К. Г. Юнг в работе «Содержание психоза» (1908) описывает следующий случай: молчавший долгое время душевнобольной человек вдруг заговорил. Когда его спросили о причине столь долгого молчания, пациент ответил:

«Хотел поберечь немецкий язык».

Честно говоря, это трудно понять.

А тем временем мне не раз приходилось наблюдать, как происходит изменение нашей речи в повседневных разговорах и на семинарах. Изменение в силу информационного развития мира, что не может пройти бесследно для классической риторики.

Наша речь изменилась, как и само ораторское искусство, наука о красоте и воздействии написанного и произнесенного слова, она претерпевает глубокие преобразования благодаря современным коммуникативным отношениям.

Наша речь изменилась, так как история государства и мировая история переживают глубокий перелом (Шнайдер В. Слова создают людей).

Не нужно брать в качестве примера Рим, Афины или даже Берлинский дворец спорта, ни Адольфа Гитлера или Геббельса, ни Аристотеля, ни Вальтера Йенса, исключение может составить Гюнтер Грасс, сказавший:

«Язык при некоторых способностях помогает прикрыть некоторое незнание простой болтовней!»

Недостаточно просто знать что-то, нужно еще и уметь формулировать свою мысль!

Написать эту книгу меня побудил возросший у нас интерес к культуре общения и происходящим в ней изменениям. Об этом, в частности, говорит активная посещаемость моих курсов.

Вначале было слово, и мы исходим из него, однако с течением времени язык все больше теряет свое значение и способность мыслить часто стали заменять умением говорить.

Честно говоря, хотя минули десятки тысяч лет, мы все еще пользуемся средствами общения, которые обнаружил и стал применять первобытный человек. А тем временем люди покинули пещеру и даже сделали язык изящней.

Или просто увеличили его в несколько раз и тем самым разбавили? Вспоминается история Вавилона.

Внес ли наш культурный мир какое-нибудь улучшение в речь? Уже известно, что современный человек, как вы, так и я, – средний пользователь современных массмедиа в два раза больше слушает, чем говорит. В течение жизни на нас обрушивается более 600 миллионов слов, что было установлено около десяти лет назад.

А тем временем медийное потребление продолжает возрастать, прогнозируется увеличение этого числа до 700 миллионов.

Не происходит ли словесная перегруженность сознания, не опасен ли такой прирост новых слов.

Министр здравоохранения пока не бьет тревогу говоря: «Современное формирование языка и отношение к нему потребителя вредят здоровью!»

Но это может случиться? Не потому ли, что радио и телевидение – центральные и самые большие когда-либо существовавшие речевые каналы? Прометей учил, что за все в жизни нужно платить, за язык тоже.

Наряду с повседневным шумом, не несущим никакой информации, мы воспринимаем язык как живую сущность, выставляющую на обозрение пестрый калейдоскоп контрастов (Марк Твен называл это «процессией букв»).

Иногда не хватает слов или нужного знака препинания, чтобы правильно высказать свою мысль. Вольф Шнайдер недостаток коммуникативных единиц отразил в нескольких пунктах:

• Человека, утолившего голод, называют сытым, а как назвать человека, утолившего жажду?

• Нам известны восклицательный знак, запятая, точка или знак вопроса, но почему-то не существует знака иронии, которого сильно недоставало Францу Йозефу Штраусу («К моему горькому опыту я часто отмечал, что ирония в речи просто остается непонятой»).

• Молодое поколение, а также средства массовой информации постоянно создают новые слова, иногда способные приоткрыть нам новые миры мысли, – от слова «турбулентный» веет особой магией, как и от «абракадабры», особенно, если такое слово загадано в кроссворде: «Каким может стать чемпион мира по футболу Франц Бекенбауэр?».

• Иногда слова просто переписываются, это часто происходит, если мы не можем точно выразить мысль сами. «Кто есть Бог?» – спросили однажды моего отца-доктора, на что тот ответил нескончаемым потоком определений: «Бог есть aliud ordinans supra mundo, in essentia et substantia, в своей действительности и с присущими ему качествами, включая неизмеримую мощь!» К сожалению, эта формулировка так и осталась просто словами, иначе христианский мир, наконец, смог бы ответить на все вопросы.

• Существуют люди, не способные что-либо делать, кроме как создавать огромное количество бесполезных слов и в них запутываться.

Фридрих Хебель однажды сказал: «Все, что произносится или пишется, – находится где-то около мысли. Это как игральные кости: когда ждешь шесть, чаще выпадает один!» Такая формулировка утешает.

Слова – виртуальный инструмент волшебников, вербальная магия, агрессоры и свободные голуби, терпеливо воспринимающие парадоксы и отражающие их в карикатурном виде. Они учат нас искусству быть внимательным, анализирующим слушателем и, одновременно, дают шанс на ответ в широкой гамме подходящих тонов. Как посланники богов, спешат они, неподвластные, вперед дела, словно стрелы, отравленные ядом (В. Шнайдер).

Слова раздражают, обольщают, внушают уважение; принимают вид нашей мысли, стирая границы между языком и реальностью. Слова преобразуют действительность и выражают ее без претензий на последующее действие, наконец, слова произносятся не в обиду, хотя…

Но как мучительно они иногда воспринимаются. «Речь китайцев и почти всех азиатов звучит певуче, немцы хрипят, испанцы – декламируют, итальянцы вздыхают, англичане шипят. Сказать точнее, говорят только французы», – высказал свою точку зрения Доминик Бохус, нельзя сказать, что он был беспристрастным.

Конечно, мы опустошаем нашу речь, что нередко доходит до «Lingua blablativa», термин Николаса Лю-мана. (с лат. «язык болтовни» – Пер.)

Поразительно, какой бессмысленной может быть речь, а старая шутка по этому поводу не утратила актуальности и по сей день, несмотря на карикатурность, заставляет задуматься.!

Пример.

Предписание:

«Г-жа Майер, пожалуйста, составьте общепринятое обращение. Начните с нормального, короткого вступления: благодарю за официальное письмо от… Сами знаете, после проверки и т. д., все формальности вам известны, к сожалению, мы не увидимся в ближайшее время, ну что ж… В общем, мы надеемся на обычное стандартное заключение. Ах, будьте добры, прочитайте, пожалуйста, последний абзац еще раз медленно!»

Мы быстро продвигаемся вперед по тропе развития разговоров ни о чем. Эрхард Эпплер в своей выдающейся книге «Кавалерийская лошадь по сигналу горна» привел пример из речи своего коллеги-политика:

«Исходя из того, что развитие ситуации облегчает решение проблемы, все-таки остается еще один нюанс, который является неотъемлемым условием признания нашей политики, что мы не можем залезть в карман граждан, ибо наш профиль – расцвет партии за счет направленных мероприятий».

И нет у нас другого языка, кроме того, который мы обычно анализируем и используем.

Наши слова формируют реальность, даже когда мы не отдаем себе отчет, что умения говорить не достаточно. Нужно еще самопознание и спокойное отношение к молчанию. Ведь мы учимся не потому что говорим, а благодаря умению правильно задать вопрос.

В этой книге вы не найдете традиционного подхода, да и пособий по риторике в наши дни предостаточно.

Передо мной стояли цели:

• Отразить мир коммуникации, современный способ обработки информации, в котором проявляется коммуникативное поведение.

• Показать новый подход в риторике, а именно, провокационный, который, правда, вовсе не новый, просто не был широко раскрыт ранее.

• Помочь раскрыть тему вашего выступления, не доводя при этом слушателей до изнеможения.

• Объяснить, почему диалектик может искусно убедить собеседника, даже не подозревающего о существовании сопутствующих приемов.

• Рассказать, как можно избавиться от привычного фона, создаваемого аудиторией. Согласитесь, отшлифованная речь благотворно влияет на публику.

• Научить вас планировать речь или доклад, рассказать как составить детальный план, чтобы исключить спонтанное перепрыгивание от одной части вопроса к другой.

• Рассмотреть недопустимые ошибки (при составлении доклада) и способы обхождения «подводных камней».

• … и убедить вас, что меткости в ответах можно научиться, именно обучающая методика положена в основу данной книги.

В дальнейшем считаю невозможным указывать все ссылки на источники, иначе получится книга примечаний и сносок, отказываясь от которых, я делаю акцент на доступность чтения/читабельность.

За изречения и ссылки на немецких депутатов и других представителей власти благодарю Гюнтера Пурша, за «Большой парламентский словарь ругательств», в котором масса замечательных примеров. Кого интересуют вопросы парадоксальной аргументации, советую изучить книгу «Парадокс» под редакцией Пауля Гайера и Роланда Хагенбюхлера. Вдохновили меня и авторы книги «Анекдоты от А до Я» Фердинанда Либенау и Маргит Шонбергер, где даны сцены из жизни известных личностей.

Приношу извинения профессору Г. К. Гайсснеру за то, что разработанную им модель плана из пяти пунктов я до настоящего времени ошибочно приписывал католическим монахам.

Огромное спасибо участникам семинара «Лишиться дара речи? – Это не про меня», чьи идеи и высказывания включены в издание, а также доктору Рудольфу Прицл и Иоахиму Пипер, Bain and Company, зафиксировавшим часть семинарских занятий, что позволило составить примерные ответы для диалектических игр.

Итак, желаю приятного прочтения

Карстен Бредемайер

Нойкирхен, июнь 1998

Еще несколько лет назад Шульц Тун рассматривал коммуникацию в значении «общение», как теоретически понятную модель.

Каждый разговор, по заключению Туна, можно разделить на четыре составляющих, четкие границы между которыми провести сложно. В книге «Сила СМИ – успешный контакт с прессой, радио и телевидением» эти составляющие были отмечены мною со ссылкой на Р. Лей:

• контакт,

• информация,

• самовыражение,

• обращение.

Контакт подразумевает фазу, когда человек пытается начать разговор. Чаще всего речь идет о «социальных условностях» или «вербальном мусоре».

Информацией называют момент обмена знаниями, принято говорить: поток информации. Получено во время чтения или услышано 90 % знаний, что вызывает необходимость решать: стоит ли принимать полученную информацию за «чистую монету».

Самовыражение – это часть разговора, когда один из собеседников, так называемый отправитель, «выражает свои мысли» получателю. Мысли в свою очередь подразделяют на обоснованные выводы в определенной профессиональной области и личное мнение. Причем мысль может высказываться как прямой речью, так и косвенной, от лица другого человека.

Самовыражение занимает нишу между двумя полюсами, один из которых – внешнее поведение, другой – внутренняя предрасположенность.

И, конечно, каждый отправитель ждет определенных действий от получателя. Коммуникация может не состояться, если говорящий или оба собеседника не преследуют конкретную цель, которая заключается в обращении.

Из результатов наблюдений, проведенных участниками моих семинаров, можно сделать вывод, что в коммуникативной области произошла скрытая революция.

• Изменилось отношение к информации, мы стали по-другому воспринимать ее.

• Отношения изменились и сами по себе, наблюдается их обеднение.

• Что касается самовыражения, оно необходимо нам уже в других объемах.

• У обращения теперь новое измерение, так сказать – своеобразие.

Давайте разберем значение каждого высказывания.

Чтобы ярче обозначить процесс изменения, упор будем делать на средства массовой информации и отношение потребителя к ним. В основе изменений лежит модификация процесса подготовки информации.

Посредством коммуникативных средств информация доходит до соответствующих слоев населения. В стенах нашей квартиры сообщения со всех концов света воспринимаются как самое обычное явление. Мир превращается в деревню, где всё про всех известно.

Расстояния стираются, собранная со всей планеты информация достигает нас в очень короткие сроки.

К концу XX столетия только в странах Евросоюза функционировало 450 спутниковых каналов. В мире на рекламу ежегодно расходуется не менее 350 миллиардов долларов официально. В Европе сумма оборотных средств, затраченных на массовую информацию, за 2000 год составила 150 миллиардов марок, что намного превысило товарооборот автомобильной промышленности. Благодаря высоким технологиям, медиарынок очень быстро развивается. Эти перспективы развития оказываются экономически выгодными, например оптиковолоконной или цифровой техники.

Мы, пользователи информационных источников, маневрируем между широким калейдоскопом отправителей и каналов, при выборе нередко попадая под влияние своих домашних. Таким образом, мы принимаем информационные или развлекательные передачи, выбранные в соответствии со вкусом и пристрастием других людей.

В настоящее время около 84 % всех информационных и образовательных программ транслирует государственное телевидение. Работа коммерческих каналов построена на развлекательных передачах, сериалах и художественных фильмах (около 65 %). Коммерческое телевидение является основным источником распространения рекламы (почти 92 %).

