Глава 19

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Гурджиев прожил достаточно долго, чтобы увидеть возрождение интереса к своему наследию. Кришнамурти жил гораздо дольше и значительно более преуспел в этом отношении. Будучи святым в своем кругу и немного забавной личностью для всего остального мира в период между мировыми войнами, к концу 1960-х он стал западным гуру. В процессе преображения он отринул нелепости теософии, чтобы стать настоящей звездой в весьма любопытной среде знаменитостей Нового Века, где далай-лама и Иегуди Менухин находились бок о бок с таинственными герцогинями, а поп-певцы занимались поисками истины.

Метаморфоза влекла за собой два парадокса: во-первых, Кришнамурти решительно держался образа отшельника, ищущего духовного просвещения, тогда как окружающие видели в нем элемент очаровательной общественной элиты; и, во-вторых, он продолжал проповедовать доктрину нереальности мира и необходимости достижения свободы от всех мирских уз, оставаясь тем не менее в этом мире.

Ни одно из этих утверждений не является таким уж парадоксом, как это кажется на первый взгляд. Многие духовные лидеры учили, что отшельничество не является путем к спасению, что наибольшего уединения можно достичь в людской толпе и что наилучший способ напомнить себе о нереальности мира это оказаться активно вовлеченным в жизнь, а не убегать от нее. Но критики Кришнамурти — вскоре они включили в число объектов своих нападок и семью Раджагопала — еще хуже отнеслись к его последующей карьере. Предположив, что Кришнамурти всегда был, по существу, выскочкой, приспособленцем и тунеядцем, они заподозрили, что он просто культивировал видимость уединения и отстранения в целях поддержания своего имиджа, и что за эту видимость его близкие платили эмоционально, а последователи духовно.

Что точно известно, так это то, что Кришнамурти начал выходить из тесного кружка Охайя, когда с окончанием войны окончилось и его затворничество в Калифорнии. Но эти события привнесли мало перемен в его жизнь. С 1945 г. до самой смерти в возрасте девяносто одного года в 1986 г. он путешествовал по всему миру как духовный учитель. Публичные лекции и частные интервью продолжались точно так же, как и в 1920-х годах, перемежаясь бесконечной чередой роскошных дней отдыха. Он продолжал сновать между Индией, Европой и Америкой, часто останавливаясь у богатых друзей. Были времена, когда список его знакомых напоминал скорее телефонный справочник, чем записи гуру. Он также по-прежнему полагался на помощь влиятельных и богатых женщин.

Возобновились выступления перед огромными аудиториями по всему миру. К 1982 г. Кришнамурти мог обратиться к аудитории в три тысячи человеку одновременно, собравшимся в Карнеги-Холл, в Нью-Йорке. Регулярные собрания проходили в Европе, по образцу лагеря Ордена Звезды. Хотя он теперь не мог посетить Оммен, после того как во время Второй мировой войны его использовали в качестве концлагеря, в 1961 г. был основан трест для финансирования съездов в Саанене, Швейцария. Он также проводил больше времени с известными политиками и финансистами, регулярно совещаясь с Джавахарлалом Неру и его дочерью, Индирой Ганди, которая в 1966 г. унаследовала от своего отца пост премьер-министра Индии. Предприятия Кришнамурти получали щедрую поддержку со стороны магнатов: Джеральд Блитц, основатель Средиземноморского Клуба, был некоторое время его советником. В послевоенный период находящиеся в обращении суммы денег увеличились невероятно — идеалисты, получавшие прибыль от послевоенного подъема промышленности, стремились делать пожертвования в разнообразные фонды. Без доступа к отчетам трудно говорить о точном размере, но пожертвования в KWINC достигали миллионов — возможно, даже десятков миллионов — долларов. Трудно сказать, почему так произошло. Многие духовные лидеры получали щедрую помощь — хотя и не в таком размере и не так регулярно, ибо поток денег практически не иссякал, начиная с первого появления Кришнамурти на общественной сцене перед Первой мировой войной и до его смерти в 1986 г. Возможно, постоянное знакомство с богатыми людьми породило особую благоприятную ауру, которая, подобно магниту, притягивала еще более щедрые пожертвования: он был немного не от мира сего, но в то же время достаточно искушенным и утонченным.

