ГЛАВА 4. «СИСТЕМА “МИССИСИПИ”»

Ну а теперь поговорим поподробнее о французском варианте «Компании Южных морей» – во Франции аналогичная схема называлась «Системой “Миссисипи”». Эту «систему» придумал шотландский финансист по имени Джон Лоу, и он же назвал ее Системой с большой буквы. Основная идея состояла в создании банка, который бы эмитировал бумажные деньги, обеспеченные запасами золота и серебра, давал ссуды под фиксированный процент и параллельно занимался бы коммерческой деятельностью, например спекуляциями недвижимостью. Идея была пионерской для времени, когда в большинстве стран, в том числе и во Франции, в обращении в качестве средства платежа использовались лишь металлические деньги.

В 1706 году Лоу предложил эту идею в своей родной Шотландии, которая в те годы была еще независимой от Англии[27] страной. Предложение Лоу понимания в обществе не встретило. Вскоре и сам автор был вынужден покинуть страну и перебраться на континент: он убил человека на дуэли и ему грозила тюрьма. Лоу скитался по Европе девять долгих лет – с 1706-го по 1715 год, предлагая свою «систему» в разных местах – в Турине, Вене, Гааге. В Турине он был близок к успеху, но в результате дело так и не пошло.

Во времена безденежья Лоу зарабатывал на жизнь, играя в казино и другие азартные игры. Очевидцы утверждают, что в карты он играл великолепно. В наше время Лоу мог стать, например, чемпионом мира по бриджу. Игровая стратегия Лоу во многом базировалась на применении теории вероятностей. В частности, он предлагал сыграть с ним в такую игру: вы ставите одну монету, три раза кидаете две кости, и если все три раза выпадает по две шестерки, Лоу дает вам миллион монет. Вероятность здесь не в его пользу, но шансы на счастливый исход крайне малы, и якобы Лоу удалось на этой игре много заработать.

Наконец он попал во Францию, которой правил в те годы Людовик ХIV. Экономика страны находилась даже в худшем положении, чем английская. Вы читали роман «Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя» Александа Дюма? Помните, что жизнь двора – это сплошные охоты, пиры, балеты, балы, амурные истории и интриги? Действие книги происходит в 1660-е годы, но примерно так же все шло и дальше, вплоть до смерти «короля-солнца». Праздно-богемный образ жизни короля и его окружения был очень затратным для казны. В начале XVIII века положение дел усугубила Война за испанское наследство 1701–1714 годов.

По ее окончании национальный долг Франции составлял 3 млрд ливров[28], а годовые проценты по нему – 80–90 млн ливров. Государство израсходовало все налоги за 3–4 года вперед. Многим госслужащим задержали зарплату за несколько лет, король был вынужден занимать деньги у ростовщиков-евреев в частном порядке. Государство уже не могло платить по своим долгам – часть долга была списана, проценты на оставшийся – понижены. Соответственно, и кредиторы государства не могли расплачиваться по своим задолженностям, в итоге возник дефицит кредита, а это тормозило развитие реальной экономики: сельскохозяйственные земли не обрабатывались, торговля была в упадке, потребление сократилось вполовину по сравнению с довоенными годами и т. д. В стране не было ни крупного банка, ни крупной торговой компании, как в Англии. Деловую активность душили и высокие налоги. Когда в 1715 году «король-солнце» умер, на трон в качестве регента при малолетнем Людовике ХV взошел герцог Орлеанский. Он объективно, без розовых очков, смотрел на состояние финансов страны и даже рассматривал возможность объявить Францию банкротом. Лоу предлагал свою схему герцогу, когда тот еще не был регентом. Доработанная под ситуацию Франции, схема предполагала избавление от внешнего долга за счет конвертации его в акции банка, погашаемые через 25 лет, и сокращение процентных выплат с 7 до 5% годовых: Лоу также обещал, что он сам понесет расходы на создание этого банка – во Францию он приехал с состоянием в размере 1,5 млн ливров, которое сколотил за счет успеха в азартных играх, и готов был его потратить на реализацию своей идеи. Он также обещал, что финансовое положение и, выражаясь современным языком, кредитный рейтинг французской короны будут выше, чем у английской. Став регентом, герцог Орлеанский вспомнил о Лоу и решил дать ему шанс – это случилось 1 мая 1716 года, когда государственным вердиктом Джону Лоу было позволено создать банк.

В июне того же года Лоу создал Banque Generale, который на первых порах базировался в его доме. Его капитал составлял 4 млн ливров. В тот момент Лоу во многом заимствовал свои идеи в Англии[29]. Он хотел превратить свой банчок в аналог Банка Англии, создать компанию, которая стала бы французской «Ост-Индской компанией» и «Компанией Южных морей» одновременно.

Лоу выпустил бумажные банкноты (обязательства банка), которые обменивались на монеты по первому требованию держателей. Он гарантировал немедленный обмен бумажных денег на монеты в любой части страны и без комиссии. Это был первый опыт выпуска бумажных денег за всю историю Франции[30]. Отличие банкнот Лоу состояло в том, что по его замыслу они должны были стать настоящими бумажными деньгами, а не правами требования на металлические деньги. Бумажные деньги должны были войти в обращение и заменить собой монеты. Наказанием за подделку бумажных денег была смертная казнь. Лоу заявил, что банкир заслуживает смерти, если он выпускает необеспеченные банкноты.

Сначала газеты заклеймили Лоу как шарлатана, но постепенно он все же завоевал благосклонность общества. Сказались и его убежденность в правоте и реализуемости своей системы, и поддержка регента. Поддержка была весьма материальной – герцог Орлеанский разместил в банке 1 млн ливров золотом. Кроме того, он приказал сборщикам налогов на местах собирать их именно в банкнотах, а не монетах. Лоу стал давать кредиты в банкнотах «реальному сектору», что запустило промышленность и торговлю. Довольно быстро банкноты стали цениться выше, чем монеты. Это было связано с тем, что они обменивались на монеты по курсу на момент выпуска, тогда как золотые и серебряные деньги постоянно обесценивались из-за изменения номинала властями. Как писал герцог Сен-Симон, «денег, точнее банкнот, Лоу, которые предпочитали металлическим деньгам, было так много, что четыре миллиона было выплачено Баварии, три миллиона – в счет старых долгов» [Saint-Simon 2004, chapter 99].