Государственные телерадиокомпании все еще занимают ведущее место среди каналов, транслирующих информационные и образовательные передачи (84,2 % всех информационно-образовательных программ). Полной противоположностью им является коммерческое телевидение, где основное направление – художественные фильмы и телесериалы (64 %). В области рекламы коммерческое ТВ практически монопольно. Лишь 8,3 % всех рекламных программ транслируют государственные каналы.

Обнародованная информация все чаще отражает общественное мнение, например, политические сообщения прессы во время американской предвыборной кампании 1992 года.

Теодор Рузвельт был первым политиком, использовавшим в 1901 году прессу в качестве предвыборной трибуны, Франклин Рузвельт первым выступил на радио в 1933 году, а в 1960-м Джон Кеннеди впервые провел телевизионные дебаты. В 1992-м три основных кандидата в президенты США (Перот, Клинтон и Буш) выступили с прямым обращением к избирателям.

Чтобы быть «у всех на устах», одному Клинтону пришлось выступить в различных ток-шоу 97 раз. Перот появился лишь в 33 (почти в три раза меньше Клинтона), а Буш – только в 16. Естественно, популярность последнего среди избирателей была намного ниже популярности победителя, Билла Клинтона.

Проанализировав более 10 000 отчетов СМИ за период с 1960 по 1992 год, Томас Паттерсон, знаменитый ученый и политик Сиракузского университета Нью-Йорка, подтвердил, что Клинтону удалось найти ловкий способ преодоления информационного барьера между кандидатом и избирателями, благодаря своему поведению на различных ток-шоу. Неудивительно, что звучащее таким образом резюме является своего рода политическим докладом и формирует ценное, субъективное, негативное, критикующее общественное мнение. Возьмем для примера предвыборную кампанию Кеннеди – Никсона 1960 года, 75 % сообщений СМИ по этому поводу были положительными. Когда проходила дуэль Клинтона-Буша в 1992-м, 65 % опубликованной информации были негативными. К индикаторам этой тенденции можно отнести заголовки ежедневной газеты «The New York Times», где в 1960-м публиковались материалы о «кандидате в президенты Никсоне» и «кандидате в президенты Кеннеди». В 1992-м газеты пестрели заголовками: «Борьба всей его жизни» (Буш), «Билл Клинтон – тот, кто нам нужен?», «Почему избиратели не могут доверять Биллу Клинтону», «Долгий марш Билла Клинтона».

За эти 32 года в одних только «Times» на первой странице число сообщений снизилось с 90 до 20 %, в то время как число оценивающих высказываний увеличилось с 10 до 85 %. И что?! Еще интересней анализировать среднюю продолжительность обращений. Она одинакова и составляла целых 42,3 секунды в 1968 году, к 1988 году продолжительность снижается еще на 9,8 секунд. К сожалению, сделать ее еще меньше не получается.

А может, в будущем отдельные слова будут приниматься за «новость»?

Подобного результата, кстати, добиваются в интервью, где ответ по продолжительности не должен превышать фиксированного отрезка времени.

Ведущий американской телепередачи прервет своего гостя уже через 10 секунд. В Германии время, отведенное на высказывание участника, немного больше, 35–40 секунд.

Одним из признаков данной тенденции является то, что ведущие по-своему интерпретируют искусство постановки вопроса. В качестве примера они часто берут цитату Гюнтера Гауза, гласящую: «Многие говорят, что поставленные мною вопросы звучат интересней данных на них ответов». Неудивительно, что журналисты высказываются о несостоятельной и размытой речи собеседника (интервьюера), не забывая упомянуть его долгие вздохи. Сэм Дональдсон, ведущий канала ABC, в предвыборной кампании 1988 года прокомментировал выступление одного из кандидатов в президенты, Михаэля Дука-киса так: «Ему требуется 22 секунды, чтобы закончить мысль». Кстати, на это предложение с правильной техникой пауз потребуется 4 секунды. Чтобы уловить и проанализировать сказанное 3 секунды было бы достаточно. Хотя и это время, «на обдумывание», к сожалению, никто не учитывает. Только не на телевидении. Вспоминаем ли мы про это время, делая доклад, вот вопрос, напрашивающийся сам собою.

Итак, будет ли уместным говорить о дезинформации? Нет, в конце концов, мы говорим здесь об излюбленном способе заполнения свободного времени граждан. Просмотру телевизора отдается большее предпочтение, чем простому «ничегонеделанию» или походу в гости. Кстати, 3 % телезрителей умудряются смотреть два канала одновременно. Количество воспринимаемой информации в этом случае около нуля.

Можно проанализировать данные среднестатистического использования СМИ гражданами.

Для потребителя информации СМИ чаще всего ни что иное, как огромная театральная сцена, которая живет благодаря эмоциям. Нам необходимы злодеи и герои, отстаивающие справедливость и одерживающие победу над злом. Серые тона, представляющие картину различных мнений, и скучные информативные заключения утомляют нас.

Бьёрг Энгхольм высказал следующую точку зрения: «Формирование мнения больше не зависит от интеллектуального исследования определенных формулировок или аргументов, а является интуитивной, эмоциональной реакцией на действительность в своем собственном представлении».

Чтобы правильно обработать и передать полученную информацию, на телевидении уже давно существует короткий анонс, длящийся, как правило, 15–30 минут. Его единственная цель – вызвать интерес публики еще не причастной к событию. Здесь также можно найти отличие коммерческого телевидения от государственного, которое требует фиксирования в письменном виде разогретой информации, чтобы предостеречь себя от ошибок, благодаря чему создается соответствующий имидж. Информация – это все, и все – есть информация, и будет приложена масса усилий для создания достойной «вербальной косметики». Блеф начинается уже с выражения «жизненное ток-шоу» или так называемые «жизненные заметки»: представляемые в передачах «жизненные ситуации» могут показаться таковыми лишь на первый взгляд, чаще всего это законсервированная информация в конкретный отрезок времени. Ведущие регулируют происходящее с необычайной легкостью. И что же тогда мешает поздравить с праздником Пасхи еще на Рождество? Ясно одно: прямой эфир – это большой риск, связанный с увеличенными затратами. При необходимости передачу можно растянуть или сократить (чтобы не пришлось снова переносить следующую за ней «Спортивную студию»).

Мы, как правило, не задумываемся, кто и с какой целью создает свою программу.

В середине 1995 года в Германии около 300 ТВ каналов и 200 радиопрограмм можно было настроить через спутник.

Установлено, что СМИ, благодаря работе с особой формой информации, практически полностью изменили понятие беседы, в результате появилась никогда ранее не существовавшая связка всех носителей информации. Посредством телевидения идет воздействие почти на все смысловые каналы: слуховой, зрительный, кинестетический, перекрывая даже составляющую конкуренцию книгу.

В литературных диспутах на ТВ выигрывает новый читатель. Включите «Литературный квартет», где загримированный литературный критик Марсель Райх-Раницкий в компании с другими интеллектуалами раз в два месяца громко спорят в прямом эфире о новейших публикациях. Кстати, единственный критерий успеха всех информационных программ радио и телевидения – количество зрителей. Парадоксально, что визуальная программа поддерживает распространение печатных публикаций и лозунгом считает библейскую мудрость: «Вначале было Слово…»

С недавних пор бытует мнение, что Райх-Раницкий, Сигрид Лефлер и Хельмут Каразек превратили литературу в придаток шоу-бизнеса, где основной целью является развлечение зрителя. Хотя Хильмар Хоффманн, коммерческий директор Читательского фонда в Майнце, высказал свое мнение о данном трио довольно осмотрительно и даже отметил, что активное участие этой команды в деятельности литературного мира можно назвать образцовым.

Первоначально интеллектуальный диспут о содержании литературного произведения оказывает на публику заметное влияние, заставляя людей соглашаться с ведущими, формируя мнение общественности с помощью неброских телевизионных уловок и умеренно употребляемых популярных слов. Девизом при этом является оригинальное профилирование, сопровождаемое бесцеремонными высказываниями, жестикуляцией и наводящими на мысль короткими ремарками. В центре событий оказываются не литературные изъяснения автора, а ловко развернутая болтовня «по ту сторону всех аргументационных стандартов» (Роланд Мишке). В романе Норберта Гштрайнса «О 2» была высказана мысль: «Получается, что книга написана для обложки». Реальность глазами авторов: если бы мы были зрителями, мы бы смеялись, великолепно!

Возможно, за такими зарисовками скрывается новый вид информации, провоцирующей, ироничной, утрированной и в то же время экстремально яркой для слушателя или зрителя, но и не обременяющей своего потребителя, а вынуждающей вынести приговор, то есть выразить свое мнение.

Результат деятельности СМИ – это известие. Телевидение создает новые информационные дискуссии, восприятие которых зависит от индивидуальности человека и ограничивает наши возможности суждения категориями «белое» и «черное». Раньше религия евреев проповедовала: «Вначала было Слово, и Слово было Бог». Христианский Иисус Христос провозглашается Словом и несущим Слово Божье. Считается, что транслируемая по ТВ информация должна отражать лишь видимую действительность. В СМИ картинка заменяет речь, все больше и больше становясь основным коммуникационным элементом. Язык упрощается до вспомогательного средства (к зрительной информации), в котором информационные высказывания строятся на основе острых слов.

Но мы забываем одно: телевизионная публика, как и публика на лекции, хочет разжеванной информации.

Вопрос зрителей, слушателей, публики «Какое отношение это имеет ко мне?» стал основным для людей, подающих информацию. Главным вопросом!

Выдающимся примером в этой области являются так называемые Европейские новости, которые предлагают новости дня в картинках. Где телезрителей опутывает бегущая строка с указанием места и время произошедшего. Было ли вавилонское смешивание языков воспринято народами как ужасающая трагедия недопонимания, как действительная утрата языка, на котором общались все нации? «Взгляд на мир» – вот лозунг нашего времени, язык мешает конкретному общению в мировом масштабе, и как посредник едва ли сможет помочь. Картинки же создают общее представление и облегчают оценку произошедшего на начальном этапе: черное – белое. Временная последовательность событий приравнивается к слову «сейчас», что уменьшает историческое значение события. Такое качество информационного сюжета или фильма, как реальность, определяется субъективной оценкой. Благодаря свойственным человеку переживаниям и действиям, наше построение действительности получается практически запрограммированным. Само по себе действие приобретает новое качество. Например, огромное количество информации о войне в Югославии, находящейся в пятистах километрах от Мюнхена, побуждало немцев к следующему: к новостям стали относиться как к завораживающему, занимательному детективу. Жестокая действительность обсуждалась на каждом углу, ударение делали на основные понятия, такие как свобода – радость – блины – реальность. Делали выводы так просто, словно речь шла о событиях художественного фильма.

CNN в сообщении о войне в заливе пояснили, что информация, относящаяся к вопросу «Какое отношение это имеет ко мне?», может оказаться попросту утраченной из-за пассивности людей. Но добро победило и в заливе, редактированная информация с экранов телевизоров звучала торжествующе: аплодисменты – не нужно задумываться. Новые сюжеты – оставайтесь с нами: «Я рассчитываю на вас!» (Олаф Крахт)

Для подачи новых сообщений, так называемых «отраженных мыслей», используются современные инструменты, такие как ТВ или радио, для передачи тщательно подготовленной информации, исключающей необходимость задумываться. Несмотря на противоречия возникающие во время постоянных поисков фактов и великолепной театральной игры, постоянно происходит освещение миллионов и миллионов новых информационных сюжетов.

Чтобы быть объективными в глазах зрителей и одновременно подавать захватывающий материал, большинство американских каналов установило продолжительность фиксирования камеры на каком-либо объекте не более 3,5 секунд. В Германии и по всей Европе это время ограничено до 10 секунд, хотя разница между государственными и коммерческими каналами наблюдается даже в этом. На радио средняя продолжительность речи не должна превышать 15–25 секунд. Длинные высказывания допускаются лишь на темы определенной специфики. На ответы интервьюера отводится не более 10 секунд.

В Германии наблюдается тенденция сокращения эфирного времени под влиянием американского телевидения, что объясняется импортированием от 50 000 до 100 000 часов американской ТВ продукции ежегодно. Иногда допускается исключение при создании сюжета с участием скорой помощи или служб спасения, увеличение продолжительности отдельных кадров усиливает восприятие драматического момента.

Суть информационных слоев с их способами подготовки данных близка к следующей формулировке: упаковка должна вызывать первичные ощущения, притязание на живую обработку информации, как правило, ничтожно.