Кроме того, он никогда не задавал неудобных вопросов об источнике денег или обращении с ними, проявляя полное безразличие в этом отношении. Но он продолжал открывать дорогостоящие строительные проекты, школы и лагеря Кришнамурти, и хотя фактически у него был небольшой личный доход, он вел образ жизни богатого человека. Его критики — в том числе и бывшие близкие друзья, такие как Эмилия Летьенс, — высказывали беспокойство по поводу того, что он может привыкнуть к роскошной жизни и — что хуже — что она отдаляет его от всех остальных людей, кроме самых богатых и знаменитых.

Сам Кришнамурти говорил, что подобная роскошь случайна, что он может обойтись и без нее, что большую часть жизни он жил как все, и что только те, кто не может отличить внешние проявления от внутренней реальности, могут прийти к выводу, будто он наслаждается богатством как таковым. Жить среди богатых, доказывал он, еще не значит быть богатым. В вопросе собственности главное не ее наличие или отсутствие. Потребляя мало пищи, уделяя всего лишь несколько часов сну, много медитируя и преподавая на протяжении всего дня, он вел жизнь придворного аскета, не обращающего внимания на окружение, — во всяком случае, он так заявлял. Закат или восход солнца был для него более важен, чем прекрасная гостиная. Циник может заметить, что и закат солнца — это такая изощренная роскошь. Но Кришнамурти настаивал, подобно Гурджиеву, что нужно жить как придется, продолжая держаться в стороне: умерщвление плоти может стать такой же вредной привычкой, как и ее ублажение.

Трудно поверить, что роскошь никак не повлияла на Кришнамурти. Конечно, он испытывал какое-то удовольствие от того, чем был, принимая как должное внимание последователей, предоставляющих ему дома, автомобили и возможность роскошного отдыха. В то же время он питал пристрастие к определенным привычкам. Когда попечители в Саанене купили ему огромный "мерседес", он мыл и чистил его всякий раз, как возвращался из поездки, какой бы короткой она ни была. Верный воспитанию Бейли-Уивера, он одевался у Хантсмана на Сэвиль-роу, где можно было бесконечно примерять костюмы, и его стриг парикмахер с Бонд-стрит. Но он также любил заниматься домашними делами, как и в Арья-Вихара. В Малибу, где он жил со своей подругой Мэри Зимбалист[395], а после в новом доме, который она купила для него в Охайе, его можно было застать за чисткой чайника, мытьем посуды или поливкой сада.

Но если внешние обстоятельства его жизни оставались неизменными, хотя и были обставлены большей роскошью, в частной жизни у него были большие перемены. Треугольник с Розалиндой и Раджагопалом распадался под аккомпанемент взаимных обвинений; он обнаружил, что его все больше влечет к Индии и что он даже может вновь приблизиться к теософии; важнее всего то, что у него появилась другая точка зрения по поводу судьбы его дела после его смерти.

Эти три перемены были связаны с более сложными вещами, которые близкие люди интерпретировали по-разному. Его приемная дочь Радха Раджагопал считала, что отстранение Кришнамурти от ее родителей было предательством, что вытекало из всей их предыдущей совместной жизни, в которой он играл роль трудного ребенка, используя двух других для удовлетворения своих потребностей в сексе, безопасности и деньгах[396]. Каковы бы ни были его достоинства, она была уверена, что он был прирожденным лжецом и лицемером и что его мания величия росла с годами, по мере того как он становился пленником собственного мифа.

Розалинда и Раджагопал потворствовали его прихотям, ведя себя как любящие родители и преданные слуги, но они же и говорили ему правду, которую он не хотел знать, и ставили его перед необходимостью исполнять обычные жизненные обязательства, но он был слишком слабым, рассеянным и ленивым, чтобы не тяготиться ими. Покинув этих преданных и честных людей, он окружил себя поклонниками и льстецами, которые только увеличили пропасть между восприятием Кришнамурти себя как святого не от мира сего и реальностью его эгоизма, элитарности и жизни среди роскоши и обожающих его женщин. Судьба Кришнамурти, как ее представляет Радха, обычна для большинства знаменитостей, отчужденных от реального мира и преследуемых собственными страхами.