В августе 1717 года Лоу организовал Compagnie d’Occident («Восточную компанию»). Уставный капитал компании был ограничен законодательно 200 тыс. ливрами. Создание компании финансировалось через выпуск акций, которые по настоянию регента оплачивались по большей части государственными долговыми бумагами. Это несколько ограничивало Лоу в воплощении его масштабных планов, так как он не получал живых денег и мог вкладывать в дело только проценты по долгам. В оплату акций бумаги принимались по номиналу, а рыночная стоимость бумаг номиналом 500 ливров составляла не более 160 ливров [Маккей 2003, с. 32].

В 1717 году Лоу поглотил обанкротившуюся компанию «Миссисипи», созданную еще в 1684 году, что полностью соответствовало его планам экспансии внешней торговли. Она была присоединена к Compagnie d’Occident. Эта компания, в отличие от «Компании Южных морей», занималась настоящим бизнесом, а именно пыталась торговать с колониями в Америке. Французской колонией на континенте была Луизиана, и через поглощение компании Лоу получил монопольное право на торговлю с ней, а также право на импорт бобровых шкур из Канады.

В Луизиане французы впервые высадились в 1682 году и через 20 лет основали поселение. Кстати, название «Луизиана» происходит от имени короля Людовика, по-французски – Луи, а столица штата – город Новый Орлеан – назван в честь герцога Орлеанского. Ходили слухи, что Луизиана богата полезными ископаемыми, а возможно, даже залежами драгоценных камней – жадеита, изумрудов и серебра. Слухи возникали из рассказов путешественников-«очевидцев», которые сочиняли больше, чем видели. Один из путешественников писал, что Луизиана – самый богатый край в мире, в прибрежных водах там полно жемчуга, берега рек – из золотого песка, а залежи драгоценных металлов находятся прямо на поверхности. На самом деле это была совершенно неисследованная заболоченная местность. Новый Орлеан, основанный лишь в 1717 году, представлял собой забытое богом поселение, чье население не превышало 700 человек и подвергалось регулярным атакам индейцев. Колония с момента основания не росла, в год основания из-за штормов и нехватки питьевой воды погибли примерно половина жителей. Два фрегата, которые должны были снабдить колонию всем необходимым, до нее не добрались – они были поглощены волнами.

Однако перспективы (хоть и весьма отдаленные) казались весьма заманчивыми: в дополнение к Луизиане Франция контролировала территории, на которых сегодня расположены американские штаты Миссисипи, Арканзас, Миссури, Иллинойс, Канзас, Оклахома, Небраска, Северная и Южная Дакота, Айова, Висконсин и Миннесота. Лоу имел весьма смутное представление о регионе, так как сам дальше Шотландии не был, но в его перспективность искренне верил и задумал собрать 100 млн ливров для освоения этих территорий компанией «Миссисипи». Чтобы торговля с Америкой росла, нужно было увеличить население колонии. Лоу решил послать туда 6 тыс. колонистов и 3 тыс. рабов. Для осуществления затеи он развернул масштабную рекламную кампанию: в частности, издал брошюры, убеждавшие читателя в том, что на торговле мехом и драгоценными камнями из этого региона можно будет заработать состояние. Он призывал французскую знать организовывать на континенте поселения. Французы не высказали особого желания ехать в Новый Свет, а те, кто попался на удочку и добрался в Америку живым, видели, естественно, не молочные реки с кисельными берегами, а прерии, населенные дикими быками и оленями. Тогда Лоу решил создать прецедент. Он основал поселение в Арканзасе и стал рекрутировать в него немцев. Но и это не помогло. Отчаявшись, Лоу решил принудительно посылать в колонию сумасшедших, мошенников, заключенных и ожидающих суда. Дошло и до насильственного выселения ни в чем не повинных граждан, но об этом чуть дальше.

В сентябре 1718 года Лоу купил монополию на торговлю табаком, в ноябре – Sengalese Compagnie, торговавшую с Африкой. В течение 18 месяцев цена акций Compagnie d’Occident только падала. В мае 1719 года она составляла 300 ливров при номинальной стоимости акций 500. Лоу применил такой трюк: он объявил, что через шесть месяцев выкупит 200 акций по номиналу. Целью Лоу было заставить инвесторов спекулировать бумагами, и ему это удалось. Гарантии выкупа взбодрили рынок. Объявление Лоу заставило инвесторов поверить в Compagnie d’Occident, тем более что по рынку ходили слухи о несметных природных богатствах Луизианы. Кроме того, подозревали, что Лоу знает о какой-то важной концессии, которую ему собирается представить регент, то есть действует на инсайде. Отчасти рынок был прав: Лоу действительно готовился к масштабным действиям.

Весной и летом 1719 года Лоу поглотил французскую Compagnie de Indes Orientales («Ост-Индскую компанию»), Compagnie de Сhine («Китайскую компанию») и Compagnie de L’Afrique («Африканскую компанию») и в результате получил монопольное право на торговлю с соответствующими регионами, а затем преобразовал свой холдинг в единую компанию – Compagnie des Indes. У него был теперь контроль над всей колониальной торговлей Франции (а французские купцы были разорены). Для финансирования этих приобретений французское правительство разрешило Compagnie des Indes разместить 50 тыс. акций по номиналу – 500 ливров. Те, кто не хотел платить все сразу, могли купить акции по 550 ливров, но в кредит, заплатив 75 ливров в виде первоначального взноса и остальную сумму внеся в виде 20 ежемесячных платежей. Все акции были размещены, и Лоу собрал 25 млн ливров – в виде живых денег и обязательств. Еще до наступления срока второго платежа цена акций возросла до 1000 ливров. Для тех, кто заплатил только 75 ливров и продал акции, прибыль составила 425 ливров – колоссальная доходность!