Визуальное представление определяется показываемым сюжетом или «суперидеологией» (Нейл Постмен) наших информационных потребностей. Так почему же мы предпочитаем телевидение остальным средствам массовой информации? Факт, не требующий статистического подтверждения.

Даже информационные каналы захлестнула развлекательная волна, информирующие сюжеты не претендуют на то, чтобы после их просмотра зритель задумывался. Поэтому едва ли кто-нибудь в Германии сможет объяснить успех новостного журнала «Фокус».

Если все-таки существует необходимость рассмотреть этот вид развлечения, лучше начать с главных составляющих: из 2 000 программ, относящих себя к новостным, лишь 20 можно с уверенностью отнести к информационным. В остальных же главным является разговор, а не чистая информация, иначе хватило бы нескольких информационных освещений в течение дня, что было бы логичнее и последовательней, зато не так интересно.

Клаус Альтман, корреспондент ARD, довольно удачно прокомментировал медийную действительность, при которой мы, зрители, должны сидеть в первом ряду: «Даже если мы заранее знаем, что скажет (например) политик по поводу того или иного события, все равно обратим внимание на сюжет. Нам просто необходимо изображение. Всегда новые и актуальные картинки… Лучше показать политика, раздраженно отодвигающего микрофон, когда из зала заседаний выходят 50 человек фракции, нежели репортера, стоящего перед зданием Парламента и монотонно читающего текст».

Если подать даже не несущую в себе информацию речь в сопровождении соответствующего сюжета, она вспомнится быстрее, нежели аргументированный доклад.

В программе немецкого ТВ «Тема дня» с ведущей Сабиной Кристиансен сообщения освещаются по степени значимости, вначале – самые главные, в результате чего зритель уже давно не ждет сенсации в конце выпуска.

Непонятная политическая речь (абракадабра) на небесхитростном языке чаще всего трактуется неправильно, отсюда появляется конкретное «Да», уже заключающее в себе смысловое «Нет».

История развития немецкого телевидения не связана с одновременным развитием презрения к нему публики, хотя мы не далеки от этого пути. Помните июнь 1994-го, частоту сообщений о проходящих выборах в Европе? После рассмотрения кандидатуры на пост премьер-министра Рудольф Шарпингс на вопрос об отклонении ответил неопределенно: «… это было первое… нет, не поражение, а лишь этап предвыборной кампании…» Много сказано, а информационная ценность равна нулю. Гельмут Коль произнес угрожающую фразу, цитируемую впоследствии чаще всего: «Шестнадцатое октября определенно наступит!» Как правдоподобно.

Что же происходит с информацией, полученной зрителем с экрана телевизора? Мы слышим ее, понимаем, так как происходящее знакомо нам. Но чтобы сохранить полученную информацию, мы не делаем ничего. Лишь 5 % увиденного или услышанного остается в памяти в течение часа, но даже не передаваемый материал, а лишь ассоциативные мысли. Итак, утверждения чаще всего не срабатывают, поскольку их смысл остается не понятым.

Вот прекрасный пример, как выглядит на экране наша действительность, показываемая из США. Более 50 телевизионных станций транслируют наложение швов, два комментатора замедляют операцию, чтобы информировать о процессе публику. Пациент Бернард Шулер сообщает со всей серьезностью после окончания операции: «К черту, вы не заставите меня прыгать на одной ножке для какой-то там передачи». Это говорит о достоверности происходящего, потому, что по сценарию этой реплики не было.

Другой пример, как информация может быстро превратиться в развлечение, это драма с заложниками, произошедшая несколько лет назад. СМИ пытаются разжалобить гангстеров, ставят во главу угла общественные интересы, а мы включаем телевизоры, конечно, только для того, чтобы быть информированными.

Вместе с новым видом информационных требований появились новые явления. Основной проблемой является отсутствие связи.

Особенный пример – набор несвязанных союзов, которыми оперируют комментаторы, транслируя новый сюжет.

Типичными стали обороты: «И теперь…», «А сейчас…» и прерывность (длинные не смысловые паузы в речи), часто возникающие в предложениях, указывающих место события: «Бонн. Партия социал-демократов…» Такие пробелы значат, что между отдельными новостями нет системной связи, нет логической обоснованности их последовательности. Информация воспринимается как разрозненные обрывки, где внимание фокусируется на отдельных местах происхождения событий, доступных наблюдателю, без желания представить событие в логической цепочке (как говорят, главное в цепочке – узелки).

Такое «И теперь» и взгляд на мир глазами репортера, говорят о том, что предложенная информация чаще всего без контекста. Сопутствующие отрывки речи практически не имеют значения для слушателя. Какое значение могут иметь прерывистые высказывания?

Разумеется, мы снова отбрасываем классический критерий значимости коммуникации. Был ли он раньше в диалектике, важны ли существующие критерии, стоит ли «ставить себя на место другого», иметь устаревшее мировоззрение. Вот и получается, что направленная на развлечение структура новостей является опережающим коммуникативным элементом. Неосознанно мы подразделяем информацию на «для тебя» и «для меня».

Понятно, что «меня это не касается» – особенность менталитета, которую систематически форсируют и относят к эмоциональной пассивности, тогда как состояние возмущения способно длиться, пока следующий поток информации не настигнет нас или путь к холодильнику окончательно не сотрет его нечеткие следы. Ничего удивительного, что часть наших мыслей располагается плотными рядами и структура потребления информации схожа со структурой полок в супермаркете: банки ставятся на банки, коробки – на коробки. Но нам необходим некоторый порядок, хотя возможна расстановка товара по желанию производителя.

Движение пальцем и серьезное, угрожающее, сбивающее с толку «И теперь» сначала вселяет надежду или даже кажется утверждением, но, как выясняется потом, к делу не относится. Новый масштаб подготовки информационных данных, затрагивающих наш мир чувств и ценностей, был отражен еще в постулате Аристотеля «Noli me tangere» (лат. «не тронь меня» – Пер.). Символичной стала наша реакция на появляющийся и снова исчезающий джингл (рекламная песенка) новостного канала CNN, позволяющего еще в анонсе несколько раз увидеть отрывки будущих сюжетов. Что служит скорее для привлечения зрителей.

Хейко Энгелькэс, специальный корреспондент ARD, комментирует происходящее следующим образом:

«Актуальность мчится по миру словно ураган, чье развитие невозможно предугадать. Сегодня это Москва, завтра – Багдад, потом – Йоханесбург. Практически ежедневно новый центр событий».

Ежегодно только страны европейского телевидения используют до 6 схем переключения передач в день, что составляет около 15 000 индивидуальных включений для обслуживания зрителей.

Попробуйте вспомнить 25 крупных заголовков с первых страниц газет за последние полгода или просто 25 отдельных событий. Или, еще проще, пять недавно услышанных по радио или увиденных по ТВ сводок новостей. Вряд ли вам это удастся!

Надеюсь, вы не посещаете курсы риторики и не увлечены специальной литературой, рассматривающей информационную функцию языка и её значение в межличностной коммуникации. Для обычных людей последовательная информация является не более чем «устранение незнания» (Руперт Лей), размеры ее поддаются количественной оценке и являются обратно пропорциональными незнанию или информационному дефициту получателя.

Телевидение, как коммуникативное средство, трактует понятие «информация», прежде всего как способ устранения дефицита общения, направленный на кажущееся объективным личное восприятие.

ПР источники ссылаются на то, что слушатель в нормальном состоянии способен воспринять максимально около 8 бит/сек. Тогда как телевидение одновременно предлагает еще и десятки картинок: известно, что одна картинка скажет больше, чем тысяча слов! Перед нами проблема, как воспринять такое количество предложенной информации.

Не нужно всерьез воспринимать исследования ПР служб, они не учитывают, что информацию часто приравнивают к обычному разговору. Например, даже при нормальном темпе речи ведущий новостной программы передает в лучшем случае вчетверо больше информации, чем мы можем воспринять. Расчет идет на возможность посредственного восприятия, для чего процесс подачи новостей как на радио, так и на телевидении умышленно в высшей степени избыточный, то есть отдельная информация повторяется через равные промежутки времени. Установленное среднее значение избыточной информации равно 87 %. Причем критерий избыточности определяется одной фактической информационной выработкой, из чего делают следующие расчеты:

1 – 8 бит (двоичная система): 60 (бит) = 0,8667, т. е. 87%

Хотя для телевидения эти расчеты относительны, так как:

• Информация должна быть развлекательной, отчего избыток всегда в пользу новой единицы измерения.

• Информация не должна быть запоминающейся, особого правила объединения различных высказываний нет.

• Информация не обязана повлечь за собой какие-либо практические решения получателя, не должна вызывать согласованных действий или провоцировать поведение зрителя. Он просто не должен выключить телевизор или переключить его на другой канал, в лучшем случае набрать предложенный номер телефона студии для успокоения совести.

• Отправитель информации никоим образом не должен в дальнейшем повторять сообщенную информацию другими словами, что может быть не понято слушателем и спровоцирует дальнейшее развитие споров по поводу смысла услышанного.

• Проверено (!), что эмоциональная подоплека информации способна до определенного предела развиваться посредством «А теперь».

• Соответствующий информационный контекст неспецифического характера пишется исключительно для телевидения.

• Считается, что обе классические формы понимания, а именно проективная и избирательная, не существуют в чистом виде. Причем проективное понимание лишь кажется объективным восприятием без особого умысла представленной информации определенной тематики (например политической или сексуальной). Под селективным пониманием подразумевается расположение информационных блоков по сбалансированной системе, отбирающей новости, разделяя изречения на «типичные» и неподходящие.

Формулируя обращение, человек делает акцент «на других» и забывает «про себя».

Насколько предложенные выше заключения верны, показывает результат ежедневного просмотра новостных передач в наших квартирах. Едва прогноз погоды мелькнул на матовом стекле экрана, мы тут же забыли, о чем было первое сообщение.

Даже здесь действует старое правило риторики: «Первое впечатление решающее, но остается последнее!», что на деле доходит до абсурда: получается, лишь завтрашние погодные условия имеют значение. Типичным комментарием обычно бывает: «Дорогой, завтра снова будет дождь!» Последнее впечатление остается…

Раньше транслируемая информация была обусловлена понятием «знание = сила». Потом новостным программам был дан зеленый свет. Теперь едва ли возможно запомнить что-то другое… – и что может быть занимательней дискуссий о погоде на завтра?! По меньшей мере, это нам больше подходит, ближе, чем молчать после просмотра реальных событий о гражданской войне в бывшей Югославии.

Как пишет один ответственный редактор новостной программы: «Суть обработки информации, в том, чтобы максимально сжато подать факты, не перегружать внимание зрителя и постоянно заинтересовывать разнообразием смены событий, где присутствуют новость, действие и волнение. Если информация не дает четкой картины, не несет яркой формы или проблемы, то вряд ли она привлечет внимание зрителя более чем на пару секунд… Произошедшее должно быть представлено с соблюдением должных параметров». Конечно, комплексности лучше избегать, отказаться от некоторых нюансов. Нет необходимости перегружать простые сообщения, «визуальное стимулирование заменяет мысли и языковую точность»!

Иногда кажется, программы новостей представляют собой ток-шоу, развлечение, подготовленное командой, привыкшей организовывать современные торжества. Коммуникативная дискуссия похожа на улицу с односторонним движением, заканчивающуюся тупиком.

При подобной подготовке информации происходит потеря значимости, в лучшем случае 50 % граждан смогут перечислить хотя бы половину министров действующего правительства. Не говорю уже о нижестоящих чинах. Нейл Постмен, профессор медиаэкологии университета Нью-Йорка, видит в этом большую опасность. По его словам, мы стоим перед фактом, что телевидение изменило понятие «информация», которую передают зрителю настолько неестественно, наигранно, что правильней было бы воспринять ее как дезинформацию… Не следует понимать под «дезинформацией» недостоверность, скорее это введение в заблуждение – излишняя, нерелевантная (несущественная), урывочная или поверхностная информация, симулирующая, будто что-то известно, а на деле – далекая от действительности.

Но какое отражение такая дезинформация находит в нашей повседневной коммуникативной практике, когда мы сами вдруг оказываемся не получателями, а отправителями?

Нельзя упустить из виду следующие пункты:

• Как правило, стиль говорящего не может не отразиться на передаваемой информации. Характерной для таких выступлений является логическая связь отдельных отрывков, понятная лишь докладчику, к сожалению, нам, публике, она оказывается недоступной. Такие сообщения напоминают паутину, где все нити переплетаются, а самым важным считается найти начало и конец.