В 1946 г., например, когда в Охайе, на участке, который за двадцать лет до того приобрела миссис Безант, учредили школу Хэппи-Вэлли, с Хаксли и Кришнамурти в числе попечителей, именно Розалинде пришлось заниматься ею по восемнадцать часов в день, а ее богатым пожилым друзьям, Роберту Логану и Луису Залку, заниматься финансовой стороной, ибо, несмотря на пожертвования, закладная на землю была очень высока. Хотя в основу преподавания в школе были положены принципы Кришнамурти, сам он лишь иногда разговаривал с учениками, в зависимости от настроения. Но даже и эти беседы прекратились, когда у него развился острый нефрит, и Розалинде, как всегда, пришлось самой за ним ухаживать, вдобавок к своим новым обязанностям. Выздоровев, он покинул Охай и отправился в путешествие по миру в компании богачей, солгав Розалинде и обращаясь с Раджагопалом как с простым секретарем. Но позже, в 1961 г., находясь в ссоре со своими старыми друзьями, он начал вмешиваться в дела школы, сказав Залку, что они отошли от его учения, и настаивая на том, чтобы его включили в администрацию[397]. На самом ли деле он был так озабочен? Или он просто преследовал Раджагопала? Была ли это мания величия или просто равнодушие?

Официальный биограф Кришнамурти, Мэри Летьенс, доказывает, что Раджагопал и Розалинда нуждались в нем и что они досаждали ему, сделав разрыв неизбежным. Проблема заключалась отчасти в том, что их личные, профессиональные и финансовые связи зашли слишком далеко. Раджагопал привык относиться к KWINC, основанию их деловой империи, как к своей собственности. Но он бы не существовал без Кришнамурти. Нежелание Раджагопала играть вторую скрипку дошло до предела, усугубляемое связью между его женой и другом (хотя Радха говорит, что он ничего не знал об этом до 1961 г., когда с начала этой связи прошло тридцать лет). Кроме всего прочего, аргументом Раджагопала могло стать и мнение Ледбитера, который считал, что Раджагопал имеет не меньшие права на теософское наследие, чем Кришнамурти, а возможно, и большие, принимая во внимание отход Кришнамурти от теософии.

Менее ощутимые трудности заключались в том, что Раджагопал считал себя с Розалиндой — без сомнения, из лучших побуждений — опекунами Кришнамурти. Раджагопалы были не способны, по мнению Летьенс, признать, что его отказ зависеть от кого-то был не предательством, а частью его духовной миссии как уникальной личности, которую Олдос Хаксли (и сам Кришнамурти) охотно сравнивал с Буддой. Свободный дух не может быть связан обыденными представлениями об ответственности; неся такой тяжелый груз, учителя мира получают право требовать помощи с остальных, и в особенности право на терпимое отношение к их непостоянству, подлинному или предполагаемому. Возможно, Кришнамурти и в самом деле получал детскую радость от роскошной жизни, но это признак чистоты, а не испорченности.

Можно добавить также, сколь вульгарным ни казалось бы это предположение, что Раджагопалы успешно воспользовались знаменитостью Кришны. Они сами не могут оставаться вне критики. Раджагопал обладал скрытным характером, любил уединение, часто впадал в меланхолию, если не в депрессию. Он управлял делами как аристократ и, когда между ними пошли неурядицы, долго и с горечью жаловался на Кришнамурти всем, кто хотел его слушать. Если утверждают, что он не замечал связи жены и друга в течение почти тридцати лет, то это свидетельствует о его равнодушии или намеренной слепоте; а Розалинда, по признанию собственной дочери, хотя и была готова справиться с практическими проблемами, предпочитала не обращать внимания на эмоциональные трудности, надеясь, что они пройдут сами собой.

Однако, скорее всего, именно отстраненность Кришнамурти была причиной многих недоразумений. Не только Раджагопал и Розалинда чувствовали, что их использовали и покинули. Им казалось, что Кришнамурти не то, чтобы пренебрег ими, а хотел сохранить дружбу, но на своих условиях. При этом он проповедовал теорию невовлеченности в течение многих лет: уехав из Калифорнии, он осуществил ее на практике, доказав в придачу правомерность своего утверждения, что немногие понимают ее истинное значение. Можно сравнить предполагаемое предательство Кришнамурти с агрессивной грубостью Гурджиева и посмотреть на них как на способы спасения от порабощения со стороны богатых знакомых; те, кому оказывают покровительство, часто воспринимаются как ставленники покровителей.

Но этот аргумент никак не годится для личных отношений, и все-таки существует явное противоречие между предполагаемой связью Кришнамурти с Розалиндой и общественным мнением о его целомудрии, которое он молчаливо поддерживал. Физическая любовь не обязательно отрицает духовность или даже святость, хотя надо заметить, что их неизбежно отрицают предательство, сопровождающее незаконную связь, и лицемерие. Но и здесь невозможно что-то утверждать, не имея нужных оснований. Те, кто почитал Гурджиева, например, не считали его намеренную грубость и мистификации недостатками в обыденном смысле слова, а воспринимали их как черты характера, слишком широкого, чтобы быть адекватно отраженными в обычных понятиях. Гуру — это природная сила, говорили они: подобно вулкану или айсбергу, он может случайно причинить вред, выполняя свое предназначение, но кто будет бранить их за это?