Между тем еще в январе 1719 года Banque Generale был выкуплен у Лоу самим регентом и переименован им в Banque Royal («Королевский банк»), но Лоу оставался у руля. Когда Лоу был хозяином банка, он вел дела очень осторожно – стоимость выпущенных им бумажных банкнот не превышала стоимости золота на балансе. Теперь, считал Лоу, доверие к бумажным деньгам было завоевано, владельцем банка был сам регент, что еще больше его укрепляло, и можно было выпускать деньги во все большем количестве. Весной 1719 года правительство выпустило банкнот на 5 млн ливров, в июне-июле – еще на 15 млн, а во второй половине года – на 40 млн ливров. К тому же регент считал, что бумажные деньги – это хорошо, так как они оздоровили экономику, а «хорошего должно быть много». Вот такая финансовая логика XVIII века. Об угрозе инфляции тогда не знали.

А Лоу продолжал добывать для Compagnie des Indes важные концессии от государства. Так, он получил эксклюзивные права на разработку эльзасских соляных шахт, на торговлю с «варварскими» странами. В июле 1719 года Лоу также за 50 млн ливров выкупил права на всю прибыль Королевского монетного двора за 9 лет. Чтобы финансировать эту покупку, он выпустил еще 50 тыс. акций, на этот раз – по 1000 ливров. Их рыночная цена подскочила до 2 тыс. ливров.

В августе 1719 года за ежегодный платеж в размере 52 млн ливров Джон Лоу купил право собирать все непрямые налоги (а в октябре – прямые). Он задумал отменить тысячу разных налогов, существовавших во Франции на тот момент, и заменить их единым национальным налогом. Параллельно сокращался штат сборщиков налогов, что должно было принести существенную экономию на издержках. Устранялись такие экзотические должности, как инспекторы по мясу, инспекторы свинячьих языков и т. п. Действия Лоу, и особенно упрощение налогообложения, были популярны в народе. Он вытащил страну из банкротства и преображал ее. Цены на основные продовольственные товары, уголь и дрова упали примерно на треть, бедные стали получать от правительства вспомоществование, получил финансирование Парижский университет, были затеяны масштабные общественные работы – строительство казарм для армии и мостов, а также прокладка каналов. Лоу даже задумал превратить Париж в порт.

В результате компания «Миссисипи» проникла практически во все сферы экономики страны. В августе цена акции выросла до 3 тыс. ливров и продолжала расти. Когда в сентябре она вплотную приблизилась к 5 тыс. ливрам, Лоу предложил выкупить весь национальный долг. Его номинальный размер оценивается в 2 млрд ливров, но рыночная стоимость была ниже из-за предыдущих дефолтов – примерно 1,5 млрд ливров. Предполагалось, что Лоу даст деньги государству, а оно выкупит бумаги у других держателей. Лоу же будет получать проценты по долгу – 3%, это на 1% ниже, чем практиковалось раньше. Джон Лоу также надеялся, что люди, у которых государство выкупит долги, вложат свободные деньги в акции его компании. Но разрешалась и прямая оплата акций государственными долговыми бумагами.

Для финансирования приобретения долга Лоу выпустил еще 300 тыс. акций номиналом по 500 ливров (равными траншами 12 и 28 сентября и 2 октября, по некоторым данным в реальности было размещено 324 тыс. акций). Цена размещения составляла 5 тыс. ливров, что было гораздо выше цен размещения предыдущих выпусков (500, 550 и 1000 ливров), но Лоу обещал дивиденды в размере 4%. К тому же для приобретения акций достаточно было внести только 500 ливров, а остальную сумму – в рассрочку: 1/10 часть стоимости ежемесячно. Акции могли оплачиваться либо рентой (это форма госдолга), либо банкнотами Banque Royal. Держатели ренты не имели никаких преимуществ перед другими инвесторами.

Всего с момента создания компании Лоу выпустил 600 тыс. акций номиналом 500 ливров (то есть общей стоимостью 300 млн ливров). Очень важно отметить, что Лоу приурочивал крупные эмиссии банкнот к эмиссиям акций. Так, до июля 1719 года ему было разрешено эмитировать банкнот только на 159 млн ливров, 25 июля 1719 года он получает разрешение на дополнительные 240 млн ливров, в сентябре и октябре – на такие же суммы, 29 декабря 1719 года и 6 февраля 1720-го – на 360 и 200 млн ливров соответственно.

Акции теперь были настолько популярны, что в Париж приезжали их покупать инвесторы не только со всех концов Франции, но и из Англии, Голландии, Германии и итальянских городов-государств. Практически невозможно стало получить место в дилижансе, идущем в Париж, за разумную плату. Осенью 1719 года в Париж приехало около 30 тыс. иностранных спекулянтов [Carswell 1960, р. 101].

Целью Лоу было довести рыночную цену акции до 10 тыс. ливров, чтобы понизить дивидендную доходность до 2%. Современные ученые так суммируют условия, которые он для этого создал: 1) дробление акций на доли, чтобы покупать их могли и инвесторы с небольшим капиталом; 2) возможность покупки в рассрочку (сначала это было 10% в месяц, а затем Лоу разрешил относить платежи первого и второго месяца на третий и т. д., и это означало, что крупные платежи должны были поступить в декабре и марте); 3) предоставление кредита Bank Royal под залог акций, даже если акции были оплачены частично [Neal 1990, р. 75].

Бычий рынок акций Compagnie des Indes стал международным. В Женеве выросли цены на недвижимость, в Гамбурге случился бум IPO новых страховых компаний, в Австрии кинулись создавать национальную «Восточную торговую компанию».

Рост котировок акций Compagnie des Indes сопровождался ростом цен на недвижимость и строительным бумом. Торги акциями проходили на улице Кинкампо, где цены были самыми высокими. Особенно озолотились те, кто владел недвижимостью на самой этой улице, поскольку ее стали сдавать под брокерские конторы. Один местный обувщик, занимавшийся ремонтом, умудрился за 200 ливров в день сдать даже свою скамейку. На въезде и выезде с улицы установили ворота, которые запирались на ночь. Как только в восемь утра они открывались, толпа прорывалась и начинались торги. Улица кишела людьми целый день.