• Как мне кажется, едва ли кто-нибудь в публичной дискуссии или на конференции – речь идет не о ток-шоу – может позволить себе выразить чувства. Эмоциональность в кругу менеджеров чаще всего запрещенное явление, которое по возможности стараются избегать. Понятий «для меня» или «для тебя» не существует, легче представляется положение, когда конкретные лица не указывают, а информация строго анонимна (ad rem). Естественно, эта аргументация больше подходит к фасадной технике, то есть к поверхностному рассмотрению вопроса. Как практик, я бы не захотел признавать, что близко к сердцу принимаю тот или иной проект, отношусь к нему как к «своему дитя» или горжусь им. Гордиться собою – в некотором роде запрещенное понятие, как похвала, сказанная в свой адрес по поводу какого-либо дела – слишком простой прием. Обратите внимание, сколько людей используют целый арсенал стратегий, чтобы похвалить себя от третьего лица. И тут же настойчиво умолявший о похвале, прежде чем ее принять, начинает терзать себя: «С какой целью меня хвалят? Чего добивается хвалящий? Куда он хочет меня заманить?»

• Другой пример. Однажды Вольфганг Корун, один из приближенных католического епископа Дюбы, задал своему наставнику провокационный вопрос по поводу § 218. На что последний ответил, как представитель церкви, как католический священник, наконец как епископ изворачиваясь, словно угорь, лишь бы не сказать ничего личного. Хотя оба понимали, что уместней было бы признать его положение марионетки, находящейся под давлением со всех сторон, парализованной мыслями о постоянном контроле над собой, угнетенной частью системы, в которой нет понятия «личность». По меньшей мере, это было бы честно и звучало не столь натянуто в открытой беседе. • Результат потребления продукции СМИ приобретет другой оттенок если рассмотреть отношения на презентации, когда, ссылаясь на статистику, несколько докладчиков высказывают свое мнение, так сказать объективное и общепризнанное. Как говорят, бумага стерпит все, она придает мыслям анонимность, передает чей-то опыт. Максимум, что можно сделать, – выразить протест, даже не адресуя его какому-либо лицу. Чем больше таких наслаивающихся друг на друга мнений, тем дальше общая картина от индивидуального суждения. От такой «борьбы взглядов» едва ли сможет уклониться профессиональный докладчик.

Не удивительно, что современные массмедиа запускают целую совокупность новых средств для усиления значимости беседы. СМИ формируют новые масштабы развлечения, сконцентрированного на сюжете, которому подчинена речь, значение которого определяет ведущий. Не могу не сказать: а ведь многие из нас – в том числе руководители – знают больше стилевых средств, относящихся к телевизионной среде, нежели к языковой.

Проверьте это сами, разделив лист формата A4 на две колонки, напишите в правой технические термины, знакомые вам, а слева объяснение на доступном обычному человеку языке. И что?!

Если пыл не угас, исследуйте свой последний реферат таким способом…

Безусловно, визуальное представление имеет право на существование. Но нельзя допустить, чтобы наше исконное средство общения, язык, оказался заброшенным или даже сознательно приобрел новую форму – речевую бедность. Подготовка сюжета направлена на информативность, искусство выражения рассматривается лишь в последнюю очередь, о речевых функциях говорить вообще не приходится. Как быстро мы совместили изображение и речь! Осознание происшедшего доходит до абсурда, когда мы сопоставляем книгу и поставленный по ее сюжету фильм. Вот тут и начинается прямое сравнение форм и распределение их по отдельным категориям – оценка значения одного посредством другого. Как к фильму, так и к книге предъявляются свои требования, фильм обращен к зрителю, книга – к читателю. Обычно между ними не возникает конкуренции, так как это вариации одной и той же темы. А кто из нас сравнивает яблоко и грушу? De gustibus non est disputandum – о вкусах не спорят.

• Но и мы, публика, влияем на длительность экспозиции общественными или профессиональными высказываниями. Мы охотно переключаемся на что-нибудь другое, так как сконцентрироваться на какой-либо деятельности долгое время не можем. Мы разучились слушать, и большинство докладчиков сразу после прочтения забывают заранее подготовленный текст. Доказательство тому – отсутствие пауз «для обдумывания», для которых не находится места ни на телевидении, ни в частных беседах, ни на производственных конференциях. Хотя трехсекундной паузы для обдумывания высказывания было бы достаточно. Только все это – утопия, на конференциях работают под давлением времени. С каким нетерпением мы ждем, когда же собеседник замолчит, чтобы мы, в конце концов, смогли выразить свои мысли, повторить сказанное, только другими словами. Наша повседневная коммуникация не отличается обдуманностью и направленностью на собеседника, наоборот, ее характеризует отрывочность, отсутствие последовательности высказываний. Как мы следим, чтобы говорящие слушали друг друга, причем важность этого аспекта мы отмечаем, лишь когда не слушают нас. Под влиянием телевидения мы привыкли к такому общению. Телевидение показывает пример отсутствия последовательности информации, нехватки аргументов, где само содержание часто оказывается похожим на разговор.

И почему мы не признаем, что поверхностны в своих суждениях и приветствуем беспредметное ведение разговора? Мы общаемся, если не по причине того, что должны это делать, то, как минимум, чтобы провести время. Часто непроизвольно мы наблюдаем коммуникацию не как «беседу друг с другом», а «одновременную речь или даже речь друг против друга». Вот и остается всего один маленький шаг до общения с телевизором, что практически и произошло. Зрителю не нужно возражать, притворяться, он освобожден от обязанности выслушивать собеседника, от необходимости отвечать. Кто переболтает телевизор?

Не объясняет ли это, почему с каждым годом растет число стариков, умерших в одиночестве перед включенным телевизором и обнаруженных спустя несколько дней или даже недель. Вот как один из соседей прокомментировал произошедшее: «Старику Шмидту даже некому было сказать последнее слово». А сосед хотел бы его услышать?!

Между телевизионной и лекционной информацией значительная разница. Одним из признаков первой является односторонность. В течение нескольких секунд, максимум нескольких минут, информация должна заинтересовать зрителя. Чтобы не препятствовать сбивчивому ходу мысли, бесконечно длинные, навевающие скуку утверждения исключаются. Новость или информация должна быть простой и прозрачной, чтобы с ней было легко согласиться. Структура аргументации щекотлива и однобока, создается впечатление, что текст сократили до минимума, за что ведущему, как правило, приходится извиняться перед публикой. Аудиторией мы чувствуем себя лишь во время доклада или на лекции, когда можем попросить повторить, разъяснить или задать вопрос; тогда как у экрана телевизора мы просто потребители.

Итог: как избалованные телевидением диспутанты, при прослушивании рефератов, на конференциях или специализированных обсуждениях мы предпочитаем разграничивать изречения на четкие и неразборчивые, комплексные. Неосознанно или втайне мы желаем, чтобы нам продали информацию или решение без обсуждения проблем или сопутствующих вопросов. Не потому ли мы лучше представляем себя практиками, нежели нерешительными и любящими поспорить теоретиками?

Часто желание что-либо доказать заходит слишком далеко, доходит до потери значения, отклонения от действительности. Альфред Хэррхаузен создал Немецкий Банк, сегодня же наоборот, происходит персонификация предприятий.

Телевидение демонстрирует нам условности прошлого, когда не было ни непрерывности, ни четкого контекста информации. Нам предоставляют несвязанные отдельные мнения, а также исторически направленные, как скорость будущего, как незначительность. Телевидение – это информационное зеркало, отражающее только «здесь и сейчас», уважающее лишь значимость. В придачу ко всему – теорема, в настоящее время существующая благодаря возрастающему отсутствию ориентации. Принцип веры в завтрашний день замещается ностальгией по вчерашнему дню. Хотя нас до сих пор заботит однажды сформулированное Гарри Фордом: «История – ерунда». Словно жуткая и непроходимая стена тумана, «вчера» отделяет нас от будущего. «"Ничего" так же старо как и вчерашняя новость», – гласит закон публицистики. «Наше прошлое – последние минуты будущего», – говорят с экранов. Согласно Девиду Рисману, печатные издания не просто информация, ей присуще интеллектуальное остроумие, так современное информационное общество получает информацию в виде разговора, утомляющего и усыпляющего сознание, в чем заключается опасный эффект телеуправления.

Нейл Постман кратко резюмировал понятие «телевидение»: «Это коммуникативное средство, представляющее информацию в упрощенной, невещественной и неисторической форме, лишенной своего контекста и загнанной в форму разговора».

Но и это не ключевая проблема нашего тупикового общения, это не критикуется и редко отражается на потребителе. Основная проблема в том, что мы возводим телевизионные разговоры до уровня общения и превращаем в измеритель всех коммуникаций. Таким образом все уровни нашей жизни становятся связанными с телеэкраном, и правила одностороннего монолога все глубже проникают в нее.

Протест против десяти заповедей телевидения:

1 Изображение есть действительность!

Там, где мир изображения становится тоталитарным, постепенно утрачивается способность общаться с помощью слов.

2 Телевидение отображает нашу действительность!

Если телевидение отображает нашу действительность, действительно ли это наша действительность? Спорное утверждение, она никогда не будет больше чем ее фрагмент.

3 Нет ни прошлого, ни будущего, только настоящее!

Межличностные отношения нельзя рассматривать без До и После, иначе будет невозможно проследить характер и главную цель этих отношений.

4 Признается только менталитет «А теперь»! «Итак»!

«Итак, вперед через могилы», – гласили последние слова Иоганна Вольфганга Гетте на могиле его сына, хотя они заключают в себе воспоминания далекого прошлого как неразрешимые в настоящем. Целью коммуникации являются взаимоотношения, мы передаем друг другу сообщения при различных обстоятельствах и пытаемся посредством диалога установить отношения друг с другом, даже тогда, когда изначально нечего сказать по существу.

5 Позволь себе поговорить!

Информация заключает в себе всегда фактический материал, отвечающий психологическим потребностям, даже когда есть желание развлечения. Сокращение ценностей не удовлетворяет спрос на нормальную интеллектуальную пищу.

6 Не создавай собственных суждений, но принимай опубликованные!

Наш коммуникационный мир существует благодаря обмену индивидуальными мыслями, приведению аргументов и сообщению полученных из споров истин. С экранов телевизоров все чаще пропагандируют формирование мнения «один на один», без личной ответственности с намеком на деморализацию наших собственных возможностей. Сама по себе чистая коммуникация без собственного мнения – не коммуникация.

7 Не поддавайся эмоциональному воздействию, не позволяй сбить себя с толку или спровоцировать!

Напротив: плодотворная коммуникация живет благодаря эмоциям, так как она отражает смущенность, она процветает с раздражением, ей сопутствуют «вопросы после». Она нуждается в провокации, хотя не каждая мысль действительно продуктивна и доступна.

8 Не задавай дополнительных вопросов и не провоцируй обсуждение!

Все традиционные инструменты коммуникации, такие как аргументация, выдвижение гипотез, выводы и т. д., подрывают целостность картины, предоставляют возможность спонтанным высказываниям. «Справедливость телевизионного изображения требует визуального преобразования, так во всяком случае должно быть изначально», – гласит проект, который так и не осуществился. Сами создатели не смогли прыгнуть выше головы, не научились передавать свои мысли посредством речи, а не изображения.

9 Поскорее забудь увиденное и услышанное!

Результаты американских исследований подтверждают такую ситуацию потребления. После просмотра передачи только 3,5 % опрошенных зрителей были способны ответить правильно на 12 простых вопросов односложными ответами «верно» или «не верно».

В результате другого исследования было установлено, что более 50 % зрителей после просмотра информационной программы не могли вспомнить ни одной новости – хотя опрос проводился через 15 минут после просмотра, причем лишь 5 % зрителей смогли удержать информацию немногим больше часа.

Однако было также подтверждено, что можно повысить уровень сохранения информации, продублировав новость бегущей строкой под изображением. Информация, поступающая по двум каналам памяти, улучшает качество процесса запоминания на 25–30 %.

10…………

Верите ли вы предварительно подготовленным утверждениям и чужому мнению? Не имеет значения, 9 или 10 заповедей, главное, чтобы вы после первой были готовы говорить снова.

Нейл Постмен предположил, что телевидение все-таки должно позволять зрителю думать: «Каждому рекламному ролику… должно сопутствовать короткое пояснение приблизительно такого содержания: „Минздрав предупреждает: реклама на телевидении вредит формированию здорового общественного мнения“».

