. Таким образом, чтобы понять, «чем же является на самом деле предмет обсуждения», будь то развитие гидроэнергетики или централизация системы школьного образования, необходимо знать и осмыслить совокупность относящихся к нему различных точек зрения. Размышления по их поводу можно назвать философской рефлексией, и при наличии множества отдельных наук она оказывается весьма уместной. Именно философская рефлексия помогает нам приблизиться к общему их пониманию в условиях цивилизации, которой угрожает расщепление на автономные, не связанные между собой части.

Надо заметить, что, стремясь указать, как возникают подлинные философские проблемы, мы руководствуемся определенным видением того, что является центральным для философии. (Другие авторы, возможно, остановились бы на иных темах и способах мышления.) Это важный момент, так как сделанный нами выбор определил форму и содержание этой книги. Она представляет собой введение в историю европейской философии в контексте проблематики естественных прав (natural rights) и экспансии естествознания и научной рациональности. Если представить себе историю философии в виде яркого гобелена, основу которого составляет множество проблем-нитей, то эти две, несомненно, являются самыми длинными и важными.

Мы стремились избежать недостатков, присущих некоторым изложениям истории философии. Большинство из них несет отпечаток особенностей научной и педагогической карьеры авторов, их научных интересов, области исследований и культурной ориентации. Поэтому изложение истории обычно дается с некоторой продуманной ранее точки зрения. Каждый автор неминуемо выделяет в историческом многообразии то, что считает наиболее уместным и важным. Вряд ли кто-то способен прочитать, сохраняя нейтральное отношение, труды Макиавелли, Маркса или Хайдеггера. Поэтому было бы иллюзией полагать, что история философии или другой дисциплины может быть написана с точки зрения вечности или с позиций Господа Бога. Любое обсуждение предшествующих философов будет иметь «современный» характер. Это присуще каждому историку философии, хочет он этого или нет. Историк не может быть бароном Мюнхгаузеном, который, как известно, сумел вытащить себя за волосы из болота. Историк не может извлечь себя из собственного научного и культурного окружения. К тому же заранее продуманная позиция, которой придерживается автор, может затруднить для него понимание идей других философов. Все эти обстоятельства иногда придают изложению истории философии оценочно своевольный оттенок. Даже великие философы, исследовавшие историю философской мысли, охотно принимали на себя роль школьного учителя, ставящего оценки предшествовавшим мыслителям. Так, прочитав Историю западной философии Б.Рассела, легко прийти к выводу, что Гегель и Ницше виноваты в серьезных интеллектуальных ошибках.

В своей книге мы стремились не выступать в роли «всезнающих учителей» или «интеллектуальных надзирателей».

Как и наши современники, философы прошлого утверждали, что говорят истину. В этом смысле они бросают вызов нашему времени точно так же, как они бросали его своему. Вот почему мы серьезно отнесемся к Аристотелю и Платону, только заняв определенную позицию по отношению к сказанному ими. Это предполагает вступление с ними в диалог, позволяющий сопоставить и испытать наши и их точки зрения. Именно в этом состоит одно из отличий философствующей (philosophizing) истории философии от вторичной реконструкции идей прошлого.

В нашей книге мы уделяем особое внимание изучению взглядов каждого философа в контексте его времени, чтобы понимать предшествующих философов в свете их собственных представлений. Но в то же время мы стремимся и к диалогу с ними. Мы желаем не только слушать, но и отвечать голосу, который говорит из прошлого.

Наше изложение истории философии несет на себе следы времени, а именно конца двадцатого столетия. Хотя вряд ли мы находимся в более привилегированном положении по сравнению с предшествовавшими авторами, но оно, конечно же, является исторически особым. Это не значит, что в книге отражены какие-то модернистские причуды. Подходя непредвзято к различным книгам по истории философии, мы обнаруживаем, что они удивительно похожи друг на друга. Все они содержат некоторый основной перечень философов и способов изложения философских проблем. Современные философы и их предшественники не выражают полного несогласия по большинству обсуждаемых предметов. Они единодушны относительно того, каковы существенные вопросы и обсуждаемые ответы, будь они сформулированы Платоном, Декартом или Витгенштейном. Такое же единодушие характерно и для различных изложений истории философии. Данная книга также разделяет фундаментальное согласие касательно того, что является задачей философии.