Такие суждения по определению не могут быть ни доказаны, ни опровергнуты. Если гуру — природная сила, то, возможно, лучше держаться от него подальше. На более обыденном уровне здесь важны, во-первых, вопрос доверия Кришнамурти своим последователям, во-вторых, его поведение с друзьями и, в-третьих, его руководящая роль в учении. Принимая во внимание заявление Кришнамурти о личной ответственности перед собой, уделение особого внимания честности и отождествление общественной роли со своей личностью, невозможно обойти эти три вопроса. Можно только сказать, что Кришнамурти сам провозглашал моральные ценности, по которым можно судить о его поведении. Если Радха Раджагопал права, он оказывается виновным по всем трем пунктам.

В октябре 1947 г. Кришнамурти впервые почти за десять лет посетил Индию, заехав по дороге к леди Эмили в Лондон. Его визит случайно совпал с предоставлением независимости Индии, которое заставило подданных империи выбирать между Британией и преданностью их стране. Кришнамурти выбрал Индию, и выбор этот был для него судьбоносным. Хотя он большую часть времени проводил в Европе и Америке (не говоря об остальном мире), теперь его ориентация в основном стала индийской, если не антизападной. Он вернулся к своим корням.

В стране он оставался восемнадцать месяцев, заведя новых друзей, включая Нандини Мета и ее сестру, Пупул Джаякар, близкую подругу семьи Неру[398]. Вскоре Кришнамурти стал зависеть от прекрасной Нандини, которая помогала ему справляться с приступами "процесса", что привело ее к подаче прошения о разводе с мужем. Это событие в 1950 г. явилось истинным подарком для прессы, у которой, естественно, возникли догадки о причастности к этому делу Кришнамурти. Судья, ведший дело о разводе, не сомневался в том, что правда, а что нет. Хотя он и не принял догадок мистера Меты о том, что Кришнамурти якобы преследовал Нандини, но согласился, что анархическое учение побудило его жену восстать против мужа, и он отклонил просьбу миссис Мета о разводе, несмотря на ее заявления о психической и физической грубости ее супруга[399].

С каким бы равнодушием поначалу ни относился Кришнамурти к школе Хэппи-Вэлли, он проявлял интерес к своим индийским школам в Раджгхате и РишиВэлли, где его племянник со временем стал директором. Хотя эти учреждения основывались на его собственных принципах ненасилия, свободного развития, отсутствии механической зубрежки и терпимости к другим точкам зрения, к тому времени эти принципы уже не были чем-то особенным и представляли собой лишь одну из форм прогрессивных педагогических идей, доминировавших в послевоенный период вплоть до 1980-х годов. Но Риши и Раджгарт были не только школами. Они были также и общинами, медицинскими центрами, фермами, а в Раджгхате еще и сельскохозяйственным институтом и женским колледжем. Школы были призваны научить учеников думать самим. Кришнамурти настаивал, что образование и не имеет других целей, хотя традиционные дисциплины были в некоторой степени обязательными[400].

И снова здесь кроется парадокс. Его интерес к школам свидетельствовал о глубокой озабоченности будущим своего учения; но при этом доктрина, которую он проповедовал, отрицала догму, учила не доверять идеям и образованию как средству передачи информации. Если под "идеями" — "грубыми вещами", как он часто называл их[401], - Кришнамурти подразумевал сведение сложной реальности к простым формулам, запоминаемым механически, и замену опыта словами, он был прав, говоря, что образование должно включать в себя нечто большее. Но другое дело, если он собирался совсем исключить идеи. Что он предлагал взамен? Бессловесное общение? Хорошо, Кришнамурти, возможно, был прав, отвергая "идеи"; но не отрицал ли он их просто потому, что они были не его идеями? И как быть с его учением? Разве оно не выражалось словами? Разве у него не было своих формул? Все это было непрактично и противоречиво.