Те, кто купил акции на несколько сотен, не могли поверить своему счастью. Продавшие акции переключились на потребление, что вызвало рост цен на землю и недвижимость. «Новые французы» покупали лошадей, мебель, книги, произведения искусства, ювелирные изделия. Страна в невиданных масштабах импортировала художественные ценности. Джентльмены теперь покупали пальто только с золотым шитьем. Леди хранили вуали в коробках, украшенных настоящим жемчугом, и меняли их постоянно. Появились новые разновидности этого аксессуара дамской одежды: «галантная» вуаль – доходящая до середины щек, и «страстная» – едва прикрывавшая глаза.

Лоу часто резервировал акции для «важных друзей», что в условиях роста курса было практически эквивалентно подаркам больших сумм денег. Важнейшим акционером компании был сам регент[31], который в феврале 1720 года продал свой пакет размером 100 тыс. акций практически на пике – по 9 тыс. ливров за акцию. Правда, регент получил на счет в банке только треть суммы, остальное должно было быть выплачено ему в рассрочку в течение трех лет. Одним из самых обогатившихся был герцог Бурбонский, который заработал около 15 млн ливров и потратил их на обустройство своего дворца в Шантильи, а также привез из Англии 150 скаковых лошадей. Некий герцог де ля Форс все заработанное вложил в торговлю специями и фарфором и привез их во Францию в таких количествах, что его собратья-аристократы объявили, что герцог превратился в купца и недостоин более считаться знатной особой. Обогатились и некоторые англичане. Лорд Белхейвен, хранитель спальни принца Уэльского (если помните, его имя фигурировало в списке тех, чье состояние, нажитое на «Компании Южных морей», было конфисковано), по слухам, покупал акции для своего хозяина. Еще один англичанин – некто Джозеф Кейдж – разбогател так, что предложил 3 млн фунтов стерлингов польскому королю Августу, чтобы тот отказался от трона в его пользу; а когда тот предложение отклонил, решил купить себе правление островом Сардинией. Сам Лоу приобрел у графов, маркизов и другой знати несколько поместий, цены на которые были космическими.

Во французском языке появилось слово «миллионер», которое до того употреблялось только в Англии. Это слово распространялось с бешеной скоростью, и не случайно – вся страна спекулировала акциями и скоро благодаря Лоу все французы должны были стать миллионерами. Ведь обогащались не только богатые, но буквально все сословия, из низших слоев – в первую очередь слуги. Например, в каждой книге о «Системе “Миссисипи”» повторяется такая расхожая байка. Один слуга был послан продать акции по 8 тыс. ливров, но в этот день бумаги очень быстро росли. Он дождался, пока цена на них поднимется до 10 тыс., продал по этой цене, а разницу, которая составила ни много ни мало 1 млн ливров, положил себе в карман. Известны такие факты: один камердинер заработал 50 млн ливров, чистильщик сапог – 40 млн, а официант – 30 млн ливров. Широко известна и история про кучера самого Джона Лоу. Он тоже разбогател на спекуляциях акциями Compagnie de Indes, подал в отставку и предложил Лоу двух кандидатов на свое место. Когда Лоу сказал, что ему нужен только один кучер, старый кучер ответил: «Не проблема, второго я найму для себя». Вообще-то, у кучеров, разъезжающих в новых экипажах, сплошь и рядом случались конфузы: они норовили взобраться на козлы – привычное для них место.

Пример с кучером характерен. Бывшая беднота тоже наращивала потребление и приобщалась к роскоши. Теперь не только господа, но также кухарки и камеристки носили шелка и сатин, они заявлялись в оперу в платьях, сравнимых по цене с платьями их бывших господ. Простые работницы покупали дорогие украшения для своих натруженных, покрасневших рук, деревенские парни заводили себе модные парики (соответственно парики знати становились все пышнее и пышнее – нужно же было как-то отличаться). Кстати, подобные нарушения социальной стратификации – это характерный признак финансового пузыря, и в наше время тоже. Во время интернет-бума, например, многие ИT-компании выдавали опционы на акции даже уборщицам офисов, и некоторым повезло – удалось конвертировать их в деньги и обзавестись недвижимостью.

На парижских улицах царило веселье. Бродячие музыканты, акробаты, жонглеры и фокусники развлекали публику в местах прогулок богатых людей. Страна не работала, все только и думали о «Системе “Миссисипи”» и об этой великой империи в Луизиане, которая озолотит Францию («при чем тут обед, когда такие дела на кухне», как писал Жванецкий).

Однако эти уличные перформансы отнюдь не всегда были стихийными. Часть из них можно расценить, как пиар-компанию «Системы “Миссисипи”», организованную самим Лоу. Так, на улицах появлялись мужчины с красновато-коричневой кожей и темными глазами, странно выбритыми и украшенными перьями головами, на которых были только челки. Они давали представления прямо под открытым небом. Как правило, индейцы театрально сражались друг с другом, демонстрируя свою недюжинную силу и используя оружие, незнакомое французам. Аборигены из новой французской колонии появились даже в Итальянском театре, где обычно выступали только известные артисты. Публика валом валила посмотреть на их силу и умения. Никогда раньше во Франции не видели таких таинственных танцев и таких танцоров – с раскрашенными лицами и оперением на голове. Впервые слышали и индейский барабан. В соборе Нотр-Дам толпа собралась посмотреть на крещение индейской девочки в традиционном индейском костюме. В Булонском лесу индейцы разыгрывали сцены охоты на оленя, они бегали между деревьями и кустами, как в своих родных лесах, скакали на лошадях, издавали странные звуки, которые эхом разносились по всему лесу, – словом, вели себя, как самые настоящие индейцы! «Эти молодые индейцы великолепны, – говорили французы. – Какая у нас прекрасная империя за океаном!»