Мне лично этого не достаточно. Мы должны осознать, что происходящий информационный взрыв с сопутствующими ему изменениями вида, формы, объема скорости и обработки контекста тянет за собой изменения наших коммуникативных отношений. Хотя все это второстепенно. Намного важнее понять, что, с одной стороны, едва ли сохраняется наша коммуникативная способность, когда мы появляемся на телеэкране. Не всегда сохраняется способность правильно сформулировать мысль. С другой стороны, мы утрачиваем естественную способность общаться, когда начинаем сопоставлять норму коммуникации на телеэкране и повседневное общение.

Утешительно, что, переставая задумываться, мы легче общаемся.

Индивидуальность имеет рыночную стоимость; считается, что ее можно продавать.

Лучшим примером тому является бывший президент Рихард фон Вайцзекер, вождь «серебряных локонов» из Бонна, пользовавшийся признанием всех граждан ФРГ, благодаря влиятельному и безупречному имиджу.

В коммуникации, как науке, ростомером называют способность, выставить напоказ свою индивидуальность. Итак, коэффициент интеллекта – показатель умственного развития, зависящий от способности позитивно представить свой индивидуальный профиль для постороннего восприятия.

Уровень IQ не дает объяснения, соответствует ли действительности воспринимаемая картина. Часто разница между общественной («В этом я согласен с другими») и индивидуальной («На этот счет у меня своя точка зрения») сторонами личности оказывается значительной.

Вайцзекер, по мнению «хорошо информированных источников», становился в узких кругах сотрудников холерической личностью, едва только что-то шло не так. Но это не было достоянием общественности.

Впрочем, уровень «IQ» обозначает так называемую «гибкую личность», с помощью которой удается увеличить свою значимость или авторитет в глазах других.

Итак, понятие «личность» подразумевает две константы, а именно:

• способность человека создать определенный образ или профиль;

• существование тех, кто способен оценить данный образ.

Отсюда вытекает основной вопрос: насколько «гибкая личность», созданный образ интересен другим?

Или, с другой стороны: насколько человеку удастся проникнуть во внутренний мир окружающих и будет ли это проникновение позитивным? Благодаря обусловленности личности, получается, что в момент восприятия все подходящее остается, а остальное просто опускается.

Вопрос самовыражения – как вы успели заметить – всегда вопрос «достоверности», то есть вопрос сохранения подлинного Я, способность соответствовать определенным рамкам, не отказываясь от «самого себя».

Уровень IQ состоит в систематической связи с сильно различающимися переменными величинами, такими как собственная оценка и оценка других, профилирование и самоцели, проявление личных качеств и уважение других, индивидуальный стиль и коллективные потребности.

Общаясь с другими людьми, мы передаем им и что-то свое. Такое самовыражение может происходить довольно часто, однако, не исключена скрытая форма. Например, мы можем говорить о нашей неуверенности и возникающих страхах, обсуждать вещи и других людей, и «как бы между прочим» сказать: «А вот я – просто потрясающий человек!..»

Все эти показатели образуют тропинку между восхищением и отвращением, нервозом и самоуверенностью, хотя существует множество других категорий и ценностей, определяющих нашу гибкость и классифицирующих наш образ. Но отношение других никогда не будет решающим, когда дело касается того, как мне действовать и что говорить!

При этом создается два полюса: внушение уважения и фасадная техника.

Первоначальное самовыражение нередко доходит до крайности (я…я…я), выстраивает фасадную технику, используемую скорее в целях защиты, маскирует собственное Я. Можно подумать, собственному Я неловко, так редко и мало говорит оно о внутреннем состоянии, собственном мнении и взглядах.

И вот собственное изображение зашифровано, а декодирование – настоящие узы, так что на средства выражения стоит обратить особое внимание:

• паравербальное вмешательство в течение речи собеседника, такое как «Ах, да? Интересно…», «Заметь…» Итак, короткие фразы, с последующими сообщениями могут иметь значения: «Со мной такого никогда бы не произошло» или «Это я сделаю лучше» (внушение уважения), или «В такое едва ли кто-то поверит» (фасадная техника);

• манера и способ говорения (снисходительно, надменно/покровительственно, сострадательно/жалостливо…);

• выбранная дистанция и доверительность по отношению к собеседнику;

• стиль речи, косвенная или прямая речь, например: «Майер, вы должны вместо этого…»;

• сжатая или пространная речь (так называемый «поверхностный или детальный подход»);

• вид и способ вербального вмешательства в речь собеседника;

• частота использования «сослагательного наклонения» (я бы мог, я бы хотел, было бы можно, был бы я должен…);

• словарный запас и его «засорение»;

• невысказанное (невербальное) комментирование того, что сказал собеседник;

• очевидные комплексы или нервозность, отражающиеся в речи (например заикание);

• попытки вести разговор на одну и ту же тему или, например, перевести разговор о хобби собеседника на свои собственные интересы;

• постановка интересов человечества выше интересов нации (космополитическое воспитание);

• тематика или происхождение чувств и побуждений;

• наконец реакция на речь собеседника.

Разумеется, этот список можно продолжать и продолжать. Пока решается одна проблема, возникает другая, и нет камня преткновения, который нельзя устранить. Хотелось бы убедить некоторых, что каждый путь начинается с первого шага, побуждающего на другие, и вот еще одна пропасть преодолена. Главное – начать!

В конце концов, не существует объективных критериев, определяющих одни или другие крайние позиции или высвечивающих золотую середину. Как ко мне относятся, так и я отношусь. Ощущения в животе сигнализируют, принимаем ли мы собеседника и его самовыражение. Хотя и тут можно поспорить. Важно, чтобы это открытие помогало понять, почему два очень похожих человека видят мир совершенно по-разному.

Следующий диалог, например, нельзя считать необычным:

– Какой обаятельный этот доктор Мюллер! Он меня порядком рассмешил!

– Что, ты называешь обаятельным этого старого болтуна, у которого одна лишь тема: Я…я…я?

Говоря об уровне IQ следует вспомнить еще один фактор, проясняющий картину: происходит ли совпадение с действительным восприятием человека. Можно выделить коммуникативный IQ.

Чем искусней и непринужденней ведет себя человек, чем приятней создастся о нем впечатление, тем меньше вызовет его поведение помех.

Коммуникативное IQ обозначает нечто иное, как способность умело и приемлемо общаться с другими. Особенно в сложной ситуации эти качества необходимы. Отсюда следует дальнейшая цель самовыражения, искусство, не провоцирующее коммуникативный разрыв. Желание продолжать диалог, контролировать ход беседы, открывая попутно частичку себя.

Как удачно передают эту мысль следующие строчки:

Захочу – останусь. Это право также признается и за другими людьми, поэтому разговор является моментом, когда две индивидуальности могут найти друг друга, чтобы вместе пройти отрезок пути по мосту общения. Я не могу, но и другие не обязаны отказываться от своей индивидуальности, чтобы пройти часть пути вместе. Ясно, что эти строки знаменитого Хар-риса-Мотто: «Мне хорошо – тебе хорошо» – основа, отражающая процесс коммуникации.

Постольку, поскольку.

Разве это новые масштабы самовыражения? Они проявляются в навязчивости, нервозах, нововведениями и доходящими до крайности вариациями одной и той же темы.

Совершенно новые рамки самовыражения создает телевидение. Например, более 40 ток-шоу еженедельно предлагают, как бы мимоходом, громадное количество сознательно или неосознанно представленных примеров самовыражения различных людей – и это только немецкое телевидение. Не факт, что вид и способ подготовки товара обязательно новы, потребительские рамки расширились до миллионов зрителей, открывающих совершенно новые масштабы формирования взглядов.

Спонтанно мне пришел в голову пример: автор бестселлера позвонил в секретариат нашего офиса с просьбой срочно развить его телегенитет (способность свободно себя вести перед камерой на съемках для телевидения). В разговоре с ним выясняется, что книга даже еще не появилась на рынке, хотя писатель уверен, что она – «настоящий хит». А мне лично, как топ-менеджеру или тренеру экстракласса, этот термин даже в голову никогда не приходил.

Во время обучения выясняется, что нервоз («Моя семья от меня отказалась», «У моих друзей больше денег, чем у меня»…) способствовал возникновению желания что-то доказать многомиллионной публике. Нам с коллегой пришлось проводить «терапию» в течение трех дней, но он непременно хотел «выступления на ТВ», хотя мы несколько раз демонстрировали, что он не сможет продержаться и трех минут в настоящей дискуссии. Все предостережения о потере лица, имиджа или даже полном провале летели на ветер, то же происходило с попытками психологического переосмысления («Моя сила в творчестве!»).

Его даже пригласили на ТВ, правда, не на «Горячий стул» RTL, («Горячий стул» – передача, дублирующая российскую «Герой дня без галстука»; RTL – государственный канал немецкого ТВ. – Пер.), а в качестве оппонента в другую программу. К концу передачи он взбесил всех присутствующих. Настоящее бедствие, а для него лично – страшный путь страданий.

Жаль, что телевидение не дает шанса выступить в театре самовыражения широкой публике, герой оказывается жертвой.

Шоу-бизнес – это кульминация экстремального самовыражения, дающего право таким людям, как Карл Долл, Ульрих Майер или Альфред Биолек направить свои способности на желание профилировать, придать новое значение самовыражению и вывести его из общепринятых рамок, где оно было всего лишь одним из четырех кирпичиков коммуникации. Раньше это называлось коммуникативной потребностью небольшого экскурса к собственной персоне. Так на телевидении возникла новая тождественность:

Например, в американской предвыборной кампании в президенты 1984 года кандидатов Вальтера Мондале и Рональда Рейгана («Политика – театральное искусство») целевой установкой было не воздействие, а постановка самовыражения.

Итак, будет ли бундесканцлер выдвигать в качестве предвыборной команды группу экзальтированных парикмахеров, как однажды смело высказался Нейл Постмен?

Уже в 1981-м сработал американский «замедлитель», так как «одобрение данного явления публикой оказалось под вопросом».

Наконец, самовыражение обозначает еще, как уже констатировалось, показ определенной искренности, достоверности, подлинности, сознания ответственности, привлекательности и схожести взглядов.

Правильно, речь идет о видимости, не о том, чтобы быть таким, иначе из-за налоговых правонарушений или других штрафов остальные политики обрекли бы себя на исчезновение. Актуальную позицию можно быстро утратить из-за теневой экономики, но и не факт, что карьера политика постоянно с ней связана.

По-видимому, собеседник превратился в посетителя театра, просто принимающего за действительность разыгранную перед ним сцену. Психологическая драматургия празднует период расцвета.

Йоханнес Гросс, известный журналист и комментатор, отметил как-то в своем дневнике:

«У некоторых людей самовлюбленность настолько высока, что им удается победить даже инстинкт самосохранения. Как тогда иначе объяснить факт, когда люди принимают приглашение на шоу, где к удовольствию зрителей над ними издеваются вплоть до ритуального забивания?»

Америка служит для нас примером (и не только в этом): каждому, кого волнует мнение общественности, для полирования имиджа предлагают услуги имиджмейкера. В его обязанности входит анализ, оценка, планирование и создание эскизов, которые должны проектироваться в общественном сознании как профиль личности. Лозунг – «Скажи мне, какое впечатление ты хочешь производить на окружающих, и я скажу, что тебе для этого нужно!» Кстати, у канцлера тоже есть эксперт по этому вопросу.

Неизбежное следствие – супруг/а, дети, друзья и родственники должны изучить сценарий, или без долгих размышлений будут вычеркнуты из него. «Нет бизнеса кроме шоу-бизнеса!»

Одним из решающих инструментов, от которого зависит самовыражение, является результат связи я – ты – мы – человек – известие.

Часто по сообщению можно понять, что у человека отсутствует интерес к выражению какой-то конкретной позиции, просто персонализируется лозунг «Доверьтесь мне, я все решу» или «Я искренен с вами».

Не является целью передача информации или выражение проблемы, текст утверждения умышленно сокращают, чтобы этим сфокусировать внимание на человеке.

Издавна использовался феномен психологической уловки: человек рассказывает о себе по телевизору о том, какие потрясающие поступки он уже совершил, и мы представляем, что новые проблемы будут также легко решены, благодаря новому подходу.

А на деле оказывается минимум фактического интереса и максимум личной заинтересованности.

Кстати, в предвыборной борьбе Джона Кеннеди и Ричарда Никсона был установлен факт: чтобы зритель ощутил серьезность, превосходство и взвешенность суждений кандидата, ему достаточно было бросить беглый взгляд вниз влево на паркет в студии, и процесс самовыражения заканчивался триумфом над информацией.