Существовала и другая трудность. Ранее Кришнамурти настаивал, что его учение не может быть воспроизведено другими людьми или преобразовано в набор правил; что он уникален; что прямая передача доктрины невозможна и что у него не будет учеников или последователей как таковых, а только аудитория, которой посчастливилось услышать его слова. Эти взгляды соответствовали отрицанию "идей". Другие учителя в прошлом преодолели эти трудности, прибегнув к эзотерическим методам: передавая свои доктрины посредством символов, ритуалов, аллегорий или церемоний. Но отрицание теософии в какой-то степени подразумевало и отрицание эзотерического подхода. И все же сам факт его неприязни к набору правил или общепринятых методов подразумевал, что в своей педагогической практике он продолжал в легкой форме поддерживать эзотеризм, на который нападал теоретически. Тем не менее он пришел к выводу, что его практика — если не кодифицированная доктрина, которая воплощала эту практику — достойна сохранения. Но как это сделать?

Один из способов — посредством школ, которые могли бы основать традицию, не сводимую к механическому запоминанию. Новые школы открывались в Калифорнии и Англии, и незадолго до смерти Кришнамурти один его богатый друг из Германии профинансировал строительство роскошного центра возле английской школы Кришнамурти в Броквуде, в Гемпшире[402]. Целью этих учреждений — для детей, взрослых или для тех и других — было способствовать скорее духовному, нежели интеллектуальному образованию. В этих школах намеренно поддерживалась слабая организация — учеников не учили, а им показывали, как можно научиться. Не существовало учебного плана (хотя они могли изучать традиционные предметы по желанию): вместо того они эволюционировали в общине как представители человечества, выбирая свой собственный путь и поддерживая отношения с другими.

Хотя Кришнамурти отказывался играть какую-либо формальную роль в этих учреждениях, он их регулярно посещал, проводя общие дискуссии с учениками и учителями и лично беседуя с отдельными людьми. Но даже если он настаивал на насущной необходимости индивидуального открытия, записи его разговоров с учениками показывают его как человека, способного безжалостно заставить собеседника принять его точку зрения [403].

Не только в собственных школах Кришнамурти стал уважаемым учителем. Он был популярен во всем мире, но особенно в калифорнийских университетских кампусах 1960-х годов, где он стал настоящей звездой синтеза Нового Века, ставшей путеводной для любого альтернативного направления — от наркотиков до астрологии. Сочетание нарциссизма, идеализма и свободомыслия, характерное для молодежных движений 1960-х, казалось, как нельзя более гармонировало со взглядами Кришнамурти. На самом деле это была иллюзия. Самопознание — это не то же самое, что нарциссизм или самолюбование, а требование широких гражданских прав — не то же, что отстранение. Не вступая никоим образом в конфликт с существующим порядком, Кришнамурти во многом был его частью, то есть гуру на услужении у богатых классов, выражавшим эстетическое недовольство самопотаканию спонтанных молодежных движений.

К тому же он принимал участие в публичных беседах с физиками[404], биологами и психологами, симпатизирующими синтезу Нового Века, что знаменовало собой любопытное возвращение к духу теософии. Однако к другим деятелям Нового Века, особенно к новому поколению индийских гуру, он относился с подозрением. Прилетев в Лели в 1974 г., он увидел, что вместе с ним по трапу спускается Махариши, который поспешил приветствовать старшего коллегу, держа в руке цветок. Кришнамурти быстро пробормотал извинения и удалился[405]. Ему не нравилась сентиментальность тех, кто говорил: "Любовь — это все, что нужно". Он презрительно относился и к тем, кто шел по его стопам. Через некоторое время после этой встречи он сказал, что хотел бы видеть, как Махариши сохраняет спокойствие. Махариши мог бы то же самое сказать и о нем.

К концу жизни Кришнамурти восстановил дружеские отношения с теософией. На протяжении пятидесяти лет он посещал Адьяр, не смея войти в здание — Теософскую штаб-квартиру, куда часто заходил Раджагопал повидать старых друзей. Кришнамурти оставался в Васанта-Вихара, на другой стороне улицы. За эти годы Общество изменилось. Джордж Арундейл положил конец связям с такими организациями, как масонские ложи или Либеральная Католическая Церковь. После Второй мировой войны многие представители старой гвардии, враждебно настроенные против Кришнамурти, скончались. Общество стало своего рода семейным предприятием: после смерти Арундейла его наследником сначала стал Джинараджадаса, а затем его родственник Шри Рам, а после некоторого перерыва, в 1980 г. президентом стала его племянница, Радха Бернье. Для нее старые ссоры были уже историей, и она решила вернуться к несекстантским, экуменическим корням Общества. Будучи давним другом Кришнамурти, она признавала его значение для теософского движения. После своего избрания она пригласила его в адьярское здание, которое он посетил впервые за сорок семь лет. Общество снова начало распространять его книги и рекламировать его речи и дискуссии о нем, что продолжает делать и до сих пор. Кришнамурти теперь снова стал членом — хотя и почетным — теософского пантеона.