Откуда же они взялись? Все очень просто. Лоу как-то разнюхал, что один французский офицер привез из путешествия в Миссури нескольких аборигенов, среди которых была дочь вождя племени. Их-то и уговорили поработать индейцами. Более того, удалось склонить дочь вождя (ту самую, которую крестили в церкви) выйти замуж за французского сержанта. Свадебные подарки вручались от имени самого короля. После пышной свадьбы пара уехала обратно в колонию. С их отъездом были связаны надежды на то, что аборигенов удастся обратить в католичество. Но этого произошло. Муж-француз дочери вождя наскучил, и она попросила своего папу уничтожить французский гарнизон, а с ним – и своего мужа. Папа не смог отказать любимице…

Лоу стал настолько популярным, что его общества искали все. Так, одна знатная дама перед домом, где проходил прием, в котором участвовал Лоу и куда ее не пригласили, кричала «пожар!», чтобы ее кумир выбежал на улицу. Другая заставила своего кучера перевернуть карету перед офисом Лоу, чтобы тот не мог ни войти, ни выйти, не наткнувшись на хозяйку кареты. Как писал в своих воспоминаниях граф Сен-Симон, Лоу, «заблокированный в своем доме докучливыми просителями, наблюдал, как люди силой открывали двери, влезали в окно из сада и падали в его кабинет из дымовой трубы!» [Saint-Simon 2004, chapter 99]. Пэры, которые приходили в ярость, если им полчаса приходилось ждать аудиенции у регента, спокойно просиживали в приемной Лоу по шесть часов. Слуги Лоу получали колоссальные взятки только за то, чтобы имя посетителя было объявлено хозяину.

Как утверждает Марк Фабер, известный современный управляющий деньгами, автор замечательной книги «Золото завтрашнего дня» («Tomorrow’s Gold»), британский посол во Франции, герцог Стэар, не поддался желанию инвестировать в акции схемы и на повышенных тонах убеждал Лоу, что его схема – сумасшедшая и что она разорит Францию, но отнюдь не приведет ее к могуществу. В результате о прохладных отношениях Лоу и герцога Стэара стало известно в Англии, и последний лишился своего поста. Лоу пользовался репутацией самого успешного министра финансов во всей Европе[32], восхищались им и в Англии [Faber 2008, р. 241].

Между тем Лоу предпринимает отчаянные усилия, чтобы населить Луизиану. Для этого использовались все средства. Еще одна попытка отправить туда людей заключалась в том, что Лоу пообещал выпустить преступников обоего пола из тюрьмы, если те согласятся пожениться. Многие на это клюнули. О том, что потом придется ехать в колонию, им не сообщили. Времени на раздумья не давали – просто выстроили мужчин и женщин в две линии, велели разбиться на пары, тут же отвели в церковь, а оттуда под охраной – на корабль.

Дошло до того, что если кого-то ловили на улицах Парижа «бесцельно слоняющимся», то это считалось нарушением закона, и этого человека можно было сослать в колонию. Кучер, у которого был выходной, не казал носа на улицу. Потерявший работу был обязан найти новую в течение четырех дней. В противном случае он признавался тунеядцем. Таких «тунеядцев» отлавливали банды вооруженных солдат в серо-голубой униформе, патрулировавшие улицы Парижа в огромном количестве. Эти французские «опричники» схватили, например, ничего не подозревавшего деревенского мальчишку, который приехал в Париж по делам и шел по улице небыстро, озираясь по сторонам, – видно, что «не местный».

Вскоре Париж разделился на два лагеря: одни могли быть пойманы и высланы в колонию – такие прятались и уезжали; другие сообразили, что могут под шумок избавиться от своих врагов, нужно только на них донести. «Опричники» информацию от стукачей принимали с радостью – им нужно было выполнять план. Достаточно было письменного заявления, выражающего подозрения. Действовали солдаты быстро, времени на оправдание не было, к тому же в ход шли и взятки, в отдельных случаях – немалые. Одна женщина, имевшая любовника, попыталась избавиться от собственного мужа – она хотела выдать его за вора, забравшегося в дом. К счастью, мужу свою личность удалось доказать. Но большинству пойманных «бродяг» не повезло – их отправляли в Луизиану целыми кораблями. Так, одни родители сдали «опричникам» непослушную дочь, ревнивая жена – молодую и красивую любовницу мужа, а некоторые мужья избавились от жен. На лиц женского пола был особенный спрос – колонистам не хватало жен. За несколько дней на улицах поймали 500 девочек. В некоторых районах Парижа в колонию забирали каждого третьего ребенка. В Луизиану отправляли и сирот из городских приютов. Таким способом всего удалось заслать в Луизиану 7,5 тыс. новых колонистов, из них 5 тыс. были молодые девушки.

Параллельно Лоу распространяет информацию о том, что колонисты отправляются разрабатывать золотые рудники в Новом Орлеане. Их вооружают мотыгами и лопатами и заставляют маршировать по улицам Парижа. Согласно Маккею, 2/3 пойманных и отправленных в Луизиану людей туда так и не отплыли. Они умудрялись сбегать на пути из Парижа в порт, продавали лопаты и мотыги и возвращались к прежней жизни. Но эти действия властей все же вызвали последний всплеск котировок акций – некоторые подумали, что золото и в самом деле обнаружено.

5 января 1720 года Лоу был назначен на самый высокий административный пост в стране – главным контролером финансов, что примерно соответствует сегодняшнему рангу премьер-министра. Вскоре после этого котировки Compagnie des Indes, находившиеся в момент назначения около отметки 8 тыс. ливров, вплотную приблизились к 10 тыс. ливров – целевому уровню Лоу. И это был пик. Достижение пика цены на акции после назначения Лоу на высокий пост – не случайность. В этот момент он контролировал все государственные финансы, расходы бюджета, а также печатание новых денег Bank Royal. Было совершенно очевидно, что препятствий со стороны государства для осуществления масштабных планов Лоу не будет.

В начале 1720 года банкноты Лоу торговались с 10%-ной премией к золотым монетам того же номинала. На бумажные деньги можно было купить недвижимость, землю, драгоценности. Казалось, что идея внедрения бумажного обращения удалась. Между тем капитализация компании превысила стоимость всего золота и серебра, имевшегося во Франции. На пике капитализация компании составила 5,4 млрд ливров, что примерно в четыре раза превышало номинальную стоимость рентных бумаг, вносившихся в оплату за акции, которыми обладала компания. Оценки золотого запаса Франции на тот момент разнятся не сильно – 1,2 –1,3 млрд ливров. Сам этот факт для Лоу не был тревожным сигналом, поскольку он считал, что основное богатство страны – в земле, а ее стоимость «превышает стоимость всего золота, включая еще не найденное, в рудниках Перу». Лоу оценивал все национальное богатство Франции в 30 млрд ливров. Кстати, с сегодняшних позиций кажется, что он мог быть и прав.

