В тропиках сумерек не бывает: село солнце — и сразу темно, взошло оно — светло. Быстро рассеивается ночной туман. Просыпаются дневные жители планеты. С реки доносятся могучие вздохи — это зевают гиппопотамы. Зевают зебры и львы, попугаи и утки, змеи и ящерицы и — вообразить такое невозможно! — даже рыбы. Словом, зевают почти все позвоночные. Не потому, что не выспались, а потому, что зевота после сна насыщает мозг кислородом. Только у павиана и у бегемота это еще и форма угрозы, что-то вроде брошенной перчатки у рыцарей: либо удирай, либо бросай свою, то есть зевай, и тогда будем драться! У волков же, наоборот, зевок признак хорошего настроения.

Обезьяны, наскоро позевав, спешат поближе к солнцу. С ветки на ветку, с дерева на дерево забираются они на самые высокие верхушки и греют мокрые от росы спины.

Внизу, на земле, еще сыро и сумрачно, а наверху, в кронах гигантских деревьев, яркое солнце и тропический зной.

Продрогшие за ночь леопарды, чтобы обсохнуть и согреться, тоже взбираются повыше.

А слоны идут купаться. Они долго плавают в реке. Ни один сухопутный зверь не любит так воду, как эти огромные животные. С каким наслаждением они трут друг другу спины, нежатся в прохладных струях или, поднимая фонтаны брызг, ныряют под воду!

Слонихи моют своих капризных детей. Протестующего слоненка мамаша втаскивает в воду, тщательно поливает, а затем массирует ему спину хоботом. Затем припудривает, посыпая сверху землей и песком.

Чтобы как следует поплавать и искупаться, слону достаточно едва приметного ручейка. Он перегораживает ручей запрудой, сваливает в кучу поперек течения камни и землю, строит дамбу — и купальня готова! Если поблизости нет даже маленького ручья, то слоны принимают душ, «черпая» воду из своего неприкосновенного запаса. В носоглотке африканского слона есть особый резервуар, в котором на всякий случай хранится немало воды. Это тот самый «водяной бак», который анатомы тщетно искали в желудке у верблюда. В сухой саванне, где до ближайшего ручья, озера или реки многие версты, слоны устраивают себе душ. Засунув конец хобота в рот, набирают из «запасника» воду и поливают себя.

В тех зоопарках, где администрация отвечает за убытки, причиненные животными, издержки на компенсацию испачканной одежды отнюдь не уменьшились оттого, что слонов перестали поить в часы, когда зоопарк открыт для посетителей. Набрав в носоглотку воду заранее, они все равно ухитряются облить тех, кто их дразнит.

Зебры и некоторые антилопы, хоть природа их хоботом и обделила, тоже, однако, умудряются устраивать себе душ: набирают в рот воду и, повернув голову как только могут сильнее назад, поливают себя.

Освежающие ванны по утрам принимает и нелюдимый житель дремучих лесов Африки — окапи. Окапи — родич жирафы. Никто не видел купающихся жираф, но окапи каждое утро обязательно приходит на песчаный речной пляж. Скачками бросается в воду, прыгает, кувыркается в ее прохладных струях. Выйдя на берег, окапи долго чистит и полирует свою красивую шкуру длинным и цепким языком. Язык у него в длину чуть меньше полуметра, шея тоже не короткая, поэтому, причесываясь, окапи может дотянуться языком до любого места своего тела.

Очень любят воду буйволы, лоси, медведи, ягуары, тигры, не брезгуют купанием лисы. Тигр и дождя не боится: бродит по лесу. А в жару нередко лежит в ручье и прохлаждается. Из всех кошек только он и ягуар переплывают большие реки, Ганг и Амазонку например. И бывает, подплыв незаметно, кидаются на людей в лодках.

Пожалуй, единственное млекопитающее на земле, которое от рождения не умеет плавать, — это человек да еще его милые родственники — человекообразные обезьяны^[1]. Всем остальным зверям учиться плавать не надо. Самой природой они этому искусству обучены с рождения.

Свиньи, слоны, носороги, тапиры, буйволы, олени, валяясь в сырой глине или земле, покрывают себя, как футляром, панцирем из грязи. Прекрасная защита от насекомых! Даже грязь служит здесь целям чистоты.

После такой процедуры носорог уходит в красном или белом наряде, в зависимости от цвета глины. Случалось, что охотники-европейцы, увидев перекрашенного носорога, принимали его за новый вид толстокожего.