Подобные примеры легко найти в политическом шоу-бизнесе. Так однажды Гельмут Коль не учел, какой эффект на публику может произвести покупка новых очков, когда Норберт Блюм объявил перед камерами, что покупает очки серийного производства (на самом деле они были сделаны на заказ). Экс-канцлер Гельмут Шмидт тоже согласился, что его замечательные очки в серебряной оправе смотрелись бы не хуже в роли серийных. Все объясняется лозунгом: «Я один из вас, дорогие избиратели!»

Самовыражение на телевидении чаще всего направлено на проведение «моментальной терапии» многомиллионной публике, какой зритель не будет в восторге от олицетворения идеалов, исполнения желаний, освещения запрещенных или обычных тем. Возбужденный интерес должен быть направлен или смещен в сторону представляющего себя человека, за чем мы уже долгое время наблюдаем: чей образ истощает, пронизывая глубинные слои нашего удовлетворения, и регенерирует наше скрытое недовольство?

На телевидении кульминирует расцвет творчества; мы пытаемся создать желаемые и приводящие в восторг телезрителя картинки.

Новые масштабы самовыражения сравнивают менеджера, отвечающего за связь с общественностью, с королевой-мачехой из сказки «Белоснежка и семь гномов», спрашивающей у зеркала свое психическое «я»: «Свет мой, зеркальце, скажи, кто властнее всех на свете?»

Круг вопросов можно ориентировать в любом направлении: журналист спрашивает, кто великий разоблачитель здесь в стране; юрист спрашивает, кто искусней всех прикроет законом незаконное действие и так далее. Самовыражение – это что-то довольно натуральное, во всяком случае, оно пока не переходит в профессиональный нервоз или манию.

Как серая дымка неотступного прошлого, параллельно новому масштабу информации, растет современное искусство эгопродажи. Сегодня человек, желающий обратить внимание собеседника на то, что он, например, лютеранин, скажет: «Так считаю я, и не может быть иначе!» – Извините – «Так считаю я, и я такой же, как и вы, если хотите знать!».

Совершенно по-новому оформленный наш коммуникативный ландшафт форсируется главным образам посредством телевидения, сообщения не просто передаются диктором, а стоят на переднем плане случившегося.

Дозированное самораскрытие имеет существенное преимущество. Это игра, в которой мы не хотим быть вторым победителем.

Новым в масштабе самовыражения является категория «возрастная направленность». На вопрос, как можно привлечь внимание других, профессионалы говорят: нужно действительно соответствовать параметрам собеседника.

Вместо того чтобы скрывать себя, нужно показать свою индивидуальность «доступной», в этом и заключается ценность внешней, демонстративной прозрачности.

Удачным примером можно считать интервью Линды де Мол, во время которого со стороны ее друзей слышалось: «Линда, убери, наконец, эту глупую ухмылку!»

Управление имиджем и процессом коммуникации экстраполирует только частицу калейдоскопа индивидуальности, сокращая в первую очередь очарование, душевность, меняет привычный для окружающих стиль, личное «признание», иногда приводит даже к видимым изменениям.

В Бонне не было ни одной публикации, где бы «наш Ричи», Вайцзекер, не соответствовал своей роли. Тот же сценарий в США: нет ни одной фотографии, где Абрам Линкольн улыбается. Имидж имеет свою традицию не совпадать с реальностью. А вот как обстоит дело во время выборов Папы в Ватикане: жизнь кандидатов исследуется до мельчайших деталей, пока в воздухе не разнесется запах дыма. Ток-шоу еще расти и расти до такого способа создания имиджа. В частных учреждениях людей часто относят либо к белой, либо к черной категориям, охотно прибегая к крайностям. Отсюда следует, что наш медиамир круглый, и естественно считать одной из горячих тем столкновение в обществе Добра и Зла, а также других противоположностей.

Однако имидж мы уже научились оценивать. Достаточно одного вербального промаха или неверного действия, ставящего человека в неловкое положение перед окружающими, не задумываясь мы сразу переносим его из позитивной категории в негативную.

Как создать желаемый имидж высокого класса, можно показать на примере Ханса Иоасима Бюргера, автора книги и ПР-эксперта. В роли супергероя Бюргер выступал в основном кадровом составе всех известных ток-шоу. Его книга «Человек, с тобой все в порядке», или что-то в этом роде (кто в наше время способен запомнить столько титульной информации?), демонстрирует его плоский, мужской ответ на все действия во имя эмансипации в прошлом, причем высшей точкой считается момент затягивания пояса. Как птица феникс возродилась из пепла, так и вся мужская половина решила обрести себя вновь, только другим путем: продать как можно больше книг. А когда это удалось, нужно быстро дописать продолжение, в лучшем случае заканчивающееся трилогией. Имидж создан и будет подтвержден известностью. Спасибо информации! – Бюргер был несколько раз разведен и снова женился. К заботе об имидже можно также отнести появление на телевидении его бывшей супруги, естественно выступавшей в роли жертвы.

По-видимому, это и есть идеальная комбинация имиджа и коммуникативного IQ, смешанной неосведомленности и эмоциональности, персонифицирующей наши черно-белые мысли.

Обезличивание, направленное на целевую аудиторию, явилось видимым недостатком бестселлера Огера «Не задевай пустышку», имевшего похожий успех в разоблачении.

С новыми масштабами информации связаны новые размеры самовыражения, отклоняющегося от научно-коммуникативного фундаментального понимания уже на количественный прыжок. Но кто воспринял его всерьез? А если и воспринял, то действительно ли поверил?

В конце концов, это наша новая повседневная коммуникация, обострившаяся благодаря разговорам на телевидении.

Давайте коснемся темы Джерома Брунера, Studies in Cognitive Growth (с англ. «Изучение познавательного роста»). Приговор уже вынесен – коммуникативное снижение открывается под влиянием внешнего мира на внутренний, а может наоборот? Кто скажет, что вопрос неактуален, не идет ли «священная корова коммуникация» с ее традиционным подходом к риторике, диалектике и кинетике на заклание?

Другой захватывающий вопрос: самовыражение народных демагогов на телевидении приносит пользу их деятельности или мешает им. Или такой штамп воздействия, основанный на намеренном извращении фактов, достался нам от Адольфа из Браунау, или он оказался во власти разоблачающего журнализма и телекамеры, как «сочетание фанатичного гротеска клоуна и гениальности глупца, вульгарности и четверти образованности, как политической и навязанной рекламой» (Клаус Харппрехт).

«Нет», – считают такие люди, как публицист Харппрехт. Он проводил свои эксперименты на радио, пытаясь проникнуть в душу слушателя час за часом, день за днем. Вербальная пропаганда, таким образом, отпечатывалась в сознании искаженной картинкой. Как раньше, так и сейчас вопрос остается дискуссионным, а его значимый аспект лежит на поверхности: телевидение не является автономным, проводящим самостоятельный отбор информации, технологически объективным чем-то, а распространяет программы, изображение источника действия, облаченного для восприятия.

Гитлер не использовал анонимные радиочастоты, он сначала завербовал надежных людей – «обеспечил тыл», а затем спровоцировал реакцию в обществе, благодаря пропаганде приближенных. Без дальнейшей перспективы вышеупомянутая дискуссия бессмысленна, иначе любой харизматик смог бы использовать средства массовой информации по своему желанию и причудам.

Не следует думать, что телевидение (как утверждают новички, начиная работать с компьютером) живая технологическая сущность, которую люди создали однажды по своему подобию. Привет от научной фикции!

Это не так, иначе люди могли бы управлять своим самовыражением с помощью содержательных изображений. Так, например, чтобы привлечь избирателей проголосовать в пользу «Forza Italia» итальянская суперзвезда и душа телевидения Сильвио Берлускони создал более 13 000 медиаклубов, но это принесло ему лишь четверть голосов избирателей. Символом «Forza Italia» был и есть не кто иной, как сам харизматичный Берлускони, сделавший свою личность культом первого плана.

Не информация, не новейшие политические разработки помогли Сильвио Берлускони, а исключительный контроль за коммерческим телевидением, чего было достаточно для захвата политических позиций. Почему он должен избегать приема, широко используемого другими? Он, кто знает, что значит «программа», и никогда не уберет пальцев с клавиатуры, зная ее предназначение: чтобы сохранить власть до конца жизни во всей ее мощи, нужно ежедневно соблюдать распорядок дня.

Никто даже не задает себе вопрос, нужно ли такое управление итальянскому народу, лишь единицы требуют, чтобы правящие круги выпустили из рук контрольный джойстик. Да, многие хотели бы, чтобы именно им передали контроль над государственными широтами.

Берлускони не церемонится, это его «инструмент постоянного доминирования» (Клаус Харппрехт).

Единственные, кто протестует, – зарубежные страны. Слышны возмущенные выкрики: «Проделки государственных СМИ», «Телевизионный фашизм», – волнуются политические противники.

Берлускони удалось сделать то, что не вышло у американского промышленника Росса Перота и политической звезды Бернарда Тапи, – построить двухпартийную систему республиканцев и демократов.

Как полагают рациональные аналитики, все зависит от обстоятельств, наша общественная система по-новому ориентируется на «демократию в СМИ», что очень близко от действительности царящих в СМИ попыток самовыражения. Вопрос изменения не входит в компетенцию общественности, просто коммуникация приняла новые размеры, нашла новое поле деятельности, что к настоящему времени неуместно трактуется пассивностью общества.

Так же как сейсмологи виновны в происходящих землетрясениях, так и СМИ можно обвинить за передаваемые ими сообщения. Как вогнутое зеркало отражает душу, что само по себе гипотетично нечто.

Как-то парижская газета «Le Monde» предложила читателям рассмотреть вопрос, противостоит ли телевидение демократии, можно сказать, ключевой вопрос. Хотя в то время речь шла о совершенно другом очаге общественной значимости. Телевидение сопутствовало революции нашего устаревающего общения.

Исполнители дают общую картину в таком свете, что все услышанное и опубликованное так и остается неясным.

Клаус Харппрехт пишет об этом: «Оно (изображение) требует радикального упрощения сложного отношения к вещам, что сглаживает сознание комплексности нашего существования. Изначально у зрителей вырабатывается способность воспринимать половину (иногда даже полностью) получаемой информации с экрана телевизора. Опасная иллюзия, что знания событий со всего мира помогут решить их собственные проблемы».

Однако различные эффектные протагонисты стирают все личные проблемы человека, поевшая ему следующую информации: Я – решение: забудь проблему; Я – информация, забудь все остальное. Информация, конфронтация – название варьируется, сообщение остается.

Скрываясь под вербальной косметикой, человеческое самораскрытие создает ориентированную на потребителя инфантильность, вслед за чем неоднократно спрашивается, соответствует ли истине полюбившееся изображение. Наше информированное общество верит картинке, если с другой стороны ведущий, комментатор, менеджер или политик впадают в заблуждение, следуя правилу: «Videor, ergo sum» (меня увидели, итак это я).

Понадеявшись на свои зеленые глаза, Берлускони сократил политическую программу, положившись на внешний вид и закон повторения. Кого тревожит, что вынашивающий надежды Сильвио Берлускони взял под залог меловой промышленности в нескольких банках 4,5 миллиона DM, этот факт к делу не относится. Но как выглядит Берлускони с такой горой долгов? Не очень привлекательно? Только ни в этот раз.

Наконец, таким личностям наплевать на прошлое. Единственное, что тревожит, – настоящее, в качестве вклада в будущее.

Если на радио создают кино для слуха, то телевидение – кино для глаз. Принцип, уже много лет тренирующий память. Кто думает и запоминает, используя зрительную память, тому плевать на детали; производя разграничение общности, он делает анализ действительности, а не наивно полагается на свои фантазии и творчество. Такие люди моментально привлекают зрителя. Поскольку времени на паузы нет, появляется системное противоречие между событием и съемкой. Вместо того чтобы глаз «помогал» связать изображение с текстом, происходит парадоксальное восприятие. Сообщение не просто противоречит непрекращающемуся потоку кадров, а даже нивелирует его.

Логичнее объяснить ситуацию взаимодействием правого и левого полушарий головного мозга. В то время как левое полушарие считает, анализирует, читает и говорит (рационально), выстраивает системную линию или шаг за шагом создает структуру, следует системе правил, деятельность эмоционального правого полушария построена на хаотичном движении мыслей. Оно собирает картинки, делает сравнения, развивает немыслимые фантазии, интуицию, творчество и позволяет не быть собой. Одновременно создается психосоматическая установка на ответственность, синтезируются все мыслительные процессы.