В то же время Лоу прекрасно понимал, что акции Compagnie des Indes только тогда имеют ценность, когда они рассматриваются как долгосрочные инвестиции, а не спекулятивный инструмент, и когда инвесторы будут «покупать и держать» их, а доходность получать за счет дивидендов, не перепродажи [Garber 2001, р. 100].

К тому же ключевым фактором успеха предлагавшейся Лоу схемы было доверие к бумажным деньгам, а оно стало исчезать. Печатание денег в больших масштабах быстро привело к гиперинфляции. После первоначального снижения цен все снова подорожало, но уже в больших масштабах. Хлеб, молоко и мясо выросли в цене в шесть-семь раз, а одежда – примерно в четыре раза. Совершенно неадекватными были и цены в тавернах – жареный цыпленок мог обойтись в 100–150 ливров. Правда, согласно Маккею, зарплаты возросли примерно пропорционально – раза в четыре. Среднемесячная инфляция с августа 1719-го по сентябрь 1720 года составляла 4%, на пике в январе – 23%. В обращении теперь находилось около 3 млрд ливров – в три раза больше, чем до обмена акций.

Инвесторы в акции Compagnie des Indes стали продавать акции за банкноты, а банкноты обмениваться на золото (прямая продажа за золото была невозможна). Принц Конти обменял на золото три повозки денег[33]. Конвертировал бумажные деньги на золото и герцог Бурбонский. Лоу понимал, что с его резервами банк не переживет малейшего роста спроса на золото. Действовать нужно было быстро. Для того чтобы восстановить доверие к бумажным деньгам, Лоу сначала убедил парламент опубликовать указ, согласно которому номинал металлических денег уменьшался на 5, затем – на 10%; но все эти действия были что мертвому – припарка.

В конце января – начале февраля 1720 года Джон Лоу издал ряд «драконовских» указов, ограничивающих обмен банкнот на золото, а заодно и покупку драгоценных камней (чтобы ради их покупки не продавали акции). Эти указы запрещали носить украшения с бриллиантами и другими драгоценными камнями в публичных местах, за исключением предметов религиозного культа; золотых дел мастерам не разрешалось изготавливать изделия из золота, а также импортировать их; монетами можно быть расплачиваться только за мелкие покупки (не больше 100 ливров). Свыше этой суммы нужно было использовать банкноты Bank Royal, которые указом Лоу от 22 февраля стали полноценными деньгами. Согласно указам Лоу, Франция прекращала использование золота и серебра в качестве платежных средств. Ими нельзя было погашать долги, даже суверенные. Прекращалась чеканка золотой и серебряной монеты. Но это не решало проблему черного рынка.

Чтобы побороть нелегальное обращение золота, в золоте и серебре было запрещено хранить сбережения – держать дома золота и серебра можно было на сумму в 500 ливров, и не более. Указ был тоталитаристким, а Франция превратилась в полицейское государство. Полиция обыскивала дома в поисках денег – она получила право входить в любой дом в любое время. Поощрялись доносы – информаторам обещали большие премии, что провоцировало слуг доносить на своих господ. Если спрятанные монеты обнаруживали, то их конфисковывали и заставляли уплатить штраф – примерно такую же сумму сверху. Можно было угодить и в тюрьму. Кстати, обыскали и дома принца Конти и герцога Бурбонского, но у них ничего не нашли. История умалчивает о том, было ли золото хорошо спрятано или эти люди откупились от полиции взятками.

Наконец Лоу объединяет банк и компанию. Когда нужно спасать двух утопающих и понятно, что как минимум один из них утонет, Лоу сначала делает ставку на банк. Он закрывает офис компании для торговли акциями, его цель – сохранить доверие к банкнотам и обращение в стране, пусть даже акции упадут. Потом Лоу меняет свое мнение и бросается поддерживать акции. В марте он объявляет, что компания готова выкупить акции за банкноты по фиксированной цене 9 тыс. ливров за штуку, что выше рынка (к этому времени акции скатываются почти до 8 тыс. ливров). Цена была вполне приемлемая для тех, кто покупал акции в ходе любой из подписок. Поскольку акции размещались по ценам от 500 до 5 тыс. ливров, это оставляло инвесторов с прибылью. Но вот за счет каких источников компания могла выкупать акции по таким ценам? За счет печати новых бумажных денег!

Выкуп по фиксированным ценам действует с 5 марта по 21 мая 1720 года. Для этого Лоу печатает новые банкноты в таких масштабах: 300, 390, 438 и 362 млн ливров – 25 марта, 5 апреля, 19 апреля и 1 мая соответственно, что удваивает количество денег, находящихся в обращении, практически за один месяц!

Как мы помним, Лоу уже прибегал (в самом начале пути) к выкупу акций самой компанией, и тогда это сработало. В этот раз – нет. Желающих обменять акции на деньги так много, что для этого обмена нужно напечатать новые банкноты на 2 млрд ливров (такое право у Лоу было)[34]. Лоу понимает, что в этом случае он не сможет поддержать стоимость банкнот. В общем, все получалось, как в присказке: «Голова вылезла – хвост увяз, хвост вылез – голова увязла». Еще недавно он сам утверждал, что стоимость банкнот в обращении лишь отражает силу или слабость национальной экономики и что банкноты – это не конечная цель, а способ, при помощи которого происходит обмен товарами. Понимая все это, Лоу все же решается напечатать деньги[35].

Чтобы остановить падение акций, Лоу объявляет о том, что раз выкуп акций самой компанией работает, то частные сделки на вторичном рынке больше не нужны. Согласно его указу, торговля акциями запрещается не только на улице Кинкампо, но и по всему Парижу. Это превращает легальный рынок в нелегальный.

Поскольку угрозы обмена банкнот на золото больше нет, Лоу решает бороться с инфляцией. Он видит единственный способ – уменьшать количество денег в обращении как минимум на 50 млн ливров ежемесячно, для чего указом от 21 мая вводит деноминацию банкнот и параллельно уменьшает «рыночную» цену акций «Миссисипи». Столивровая банкнота через неделю должна стоить 80 ливров, через две – 70, через три недели – 60 и наконец – 50 ливров. Параллельно цена акций должна быть снижена к 1 декабря 1720 года с 9 тыс. до 5 тыс. ливров – в семь этапов.