Однако некоторые особенности отличают нашу Историю философии от других работ. Общепризнанно, что научная революция начала Нового времени бросила вызов существовавшей картине мира и породила новые эпистемологические и этические вопросы. Именно поэтому анализ идей Коперника, Кеплера и Ньютона содержится в любом обзоре истории философии. Разделяя этот подход, мы вместе с тем считаем, что становление гуманитарных наук (the Humanities или die Geistwissenschaften) и революция в социальных науках также поставили аналогичные вопросы [В данном контексте под гуманитарными науками имеются в виду науки о человеке, которые не причисляются к экспериментальным (например, история, классическая филология, культурология), а термином «социальные науки» характеризуют поведенческие дисциплины (типа социологии и психологии). С.К.]. В этом смысле наша книга идет на шаг дальше, чем традиционные учебники, которые обычно ограничиваются обсуждением следствий классического естествознания для современной картины мира и понимания природы человека. Науки, ассоциируемые с именами Дарвина, Фрейда, Дюркгейма и Вебера, также породили важные философские проблемы. Поэтому в этой книге читатель найдет достаточно детальное рассмотрение гуманитарных и социальных наук, а также психоанализа.

Данная книга создавалась нами в течение достаточно долгого времени. Один из авторов (Н.Гилье — В.К.) использовал ее первое издание как учебник по введению в философию! В результате, эта книга, имеющая свою собственную историю, неизбежно сохранила некоторый «отпечаток» семидесятых и восьмидесятых годов нашего века. Но это также значит, что настоящее издание прошло много испытаний. Понятно, что дидактические и педагогические соображения и предпочтения сыграли свою роль в выборе и изложении содержания книги. Много проб и ошибок скрывается за нашим пониманием того, что является самым важным для сообщения студентам и как это следует передать. Ни один учебник не бывает завершенным произведением. Поэтому мы постоянно открыты для предложений, касающихся его изменения и улучшения.

Следуя традиции, мы вели изложение в хронологическом порядке. Однако структура книги позволяет начать ее чтение с конца, то есть с изложения философии науки и современной проблематики рациональности и теории норм, скажем, с глав, посвященных Попперу, Витгенштейну, Хайдеггеру и Хабермасу.

При чтении этой книги независимо от того, будет ли она читаться с начала или с конца, полезно иметь в виду, что философский текст может быть прочитан по-разному.

1) Прежде всего читатель должен попытаться понять, о чем говорится в тексте. Здесь важно подчеркнуть значение оригинальных источников. При этом следует видеть в оригинальном тексте составную часть всего корпуса работ автора, одновременно рассматривая его в связи с общей историей идей.

2) Кроме того, текст существует в определенном обществе. Это общество детерминирует текст и, в свою очередь, само же детерминируется текстом. Поэтому полезно рассматривать текст в историческом контексте. Подобный подход также может включать социологический и психологический анализ текста. Его примером является выяснение того, каким образом семейное окружение, социальный статус или политические интересы могли влиять, возможно, в скрытой форме, на автора и его современников.

3) Главная цель философского текста заключается в выражении того, что в том или ином смысле является истинным. Поэтому понять его философскую суть можно, лишь выяснив, в какой степени вещи действительно являются таковыми, каковыми они представлены в тексте. Это выяснение возможно лишь в ситуации диалога с текстом. Здесь наилучшим способом аргументации выступает проверка и испытание своего мнения перед лицом точки зрения и аргументов, содержащихся в тексте. При этом философу мало выяснить, что, например, говорил Гегель (иногда это достаточно трудно), или понять, как его идеи были обусловлены современным ему обществом (что также не просто). Для философа исключительно важно выяснить и то, в какой степени гегелевские идеи являются общезначимыми.

Вопрошание продолжает оставаться наиболее важным для понимания того, что такое философия. Изучающий ее должен сам задавать вопросы, пусть даже вначале и прибегая к помощи других. В философии не существует «окончательных» ответов, которые легко отыскать в перечне готовых решений. Поэтому, только начав задавать вопросы, можно прийти к ее лучшему пониманию.









Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Вверх