Примирение с теософией тем более занятно, что в послевоенных беседах Кришнамурти настойчиво возникала тема природы времени. Во всех публичных лекциях и частных беседах он настаивал на насущной необходимости жить сейчас, в настоящем; не в том смысле, что следует наслаждаться текущим моментом, а в том, что нельзя превращаться в рабов прошлого. Величайшей целью жизни, согласно Кришнамурти, является духовная свобода, а ее можно достичь, только научившись оставлять позади все приобретения — будь то вещи, люди или опыт и желания. Прошлое не существует помимо иллюзий, но иллюзии эти очень могущественны. Не научившись избегать их, невозможно достичь духовного озарения, потому что оно зависит от непосредственного восприятия вещей такими, каковы они есть на самом деле, а не какими были или какими бы человек хотел их видеть.

Кришнамурти уже давно говорил, что не может вспомнить своего прошлого. Теперь он развил это отрицательное ощущение в положительную доктрину, проповедующую необходимость психологического и духовного освобождения с помощью ощущения текущего момента, "настоящего", которое может освободить от оков прошлой истории и желаний, направленных в будущее. Его слова были очень близки как к христианской, так и к индуистской мистике, он рассуждал о Доме Смерти — смерти прошлого, который является и Домом Освобождения.

То, что Кришнамурти когда-то боролся, возможно, все еще боролся с желанием, совершенно ясно видно из его последних бесед, в которых он часто возвращается к вопросу о сексе. В "Необходимости перемен", например, он рассуждает о том, как: "Секс играет необычайно важную роль в нашей жизни, потому что это, возможно, единственно глубокое и непосредственное ощущение, какое у нас есть… Этот акт настолько прекрасен, что мы испытываем привязанность к нему, так что становимся зависимыми. Зависимость требует продолжения… Человек настолько связан интеллектуально, семьей, обществом, социальной моралью, религиозными предписаниями — что только это единственное отношение остается не лишенным свободы и яркости. Таким образом, секс приобретает необычайную значимость… Освобождая сознание от пут подражания, авторитета, конформизма и религиозных предписаний, секс занимает свое важное место, но он не может быть самоцелью. С этого момента человек понимает, что свобода необходима для любви"[406].

Двусмысленное использование слов "мы" и "человек" может указывать на неприятное расхождение между общественным образом аскета и частной реальностью любви. Кажется, будто Кришнамурти испытывал потребность высказаться, но вынужден был использовать безличные термины.

Без сомнения, такая необходимость усугублялась собственным весьма затруднительным положением, в котором он оказался: пленник истории, в самой грубой форме. Ибо ссора с Раджагопалом и Розалиндой, оказавшая влияние на их последующую жизнь, затрагивала и финансовые вопросы. В 1958 г. в Индии Кришна подписал очень важный документ, передающий все авторские права на KWINC Раджагопалу как президенту, обладающему правом поверенного на все его публикации. А они к тому времени означали довольно приличную сумму. Причины этого шага неясны. Тот факт, что международное авторское соглашение должно было вступить в силу в этом году и продолжительное отсутствие Кришнамурти в Охайе, вероятно, были непосредственным поводом, как предполагает Мэри Летьенс, но что бы ни побудило его к этому, власть, которую он сам предоставил Раджагопалу, стала на протяжении почти тридцати лет объектом жестоких тяжб.

Оставляя в стороне личные отношения, дело заключалось в нежелании Кришнамурти хоть как-то заниматься финансовыми делами своих предприятий, которые были оставлены исключительно на попечение Раджагопала. Несколькими годами раньше, хотя он и не мог вспомнить этого, Кришнамурти даже вышел из совета попечителей. Понятно, что за тридцать лет правления, с уступчивым советом под рукой, Раджагопал приобрел полную власть над KWINC. Как бы ни старался Кришнамурти отодвинуть его в тень в других сферах, здесь он сохранял главенствующее положение.

Раздражение Раджагопала тем, что он считал безответственностью и эгоизмом Кришнамурти, усилившееся после ухудшения отношений с Розалиндой, теперь дошло до точки кипения, и Кришнамурти, когда он подал прошение, отказали в возвращении в совет попечителей. Раджагопал, объявивший, что устал нянчиться с Кришнамурти, также отказался устраивать его поездки за пределами Америки и начал подвергать сомнению его расходы. Кришнамурти, со своей стороны, стал жаловаться друзьям, что Раджагопал совсем отстранил его от американских фондов, поставив в зависимость от друзей и доходов с английских трестов.