Надо сказать, что до этого указа многие еще верили в гений Лоу, в то, что произойдет какое-нибудь чудо. Теперь все иллюзии были развеяны. Народу стало понятно, что волшебной палочки у Джона Лоу не было. Настроения толпы настораживали настолько, что парламент отказывается утверждать указ о деноминации из-за боязни массовых волнений. Правительство объявляет об отмене указа уже через неделю, а Лоу лишается должности министра финансов. На следующий день толпа нападает на жену и дочь Лоу, когда они возвращаются домой в карете, и регент высылает в дом Лоу охрану из швейцарских наемников. Однако вскоре Лоу вновь назначают министром финансов, и он продолжает бороться с инфляцией.

Разбираться с ситуацией приглашают и бывшего канцлера д’Агессо, отправленного в отставку в 1718 году за его противодействие проектам Лоу. Начиная с июня золото принимают в качестве средства платежа, отменяются соответствующие указы, запрещающие владеть золотом и серебром. И это в момент, когда у простого люда драгметаллов на руках уже не осталось. Чтобы как-то защитить самых бедных, объявляют о том, что на золото можно будет поменять самые мелкие 10-ливровые банкноты. «Обменник» открыт в течение трех часов в день, очередь занимают в 2 часа ночи.

В Париже начинаются волнения. 17 июля на улицы вышло 15 тыс. человек. Люди столпились на маленькой улочке, поэтому 16 человек было задавлено. Эти смерти привели к новым беспорядкам. Толпа прорвалась к дому Лоу, и он вынужден был спасаться во дворце самого регента.

В течение лета Лоу изъял из обращения банкнот на сумму 700 млн ливров. Изъятые купюры прилюдно сжигались на костре, что должно было продемонстрировать публике: оставшиеся у нее на руках бумажные деньги стали ценнее. Но народ проинтерпретировал этот сигнал по-другому: бумажные деньги не годятся больше ни на что, кроме как на разжигание костра. Все это только удлинило очереди желающих обменять бумажные деньги на металлические.

К октябрю Лоу изъял и сжег половину всех банкнот, находящихся в обращении. Экономика вернулась к уровню марта, когда Лоу запустил печатный пресс. Лоу рассчитывал, что инфляция прекратится, а компания наконец сможет выплачивать нормальные дивиденды. Но доверие к «Системе “Миссисипи”» было полностью подорвано. Акции продолжали снижаться и упали ниже 5 тыс. ливров, а цены продолжали расти и выросли еще на 60%. Теперь уже от «схемы» Лоу отступился и сам регент. Было объявлено, что компания лишается всех привилегий (в части торговли, управления монетным двором и сбора налогов), бумажные банкноты изымаются из обращения. Цена акций упала до 2 тыс. ливров в сентябре 1720 года и до 1000 ливров в декабре. Но это отражало и изменившуюся ситуацию компании – сокращение текущих и потенциальных объемов ее бизнеса. К сентябрю 1721 года – до 500 ливров. Но к этому моменту обстановка вокруг компании была враждебнее некуда, а 2/3 ее акций были попросту конфискованы у держателей.

Как пишет Маккей, «всех, кто подозревался в получении нелегальных доходов во время расцвета массового психоза, разыскали и наказали крупными штрафами. Перед этим было приказано составить список первоначальных собственников; если они владели акциями, то должны были вернуть их компании, а те, кто не успел оплатить акции, на которые они подписывались, должны были теперь выкупить их у компании по 13 500 ливров[36] за каждую акцию стоимостью 500 ливров. Не дожидаясь, пока их заставят выплатить эту огромную сумму за фактически обесценившиеся акции, их держатели собрали свои пожитки и попытались найти убежище в других странах. Официальным лицам в портах и на границах немедленно приказали схватить всех путешественников, пытающихся покинуть королевство, и держать их под стражей, пока не будет удостоверено отсутствие у них золотой и серебряной посуды или ювелирных изделий или доказана их непричастность к биржевой игре. Немногие сбежавшие были приговорены к смертной казни заочно, в то время как большинство жестоких судебных преследований было начато против тех, кто остался» [Маккей 2003, с. 63].

Сохранить заработанный капитал удалось немногим. Среди них – английский экономист Ричард Кантильон, который продал акции практически на пике. Будучи очень мудрым человеком и выдающимся экономистом своего времени, он понимал, что рост предложения денег в конечном итоге вызовет рост цен. Кантильон заблаговременно переправил все заработанное в Голландию и уехал туда сам, что свидетельствует о том, что этот человек разбирался не только в экономике, но и в том, как работала государственная машина того времени. Его пытались судить, правда, не именем государства, даже через 10 лет, когда он попытался вернуться во Францию, но безуспешно. Марк Фабер даже приводит этот эпизод современным инвесторам в назидание – как пример того, что им нужно делать в аналогичной ситуации на развивающихся рынках сегодня.

Все имущество Лоу и его семьи на территории Франции было конфисковано, включая даже купленную им на детей и жену ренту, которая не могла быть аннулирована ни при каких обстоятельствах, поскольку при ее покупке это было оформлено специальным указом. Однако в то время как народ и парламент выступали за повешение Лоу, регент дал ему возможность спокойно покинуть страну и даже предложил выдать ему любую сумму денег, которую тот пожелает получить, но Лоу благородно отказался.

Надо отдать должное Лоу в том, что он искренне был уверен в правильности своей «системы». Даже Маккей, который больше других исследователей склонен видеть в подобных эпизодах исключительно мании или заведомые аферы, довольно благожелательно отзывается о Лоу: «С благородством большим, чем можно было ожидать от человека, который большую часть своей жизни был явным авантюристом, он отказался от собственного обогащения за счет разоренной нации. В разгар массовой неистовой охоты за “Миссисипскими” акциями он ни на секунду не сомневался в конечном успехе своих проектов, призванных превратить Францию в богатейшую и влиятельнейшую страну Европы. Все свои доходы он вложил в покупку земельной собственности во Франции, что является надежным доказательством его веры в незыблемость собственных предприятий. Он не запасся столовым серебром или ювелирными изделиями и не перевел, в отличие от бесчестных маклеров, никаких денег за границу. Все его состояние, кроме одного алмаза стоимостью около пяти-шести тысяч фунтов стерлингов, было вложено во французские земельные угодья; и когда он покинул эту страну, то сделал это почти нищим. Один этот факт должен был спасти память о нем от обвинений в мошенничестве, столь часто и столь несправедливо выдвигаемых против него[37]» [Маккей 2004, с. 6 4–65].