Жители безводных степей и пустынь — антилопы, дикие ослы и хомяки — купаются в песке. Песчинки, сбегая по телу мелкими струйками, уносят с собой грязь и паразитов.

Белый медведь обожает купаться в снегу. Он щурит от удовольствия глаза и вниз головой, точно ныряльщик в купальне, бросается в сугроб.

Кошки, кроме тигров и ягуаров, не купаются ни в воде, ни в песке. Они умываются лапками, предварительно полизав их. Муравьед тоже осторожно — как бы не поцарапать! — моет свою длинную морду когтистыми лапами. На манер кошек умываются лапками и мыши. Они большие чистюли. Говорят, что мыши половину жизни проводят за туалетом. Не встречали ли вы летом в поле малюсенькую красно-бурую мышку с беловатым брюшком? Это мышь малютка. Она так мала, что легко и ловко, точно обезьянка, лазает по стеблям трав и злаков, крепко обхватывая их лапками и хвостиком. Здесь же наверху, среди стеблей и колосьев, вьет из былинок и свое миниатюрное гнездышко.

Если вы сумеете разглядеть малютку среди зелени полевых трав, то скорее всего застанете ее за туалетом. Она сидит на стебельке, обхватив его цепким хвостиком, и умывается. Полизав маленькие розовые лапки, трет ими мордочку. Снова лижет их и натирает шерстку до блеска. Все это повторяет снова и снова. Чистоплотная зверюшка боится оставить на своей шкурке даже маленькое пятнышко пыли. Мышка тщательно вылизывает спинку, не забывает о животике, мимоходом чистит задние лапки и, наконец, меняет положение, чтобы почистить хвостик. Пыль и мелкий мусор слизывает языком, а приставшие колючки и большие комочки грязи вычесывает коготками задних ног. Делает она это так быстро, что уловить движения ее лапок невозможно — двадцать взмахов в секунду! С такой скоростью меняются кинокадры на экране.

А обезьяны не любят воду: «Брр!» Хватает им тропических ливней и ночной росы, чтобы и умыться и накупаться досыта. Ранние утренние часы они посвящают зарядке, которая и освежает тело, и укрепляет мышцы.

Длиннорукий гиббон, как хороший гимнаст на трапеции, проделывает по утрам на суках гигантских деревьев сложные акробатические упражнения. Цепляется за ветки и отталкивается от них только руками, но перелетает легко и плавно, точно птица, пространства в десятки метров. Туда-сюда, туда-сюда — без конца скачет эта большая обезьяна с дерева на дерево, и без конца можно любоваться ее прыжками — так красивы движения гиббона.

Зайцы тоже знают толк в зарядке: проснувшись, потягиваются и на вытянутых лапах покачиваются вперед-назад. Разминают мышцы, а потом скачут по своим заячьим делам.

Кошки — львы, тигры, леопарды — тоже очень любят потягиваться и точить когти. Вытягивают лапы вперед, выпускают когти и царапают дерево или что под лапу попадется. Это очень важное дело: когда царапают что-нибудь прочное, сдирают с когтей обрывки старых изношенных роговых «лезвий». Без такой шлифовки когти могут врасти в лапу и загнить.

Обезьяны не любят воду, но это вовсе не означает, что они не следят за чистотой своего тела. Они много времени проводят за туалетом: расчесывают друг другу спутанную шерсть, вытаскивают колючки и занозы, а затем начинают традиционную «охоту на блох». Этот ежедневный ритуал выполняют с особым увлечением и усердием. Ловкими пальчиками обезьянка расчесывает шерсть замирающего от блаженства собрата, находит «блоху» и… отправляет ее в рот. Раньше думали, что обезьяны и в самом деле ищут блох. Но оказалось, что у этих животных почти не бывает паразитов, а ищут они в шерсти друг у друга не блох, а маленькие кристаллики соли, до которых обезьяны большие охотники.

Иногда одной обезьянке бывает трудно расчесать слабыми пальчиками спутанную гриву старого забияки вожака. Тогда ей на помощь приходят подруги. У павианов предводителя стаи ежедневно причесывают несколько обезьян-парикмахеров. Они сооружают ему «модную» прическу, старательно расчесывая и приглаживая взъерошенные вихры.

Один ученый рассказывает, что собственными глазами видел, как самец-макака выщипал у самки брови и слишком длинные волосы на лице, зубами аккуратно подровнял бакенбарды, и самка вышла из «косметического кабинета» заметно похорошевшая.