Положение еще более осложнялось тем, что не все фонды, входившие в KWINC, получали доходы от авторских прав, — они также включали пожертвования богатых спонсоров; некоторые из них были обеспокоены растущей властью Раджагопала и его трениями с Кришнамурти. Запутанная сеть компаний и счетов росла, и только Раджагопалу была известна вся информация о них. Тем не менее, несмотря на ухудшавшиеся отношения, Кришнамурти продолжал регулярно посещать Охай до 1961 г., когда Раджагопал и Розалинда развелись.

С 1961 по 1965 г., под давлением Розалинды, Кришнамурти держался вдали от Охайя, проживая в Индии и Европе, а в 1968 г. он формально вышел из KWINC, основав первый независимый Фонд Кришнамурти, с писательницей Мэри Кадоган в качестве секретаря. Последовали судебные тяжбы между KWINC и Фондом Кришнамурти по поводу имущества, напоминавшие процессы между Кришнамурти и Теософским Обществом за сорок лет до того. В 1974 г. Раджагопал обеспечил себе пенсию, пожизненное владение своим жилищем и контроль над авторскими правами Кришнамурти до 1968 г.; но другие судебные процедуры, подогреваемые взаимными обвинениями, длились еще двадцать лет. Они закончились только со смертью Кришнамурти в 1986 г. Розалинда и Раджагопал пережили его.

В других же отношениях последние двадцать лет были спокойными. Хрупкий с виду Кришнамурти оказался на редкость крепким и стойким. Он путешествовал по миру и беседовал. Многое в его жизни повторялось, многое представляло противоречие. Незадолго до его смерти, в Бруквуде началось строительство роскошного Центра Кришнамурти. Но он сам вставил правило в устав Фонда Кришнамурти, что никто не должен обладать полномочиями для передачи его "учения". Он так и не решил, что же именно должно передаваться.

Скорее всего он почувствовал облегчение от решения поручить составление своей официальной биографии своему испытанному другу Мэри Летьенс. Основной ее задачей была точная передача фактов жизни Кришнамурти, причем она поясняла их в свете собственных бесед с Кришнамурти, в которых она была заинтересована тем более, что ее волновала природа духовного опыта. Она верила, что ее друг описывает реальность, но находила, что трудно воспринять то, что он описывает, и то, на что указывает это описание. Задача отнюдь не делалась проще от того, что она записывала своеобразную драму, действующими лицами в которой в числе прочих была она и ее семья.

Когда они бились над проблемой, которая касалась Учителей Мудрости, над проблемой источника и достоверности, ее расспросы заставляли Кришнамурти нервничать. Откуда исходит Духовная Мудрость? Какова ее цель? Кришнамурти часто говорил, что не существует источника, что Учителя — это иллюзия, что каждое сознание находится во Вселенной наедине с собственными отражениями; но в записных книжках и беседах он снова и снова упоминал о Силе, которая овладела им, которую он узнал в юности и которую в период своей теософской славы часто испытывал в форме визитов Учителей, а затем в менее ощутимых образах.

Однажды у Летьенс было озарение, нечто вроде ощущения той "силы", которую Кришнамурти имел в виду. Это случилось в Бруквуде, когда она проходила мимо открытой двери в гостиную и почувствовала необычное пульсирующее присутствие, шедшее с того места, где она только что разговаривала с собеседником[407]. Другие также свидетельствовали о подобных ощущениях. Казалось, именно эта сила была в основе не только учения Кришнамурти, но и его собственного существования, хотя она и отличалась от них. Сталкиваясь с такой силой, он полагал, что его сознание представляет собой классическую пустоту — сосуд, через который эта сила проходит[408], - и что потребовались столетия для того, чтобы возник "он" как уникальное существо, о котором в таких случаях он говорил в третьем лице.

Один из способов разрешить противоречия — и тот самый, к которому прибегал сам Кришнамурти — поместить духовный источник внутрь себя. Таково было решение мистиков всех времен, начиная с древних буддистов и средневековых христиан до друга Кришнамурти Олдоса Хаксли. Более значимо то, что подобный подход важен и для индуистской доктрины Адвайты Веданты, которая отождествляет душу с аспектом той абсолютной реальности, к которой она стремится. Кришнамурти всегда настаивал на том, чтобы личности сами творили свою судьбу. Но этим он просто оживлял древнее учение — делал то, что и ожидала от него теософия. Прислушиваясь к голосу глубинного "я", Кришнамурти, возможно, возвращался к аскетическому образу мышления его индуистских предков.