Телевидение не нуждается в речи или комментариях зрителя, отвлекает его от анализа, структурирования и систематизирования, линейной и ориентированной на цель обработки увиденного. Происходит привлечение зрителя, желающего коллекционировать картинки, одновременно признавая изображение за синтез действительности «мира-деревни» (где все про всех известно). Это касается и информационных съемок.

По-другому на самовыражение смотрят посредники. Они требуют безоговорочного внимания, заставляют зрителя использовать фантазию, интуицию и творческий подход для поиска недосказанного, что должно помочь в создании идеальной картины. Предложенная сцена пользуется спросом.

Различие между представленными ролями и прежним Я редко выглядит невысоким гребнем, чаще всего – широким рвом. В предлагаемых идеалах можно разглядеть лишь короткие, снова и снова мерцающие моменты действительности, разочарование. Моменты, являющиеся причиной трещины в фасаде или нехваткой оборотной стороны медали, показ которой может оказаться провалом в глазах безжалостной аудитории.

Бывают ситуации, когда, например, председатель наблюдательного совета допускает необходимость стратегического хода. В возникшей паузе представитель мелких акционеров вводит его в замешательство вопросом, сможет ли говорящий отказаться от всех 17 мандатов. И «великий» председатель начинает дрожать от ярости, считать на пальцах, запинаясь уже на одиннадцатом, называя двенадцатый, любезно просит разрешения повториться и в конце концов, замолкает. Провокация – и маска дала трещину. СМИ поглотили свою жертву, председатель наблюдательного совета тренировался как минимум раза два в принудительном порядке, отрабатывая манеру держаться, сохранять хладнокровие.

Для чего делается разоблачение? В том числе и для развлечения. Мелкого акционера воспримут как дилетанта, стремившегося пошатнуть идеальный имидж руководителя, причем в самом начале заседания, словно именно он сидит на коне.

Сомнение в себе нередко является частью самораскрытия.

Другую картину самовыражения предлагает, например, Карл-Иозеф («Кайо») Нойкирхен, его символ – красная каска, он спасатель несостоятельных концернов. Образ пожарника ему совсем не подходит, правда он что-то тушит, разливая при ходьбе много воды. «Зеркало» цитировало его, называя приходящим с садовыми ножницами. «Неделя» поняла его как «мальчика для битья», «Журнал руководителя» присвоил ему звание «капитана без команды».

Не важно, насколько справедливы отзывы о нем, не имея значения, насколько естественно он ведет себя, давайте разберем его умение держаться.

Обратим внимание на элегантный, привлекательный внешний вид. Причем необходимость быть хорошо одетым – condition sine qua non – подтверждается словами: «По одежке встречают». (Кто представляет себе руководителя в свитере с высоким воротником или в вязаном пуловере и ортопедических тапочках?) Сюда можно добавить глубокий баритон, звучный голос, жизнерадостный, порой выдающий яркие изречения. Ловкость и очевидная уверенность завершают картину, воплощающую саму компетентность, причем умение говорить свободно, без конспекта является для него гарантией успеха. Успешным назовут того, кто способен подготовить свой успех. Хотя бывают – как говорится – моменты, меняющие точку зрения даже подготовленного наблюдателя, что доказывает беспокойное ерзанье на стуле, сигнализирующее о нервозности. Кстати, карамелька погашает острое желание покурить, а теребление лацкана пиджака, галстука или манжеты сигнализирует о подавлении эмоций. Для нас невербальные жесты являются неизбежным подтверждением несоответствия, как говорится: «Совершенство создает агрессию». Выражая себя, мы не стремимся казаться безгрешными, идеальными, возвышающимися над всеми сомнениями. Как минимум пара незначительных минусов должна нарушать отработанный имидж, что направлено исключительно на самоуспокоение. Такие несущественные, иногда редкие моменты управления имиджем и собственным «Я» соответствуют примирению, облегчают достижение желаемого признания.

Непогрешимость папы римского – невыгодный имидж, создающий барьер, порог для его противников, не видящих в себе ничего идеального, поэтому они не хотят признавать видимое совершенство других. Быть естественным – означает осознание своих недостатков.

Следует учесть эгоподготовку. Здесь находит подтверждение формулировка французского кинорежиссера Фронкоса Труффаута: «Настоящая импровизация – это когда никто не замечает подготовку».

Самовыражение – искусство, как инсценировка или партитура, отработанная дирижером до совершенства.

Другой пример:

На открытой конференции известный менеджер-экономист решил поставить на место дважды одернувшего его журналиста, когда речь шла об ограниченной ответственности. Только в этот раз управляющий поклялся себе, что все будет по-другому: за две минуты до съемок он выразил журналисту свое личное и профессиональное мнение, чем пошатнул его эмоциональное равновесие, и это дало результат на экране. Разъяренный противник выставил себя эмоциональным наглецом. Разумеется, победил управляющий, с едва заметной иронией игравший роль возмущенного. В конце программы он подчеркнул, что если бы речь шла о личных оскорблениях, ему бы пришлось сразу прервать программу.

Для зрителей, не знавших предысторию, менеджер ответил в соответствии с его компетенцией, оставался вежливым даже в ответах на дерзкие и неуместные вопросы. Публика была на стороне управляющего. Его имидж был ловко восстановлен благодаря вынужденной сцене с использованием коммуникативного IQ.

В картину новых масштабов самовыражения попадает, разумеется, общее понятие «избирательной аутентичности» или достоверности: «Если говоришь – то говори только правду, хотя, правду не всегда нужно говорить!»

Самовыражение – это направленное выражение, когда честность не всегда в цене. Чтобы определить тематику и направленность поведения, принято рассматривать каждый момент отдельно. Здесь различаются профессионализм любителя, дилетанта и протагониста.

Мастерское самовыражение в любом случае далеко от простой инсценировки. Сюда приобщаются другие присутствующие, каждый выступающий имеет свою публику, не всегда ожидаемую. Давайте ненадолго заглянем «за кулисы» ток-шоу, дабы проанализировать формы нового самораскрытия.

Более 40 ток-шоу проходят еженедельно через матовое стекло экранов в одной только Германии. Ежегодно такая развлекательная программа с доходами от рекламы приносит 8-10 миллионов марок. Популярные американские шоу – в десять раз больше.

Со времен первого немецкоговорящего ток-шоу «Чем позднее вечер…» (ведущий Дитмар Шонхэр), основы развлекательной программы восьмидесятых годов практически не изменились. Так прокомментировала их однажды вечерняя газета «Abendzeitung»: «Кто прилежно смотрит все ток-шоу, может с уверенностью сказать, о чем думали, мечтали, говорили, во что верили в XX веке. Тот знает все метаморфозы феминизма, похождения новых изгоев, оргии самовосхваления политиков».

Зрителю предлагают «хлеба и зрелища», только на современный манер, где информативность заменяется противостоянием.

Речь идет не о гонораре от 500 до 1000 DM, привлекающем гостей для создания «жизненного» развлечения. Мотивируемая шкала колеблется от эго до маркетинга, даже когда представитель руководящих структур оказывается под перекрестным огнем оппонентов, что заканчивается кровоизлиянием или сердечной недостаточностью первого, а мы на короткий момент удивляемся допустимости вопросов на таких развлекательных передачах.

Разумеется, границы давно нарушены, стоимость пропорциональна желаемому размеру разглашения (как заплатишь, так и покажем).

Впрочем, с нашего согласия

• либерал стреляет из водного пистолета в министра – тот падает;

• феминистка и девушка легкого поведения колотят друг друга под лозунгом «Активная дискуссия»;

• гости ток-шоу просто отказываются от ответа и молчат;

• обижаются ведущие, часто политики просто встают и уходят в середине передачи;

• феминистка понимает буквально латинское выражение «in vino Veritas» и выплескивает бокал вина в лицо собеседнику;

• ведущий спрашивает актера, не хочет ли последний передать личный привет своей умершей матери;

• спрашивают актера, когда он впервые пережил оргазм;

• как-то спросили сенатора, как бы он себя чувствовал в роли известного убийцы.

Вербальный восторг больше не имеет границ, а борьба за установленные рамки воспринимается лишь как провокация.

Используя все многообразие лексики, ведущие раскладывают «личность» своего гостя по полочкам. Если оказывается, что это не тот случай, то право бичевания переходит к другим участникам шоу. Гость оказывается предназначенным для провокации и одновременно «персонажем кукольного театра».

Так, например, Томас Адам называет ток-шоу «Горячий стул» на RTL программой-оппонентом «Франкфуртскому обозрению»: «Ответ коммерческого телевидения на бесконечную болтовню официальных кругов, продолжение и завершение ток-шоу боксерскими поединками». «Свершилось», – так высказался по этому поводу Вольфганг Яниш, – существует все-таки яркая птица – принцип; болтовня о происшествиях, в которых задействованы по возможности одни и те же люди, и ведущий, пытающийся скрепить это все в одно целое, так сказать в непринужденную беседу, зависит от профессионализма». А утверждения? М-ммм, часто, к сожалению, только «социальная мишура», вербальный шум, эффектная вербальная косметика. Но самое главное – имидж соответствует.

Чтобы понять характер разговора, достаточно обратить внимание на положение собеседников по отношению друг к другу. Сопровождающие разговор невербальные сигналы выдадут истинный смысл обращения, начиная с высокомерных и заканчивая заискивающими.

В сфере отношений действует библейское «золотое правило» или философское – категоричный императив, оба можно объединить в высказывание: «Не говори другому то, что сам не хочешь слышать, или точнее: „Не поступай с другими так, как не хочешь, чтобы поступили с тобой!“

Если выражаться научным языком, речь идет о принципе обратимости, принципе изменения направления. Мы сами берем на себя обязательство спрашивать: «А как бы вел себя я, оказавшись на месте другого, как бы я тогда себя чувствовал?»

Наше общение не заканчивается моментом получения информации или новости, нам нужно сформировать мнение о данной теме и передать его другим. Часто мы руководствуемся существующими социальными связями с собеседником, стараемся их усилить, сравнить, и, в конечном итоге понять, принимаем мы их или отвергаем.

Нередко мы ловим себя на мысли, как неприятно, когда кто-то навязывает свою точку зрения или пытается заставить нас что-то сделать, и тут же начинаем: «Должен тебе сказать…» без зазрения совести внушать собеседнику, как ему нужно поступить.

Я решаю, когда мне кто-то вербально или не вербально «наступил на ногу», глубоко задел упреком, обвинением или оскорблением. Точно так же можно рассмотреть опыт со стороны собеседника, который со своей субъективностью воспринимает наши доброжелательные намерения неверно (не то, что хотелось сказать), и мы вдруг понимаем всю глупость положения.

Чего мы меньше всего желаем, так это тщательного отделения личного в межличностных отношениях. В сфере самовыражения каждый из нас легче оказывается в роли наблюдателя, и ощущает себя диагностиком, терапевтом или аналитиком («Что ты скажешь о себе?).

Каждый из нас задавал себе вопрос, каким меня видит собеседник, как относится, или может, он спровоцировал этот разговор, чтобы прояснить наши отношения.

Нельзя сказать, что тему контакта принято формулировать в начале разговора, иначе к ней приходилось бы постоянно возвращаться. Но если это все же произошло, то в течение беседы к данной информации пытаются добавить новое, чтобы проверить восприятия собеседника, покритиковать или уточнить. Из своей практики могу сделать вывод, что коммуникационные изменения отразились на характере отношений.

Проблема обеднения отношений возникает из-за неспособности определить, является ли разговор отношениями или это контакт.

Основная проблема руководства, а, следовательно, и сотрудников – это так называемый «деловой» синдром. «Дело в том» аргументирует и освобождает от указаний, предписаний и системы правил, как бы незаметно перекладывает на другого ответственность, мотивацию или проявление инициативы, рассматривая сферу деятельности каждого человека обособленно.

Сообщения о том, как относятся друг к другу отправитель и получатель, сознательно остаются выпущенными, что позволяет общаться в деловой плоскости намного проще, без конфликта, так как личное отношение опускается. Высказывания в пользу важности сотрудников, личных симпатий, акцентов на уважение или похвала составляют рамки нашей коммуникационной структуры сегодня.

Контактные обращения деградировали до бессмысленной формальности, выражающейся в служебной фразе «Не обсуждается».

Неоднократно мы оказывались в ситуации, выходящей за пределы социального шума. Типичный повседневный шум звучит, например так:

«Привет, как дела?» – «Спасибо, хорошо!»