А вот как характеризует Джона Лоу Сен-Симон: «Он был вежливым, хорошим, уважаемым человеком, которого не отравили ни слава, ни богатство и чьи манеры, экипажи, стол и мебель не вызывали скандала» [Saint-Simon 2004, chapter 100].

Когда «туман рассеялся», обнаружилось, что не все инвесторы потеряли свои деньги. Оказалось, что больше сотни человек сколотили состояния от 20 млн ливров и более и продолжали ими владеть. Тех, кто заработал меньше, было очень много. Люди старались прятать свои активы. Государство решило средства, заработанные на «Системе “Миссисипи”», обложить специальным налогом. Соответствующий указ был опубликован в июле 1721 года. Это решение было вопиющим, ведь власть сама поддерживала и провоцировало спекуляцию.

Характерно, что этот налог не распространялся на знать, его собирали только с простого люда – нечего со свиным рылом лезть в калашный ряд. (Во Франции того времени налогов для знати не существовало – французское государство строилось на принципах неравенства и привилегий.) А сформулировано это было примерно так: пени налагаются на тех, кто был беден два года назад, а теперь обладает богатством, несоответствующим социальному статусу. В реальности налог стал конфискационным, так как ставка в случае больших выигрышей достигала 90%. Отобранные деньги и не подумали направить на компенсации проигравшим. Тщательной ревизии подвергся и государственный долг. Специальная правительственная комиссия разделила всех кредиторов на тех, кто купил бумаги на «честно заработанные деньги», и тех, кто не смог представить доказательства происхождения своих средств. Их бумаги просто-напросто аннулировали. В результате проценты по госдолгу были снижены. Некоторые исследователи того периода полагают, что именно данный указ дает ответ на вопрос, почему Великая французская революция была неизбежна.

Надо сказать, что в аналогичной ситуации английские власти поступили гораздо демократичнее – сверхприбыли отбирались у директоров «Компании Южных морей», а честным игрокам все состояния оставили. Существует мнение, высказываемое, разумеется, английскими учеными, что это демонстрирует либерализм английской аристократии по сравнению с французской и объясняет, почему она до сих пор играет определенную роль в политической жизни страны.

По-разному оценивают и авторов того и другого бума. Директора «Компании Южных морей» вошли в историю как мошенники, тогда как Джон Лоу – как зашедший в тупик, но в общем-то честный человек, даже несмотря на попытки личного обогащения и многочисленные «подарки» (на самом деле взятки) французской знати.

Последствия коллапса пузыря были катастрофическими. Как вспоминает Сен-Симон, «недовольство было тотальным и ужасным. В стране не осталось богатого человека, который не считал бы себя лишившимся средств, и не осталось бедных, которые бы не думали, что их положение стало как у попрошаек» [Saint-Simon 2004, chapter 100].

В результате было надолго подорвано доверие к банкам и бумажным деньгам. Во Франции долгие годы даже не предпринимались попытки выпустить банкноты или ввести банковские депозиты. По мнению Киндлебергера, последствия финансового пузыря во Франции в части подрыва доверия к банкам были такими серьезными, что слово «банк» не осмеливались произнести и 150 лет спустя [Kindleberger 1984, р. 90].

Если мы зададимся вопросом о степени безумия покупателей акций Compagnie des Indes, то ответ будет неоднозначным. Акции выросли в цене в 10 раз – много это или мало? К сожалению, в отличие от акций «Компании Южных морей», их справедливую стоимость рассчитать очень трудно из-за специфики деятельности компании «Миссисипи». Но в защиту инвесторов говорят следующие аргументы. Во-первых, если рост скорректировать на инфляцию, то он будет гораздо меньше. Во-вторых, Джон Лоу использовал беспрецедентную власть, которой обладал, а именно единоличный контроль за фискальной, монетарной и политикой обменного курса Франции, чтобы сдвинуть фундаментальные факторы, влияющие на стоимость бизнеса, в пользу Compagnie des Indes [Neal 1990, р. 76]. Резкое падение цен на акции началось как раз после отстранения Лоу от должности и лишения его привилегий. Эдгар Фор (Edgar Faure), известный французский исследователь «Системы “Миссисипи”», различает две фазы плана Лоу: фазу «умного плана» и фазу «сумасшедшего плана». По его мнению, «умный план» вполне мог сработать, если бы дело не дошло до «сумасшедшего» [Там же, р. 76].

Опять получается, что мы имеем пузыри в реальной жизни и пузыри на бумаге – когда современными журналистами и отдельными учеными преувеличивается «пузыристость» того или иного экономического явления, когда ничего рационального в нем не видят. Усматривать во всех подобных эпизодах исключительно мании стало модно с усилением в современной науке бихевиоризма. Как пишет Гарбер, «“Система «Миссисипи»” и создание “Компании Южных морей” были грандиозными макроэкономическими схемами, начатыми властями самого высокого уровня и поддерживавшимися всем административным аппаратом. А теперь их подают как важнейшие примеры сумасшествия, возможного на частных финансовых рынках, и необходимости государственного контроля и регулирования» [Garber 2001, р. x]. Я полностью согласна с Гарбером – не в том смысле, что рынки не надо регулировать, а касательно его мнения по поводу современных перегибов в оценке ранних пузырей.

Что касается Compagnie de Indes, то она была обанкрочена в 1721 году, но уже год спустя вновь вела дела. У компании сохранились государственные концессии на торговлю табаком и кофе, а также право на проведение лотерей. Удалось наладить и заморскую торговлю. Компания была импортером фарфора, обоев, лаковых изделий и чая из Китая, хлопка и шелка из Индии и Китая и кофе с арабского Востока. Она была национализирована и ликвидирована только в 1770 году.