Примечания:

3

3. Arianna Huffington. The Fourth Instinct. Simon Schuster, 1994.

4

Глава 1 Источник и ключ

1. Ранняя деятельность Принса описана в его книге 1842 г. "Возрождение в Чарлинче" ("The Charlinch Revival"). См. также "Оливковое дерево" О.Хаксли (A. Huxley. The Olive Tree. Chatto Windus, 1936), и "Пристанища любви" Дж. Монтгомери (J. Montgomery. Abodes of Love. Putnam Co., 1962).

39

4. Подробнее о Смите и мормонах см.: М.Ратвен. "Божественный супермаркет" (M.Ruthven. The Divine Supermarket. Chatto Windus, 1989, pp. 55–91).

40

5. Силезский сапожник Якоб Беме (1575–1624) разработал сложную философскую систему, чтобы объяснить наличие зла в мире, сотворенном благим и всемогущим Богом. Пользуясь языком алхимии, он считал свою работу "теософией" — изучением Божественной мудрости. Беме оказал существенное влияние на последующую философскую мысль, в том числе и мистическую. См. также: С.Хобхауз, Якоб Беме, его жизнь и учение (S.Hobhouse. Jacob Bohme. His Life and Teaching. London, 1950).

395

Глава 19 Возвращение

1. TLADOK, р. 156. Вдова кинопродюсера, миссис Зимбалист была главным доверенным лицом Кришнамурти с 1964 г. до его смерти.

396

2. Основная тема книги миссис Слосс "Жизни в тени Дж. Кришнамурти" (Lives in the Shadow with J. Krishnamurti). Следующие страницы противопоставляют ее повествование отчету Мэри Летьенс в двухтомной биографии Кришнамурти (The Years of Awakening и The Years of Fulfillment; "Годы пробуждения" и "Годы свершений") и в ее сокращенной биографии "Жизнь и смерть Кришнамурти" (The Life and Death of Krishnamurti).

397

3. Sloss, op. cit., pp. 203–209, 275–278.

398

4. Согласно миссис Слосс, Розалинда ревновала к Нандини и бранила Кришнамурти за то, что он сошелся с нею. Их дружба описана сестрой Нандини, Пупул Джаякар, в ее книге "Кришнамурти" — Krishnamurti, Harper Row, 1986. Эта книга, в дополнение к Слосс и Летьенс, предлагает третью точку зрения, уделяя внимание индийским аспектам жизни героя.

399

5. "Тайм", 16 января 1950 г. Миссис Слосс цитирует часть этой статьи, op. cit., p. 218.

400

6. О педагогичекой теории Кришнамурти см. особенно: "Молодым" (For the Young) в Krishnamurti Reader, ed. M. Lutyens, Penguin, 1970; Education and the Significance of Life, Victor Gollancz, 1955, passim; и The Beginnings of Learning, Victor Gollancz, 1975.

401

7. Я не смог найти пример первого употребления этой фразы, которая часто появляется в поздних беседах.

402

8. Фридрих Гроэ, оставивший дела производитель ковриков для ванных и кухонь, щедрый покровитель Кришнамурти.

403

9. См. например, беседы, собранные в The Impossible Question, Victor Gollancz, 1972, и The Beginnings of Learning, где невозможно не обратить внимание на стремление Кришнамурти навязать свою точку зрения под видом "диалога". Это, конечно же, не отрицает интереса к тому, что он высказывал. Существует много фрагментов, в которых Кришнамурти неожиданно походит на Успенского по тону и учению. Читатели, желающие их сравнить, могут обратиться к книгам The Krishnamurti Reader и P. D. Ouspensky, A Further Record.

404

10. Эти разговоры оказали влияние на важную работу Дэвида Бома, профессора теоретической физики лондонского университета и друга Альберта Эйнштейна. В книге Бома Wholeness and the Implicate Order, Routledge Kegan Paul, 1980, часто упоминаются взгляды Кришнамурти.

405

11. Эта история рассказана М. Летьенс во втором томе ее биографии, The Years of Fulfillment.

406

12. Этот и другие эпизоды описаны в The Years of Fulfillment.

407

12

408

13. Для более детального отчета, что это значило на практике, см. TLADOK, pp. 159–168.