Один пожилой преподаватель риторики как-то упомянул формальность этой фразы и подчеркнул, что сам (всегда!) спрашивает: «У вас все хорошо?» Благодаря «всегда» постепенно и эта фраза приобрела статус «пустой».

Многие готовы выпрыгнуть из окна, когда собеседник начинает допекать вопросом о проблеме отношений. Несбыточной мечтой служебной коммуникации является повседневное общение.

Установлено, что многие обижаются на супруга, любимого или другого собеседника, потому что те склонны подавлять разговор об отношениях и переводить его на другую тему.

Как показывает опыт, в разговоре о фактах нельзя опираться на отношения и собственное мнение. Если человек принимает за решающий момент нарушение взаимоотношений, диалога по существу не получится. Разумеется, когда люди общаются в разных плоскостях, коммуникация складывается тяжело, ведь соглашения можно достичь, лишь находясь на равных.

С двух сторон наблюдается стратегия уклонения. В то время, как один пытается сохранить позиции, другой старается перевести разговор, спровоцировать спор или даже морально растоптать.

Сразу вспомнился случай, когда руководящий работник (мужчина) обсуждал проблему товарооборота с одной из сотрудниц. Разговор затянулся на два часа выяснения отношений и закончился головной болью обоих. Парадоксально, что руководитель был на семинаре, где обсуждалась «метакоммуникация» (моменты, которые нужно избегать в разговоре) и способы избежания конфликтов, к сожалению сотрудница не была на семинаре.

По результатам разговора можно предположить, что теперь женщине известно понятие «отсутствие отношений». Оба несколько раз пытались прояснить «дело» (или все-таки «отношения»), что не привело ни к какому результату. В конце концов, управляющему ситуация показалась неприемлемой, и дело закончилось увольнением.

Согласие не было достигнуто. Сработал односторонний механизм защиты, а другая сторона не смогла его обойти, что привело к разрыву коммуникации, признанию несостоятельности разговора.

Ведущий к разрыву «информативный» барьер возникает не только в официальном общении.

Может помочь замена профессиональной лексики на разговорную. Иногда, чтобы прояснить сложившуюся рабочую ситуацию, просто необходимо говорить на обычном языке, понятном всем. Сложности в понимании руководящих структур начинаются как раз с этого. Все заканчивается пустыми обещаниями, без объяснения потребностей, заданий и деятельности в целом.

Руководство избегает информативной и косвенной речи, ни в коем случае не обсуждает частные интересы, не выходит за рамки организации, поступает соответствующим образом, пропускает свои обязанности и т. д. Все одно и то же губительное заблуждение, и оно бесконечно.

Выход сравнительно прост. В группе людей каждый должен высказаться, что он думает о других, что его задевает, нервирует или радует (бывает очень редко!).

Эмоциональная буря похожа на фейерверк, сюрприз для окружающих. Для конструктивного управления таким состоянием необходимо задать себе три вопроса:

• Что я переживаю?

• Как это на меня влияет?

• Что я себе желаю?

Для формирования процесса необходимо некоторое регулирование с обратной связью, оберегающее слух окружающих от субъективной действительности.

Климат изменился, прежде всего, с появлением еженедельных «неформальных заседаний» в условиях работы, где в свободной обстановке обсуждаются проблемы, информация, компетентность и личное.

Возможно, обеднение контактов – следствие организации времени или стремительно развивающегося мира. Не всегда, но все-таки часто мы стараемся выделить сферу контакта из наших повседневных разговоров. Таким образом мы пытаемся заверить себя, что каждый человек может быть «контактным» и открытым. Но тут же возникают трудности, нужно суметь обратить внимание и правильно отреагировать в достаточной мере на нужного человека в нужное время, с правильно поставленной целью.

С одной из таких трудностей я и столкнулся на семинаре «Провоцирующая терапия» в приветствии.

Вокруг двух ведущих сидели двадцать участников в ожидании, когда же их начнут учить провокационным трюкам.

Познакомившиеся за несколько минут до начала с участниками семинара ведущие, после короткой вступительной речи, предлагают установить первый контакт. Из группы выбирается человек, его приветствуют и начинают о нем рассказывать, о его хобби, профессии, семье.

Такое упражнение контактного восприятия множества «представлений» постепенно вырастает в вербальную вражду, разжигаемую посредством направленных высказываний.

Каждый по возможности пытался остроумно сказать в адрес остальных более или менее деликатные, дружелюбно звучащие колкости, что позднее пришлось прервать, дабы не допустить разрыва коммуникации.

Этот ход событий был запланирован ведущими, и если бы что-то пошло не так, они переключили бы внимание участников на другое.

Опасными можно считать два момента:

С одной стороны, большинство участников были терапевтами, ведущими не один год собственную практику, оказавшимися перед проблемой установления контакта не с клиентом.

С другой стороны, практически все присутствующие поддались агрессивной психогигиене.

Из этого можно сделать вывод: наши контакты с окружающими очень малы. Семинар не выполнил задач, поставленных его основателями, Франком Фа-реллом и Джефри Брендсмом: «Провокационная терапия делает упор на развитие социальных межличностных отношений, стимулируя индивидуальные потребности, согласовывая их с современными общественными проблемами и реальностью». На самом деле, все не так просто.

К картине бедности контакта не относится создание нами многочисленных цензоров и рамок, призванных сдерживать некоторые спонтанные, личные высказывания о себе или собеседнике, чтобы нам не приходилось прикусывать язык.

Мы чувствуем себя рациональными аналитиками коммуникативной системы, находящимися под постоянным давлением, которое тоже должны контролировать. А действительно ли это система? Наблюдательный пост часто оказывается маловат, раз не может сдержать эмоциональной, контактирующей сущности.

Наша цель – проникнуть в контактную сферу собеседника, чтобы он не мог не согласиться развивать дальнейшее общение. Не забывать сдерживаться, когда собеседник пытается разрядить обстановку. Как индивидуум каждый из нас сам несет ответственность за свой мир чувств и отношение к нему. Благодаря выбору или воле – их философское значение совпадает – мы можем менять свое поведение. Чтобы не строить мост вдоль берега, как гласит немецкая поговорка, нужно нести ответственность за сказанное и использовать обдуманные шаблоны поведения, например, как направить собеседника на завершение разговора, избежание его или как минимум игнорирование.

Каждый разговор имеет цель, возникающую из чистой самоцели.

Кто-то хотел бы, чтобы собеседник читал его мысли. Так значит, отправляет человек мысль: «Тебе нужно сделать это или то!» Продавец, следуя своим интересам, отправляет обращение в форме вопроса: «Итак, больше нет никакого аргумента против того, что эта модель подходит для вашей коллекции?» или (нет никаких причин сомневаться, что модель подходит). Здесь имеет место факт обращения, благодарность, стимулирование покупки, приглашение к действию или бездействию. Рамки обращения, как контекст разговора, варьируются до бесконечности. Иногда обращение звучит прямо, иногда – в скрытой форме, как будто уже оговорено. Но здесь вступают в силу новые масштабы обращения, с которыми мы постоянно пересекаемся во многих жизненных сфера, первично в служебной, профессиональной коммуникации. В обращениях часто не хватает мужества для противостояния, мы говорим мягко, издалека, прикрывая настоящий смысл высказывания осторожно подобранными словами так, что собеседнику практически невозможно понять истинный смысл слов.

Формулировка «Скажи, чего ты хочешь, и ты получишь это!» едва ли функционирует, потому что мы сами не осмеливаемся определить наши требования и желания.

Чистое обращение четко дает понять, чего мы от всей души желаем, и едва ли позволяет существование подтекста коммуникации. Неясность возникает из-за различия в процессах понимания и слухового восприятия, различия между «понимать» и «соглашаться с услышанным».

Как же выглядит единичное обращение?

В общем калейдоскопе возможных обращений, ежедневно вращающихся вокруг нас, можно выделить несколько основных.

Многие обращения представляют человеческую психику как эмоциональное определение «черного» или «белого» решения в качестве структурного элемента. Такое обращение делит наш окружающий мир, поступки или мысли на хорошее – плохое, враждебное – дружелюбное, нравственное – безнравственное и другие похожие категории. Аналогично римская арена во время гладиаторских боев нуждалась в тех, на кого будет направлено обращение, ответом на которое служило качание или кивки головой, а также поднятый или опущенный большой палец. Формирование мнения упрощено. Западному миру было ясно, что 2 августа 1990 года произошла оккупация Кувейта Ираком. Сообщение Кувейта «свободный мир» и, в частности, «объединяться», нашло отклик в словах Джорджа Буша: «Враги моих врагов – мои друзья!» Такое черно-белое мышление защитника свободного мира, использовавшего простую тему друга – врага, персонифицировалось в образ Садама Хусейна, был поставлен штамп, что получило отражение в «свободной» прессе.

Целью такого обращения может стать что угодно, например, конфронтация опыта собственного и собеседника, угроза устойчивости своих убеждений или других мыслительных процессов. Другой пример – передача «Беседа в башне» с Эрихом Бёме на немецком ТВ канале Satl, где приглашенные в студию гости, в конце концов, теряются среди предложенных лозунгов: «Будь пацифистом», «Ты – потенциальный убийца», «Операция, проведенная миротворческими силами» (кто сказал «операция освобождения»?). Теперь обращение передается в форме изображения.

Институты, организации и также многие другие предприятия делают обращения для оказания содействия. В качестве примера приведу лозунг немецкой кампании «Экономическая помощь развивающимся странам», часто осмеиваемый и повсеместно цитируемый нуждающимися в помощи: «Помощь во имя самозащиты!» Мы родились помогающими в мире нуждающихся. Да, вот только за этой точкой зрения всегда ли скрывается изначальный смысл, получается, что действительная идея сомнительна изначально. Часто форма обращения нравится, но собственное Я оказывается сильнее. Кому не понравится роль помощника, современного самаритянина или Робин Гуда, помогающего бедным?

Примеры легко найти во всех предвыборных кампаниях, призывы голосовать за ту или иную партию часто строятся по данной теории. Так было на выборах 1992 года, тогда SPD (Социал-демократическая партия Германии) оказалась виноватой в так называемом «усилении иностранного влияния» на Германию. Выборы 1994-го показали, что безработица принципиально была учтена в программах гражданских партий, но тогда каждый «не гражданин», как минимум, переходил в категорию потенциальных неокоммунистов или даже неонационалсоциалистов. Тем, кто выступал на стороне Партии зеленых (сторонники Green Peace), грозило ухудшение экономического положения – политика партии далека от реального положения вещей. Еще хуже обстояло дело с обращениями к избирателям, голосующим против всех, чья пассивность рассматривалась как содействие экстремизму. На получившуюся картину нельзя смотреть без иронии. Но разве 16 октября 1994 года мир стал выглядеть дружелюбней?

Mutatis mutandis – определение неудачных обращений избирательно. Условия, создавшаяся ситуация или временные рамки, благоприятность. Образуется установка на нахождение виноватого, чаще всего жертвы. Иногда находится герой, наказывающий названного во всеуслышанье «демона».

В любом случае наше одобрение действует. Происходит пафосное избиение дракона под лозунг «Я так решил и не могу иначе».

Установлено, что во время выборов даже принявший решение избиратель начинает сомневаться в правильности своего решения после проведения анкетирования. Партия, получившая по результатам опроса наибольшее количество баллов, становится потенциальным победителем, тем самым отодвигая противостоящие силы на задний план. Подобная тенденция происходит при подготовке обращений, направленных на целевую аудиторию.

Выступающий обращается к слушателям с эмоциональным внушением «чувства победителя» и упором на действие или определенную форму мысли.

Осознано или нет, но мы задаем себе вопрос, чего хотим достичь в определенный промежуток времени, цикл или просто какова наша основная позиция существования. Направленное на комплекс вины обращение, освобождающее или отягчающее (чем четче, тем функциональней) нашу совесть, где призыв ориентирован на выполнение долга или на прощение нарушившего свои обязанности. Так обращение, направленное на противостояние норвежскому экспорту, объявляло нашу совесть виновной в процветании китобойного промысла.

Хотя наша совесть склонна защищаться, например, там, где кандидат прячется за фактом, что западная демократия утратила свое назначение. Нет, такого обращения мы не допустим.

Слушая выступление человека, достигшего определенных успехов в экономической или политической области, список повседневных обращений можно пополнять бесконечно. Назову некоторые из них:

• ориентированные на экономичность;

• экологического характера;

• эгоцентрическое сообщение;

• направленные против неравноправия;

• направленные на чувство значимости;

• ставящее под сомнение уже признанное и так далее, и тому подобное.