Если бы у обезьян были какие-нибудь туалетные инструменты — хотя бы такие нехитрые гребешки, как у кенгуру или бобра, которыми те расчесывают свою шкуру, — они наверное, добились бы еще большего искусства в парикмахерском деле.

У бобра коготь второго пальца на задней ноге зазубрен как гребень. Когда бобр хочет поправить прическу, он сильно отгибает палец с гребнем, так что тот торчит вбок, садится на хвост и расчесывает гребешком свою драгоценную шкуру. Особые железы при этом выделяют «помаду» — пахучую жидкость для питания волос.

Надо сказать, что звери вообще очень любят душиться. Мало им своих собственных мускусных и прочих распространяющих резкие ароматы желез, так они еще и чужими запахами себя пропитывают. Всем, конечно, известна страсть собак к падали, на которой они с наслаждением валяются, а кошек — к валерьянке (ягуаров и леопардов тоже!). Когтистые обезьяны с наслаждением натирают себя лимонной кожурой. Медведи душатся древесной смолой. Они могут часами натираться кусочком ваты, смоченной в скипидаре, если им дать ее. Малайские медведи обожают… лук. Зажав луковицу между двумя пальцами, они, урча от удовольствия трут и трут себя этой луковицей. Слезы текут из глаз, слюна изо рта; глядя на них, людям самим плакать хочется, но косолапые не унимаются, пока всю луковицу о свою шкуру не изотрут. Тогда на остатках ее еще и поваляются.

У кенгуру такие же, как у бобра, гребни-когти и даже не по одному, а по два на каждой ноге — на втором и третьем пальцах.

Роговыми гребнями, расческами, туалетными щетками и скребницами причесываются многие звери: симпатичный, похожий на маленькую белочку зверек — лесная соня, сумчатый медведь коала, австралийская ехидна, ящер панголин, даман, долгопят, гребнистые крысы, некоторые полуобезьяны и даже летучие мыши. У летучих мышей наружные пальцы на каждой лапке окаймлены жесткими щетинками, — получается двусторонняя щеточка, которой они расчесывают свою шерстку.

Самым, пожалуй, необычным по конструкции гребнем причесывается «крылатый» зверек кагуан, который живет в девственных лесах Индонезии. У него шесть нижних зубов-резцов вывернуты наружу и торчат вершинами не вверх, как другие зубы нижней челюсти, а прямо вперед. Каждый зуб разделен продольными бороздками и имеет вид миниатюрного гребешка.

Ни у кого в животном мире нет таких универсальных зубов, как у кагуана. Он может ими не только соскабливать нежную мякоть плодов, но и причесываться.

Днем кагуан висит где-нибудь на дереве, плотно прижавшись к нему. Его шкура, припудренная зеленовато-желтым порошком, совершенно незаметна на фоне древесной коры. Этот порошок в изобилии выделяют особые железы-«пудреницы» на его теле. Если притронуться к кагуану, то пальцы станут желтыми. К вечеру кагуан оживает и начинает приводить в порядок свою шкурку, причесываться, чиститься. Затем, распустив «крылья» — кожаную перепонку между задними и передними лапами, — точно большой бумажный змей планирующим полетом перелетает с дерева на дерево в поисках плодов и сочных листьев.

Кагуан много раз за ночь причесывается. Поэтому его гребень быстро засаривается обрывками волос. Но кагуана это не смущает. На кончике языка у него расположены многочисленные роговые бугорки. Проводя языком быстро-быстро по зубам, кагуан очищает свой гребень от волос.

Замечали ли вы, что у всех здоровых зверей зубы всегда очень чистые? (У грызунов они кажутся темными лишь из-за желтой эмали.) Как удается им без зубных врачей содержать свои зубы в порядке?

На внутренней стороне щек и губ, а у некоторых и по бокам языка есть небольшие бугорки. Это природная «зубная щетка». Всякий раз, когда, например, собака открывает или закрывает пасть, «зубные щеточки» скользят по зубам вверх и вниз и очищают их. Зубы не портятся и всегда чистые.

У детей человеческих, новорожденных, есть во рту такие же зубные щеточки. Ребенок растет, и они исчезают. Поэтому даже маленьким детям приходится покупать зубные щетки в аптеке, а заодно и зубной порошок, чтобы лучше очистить зубы. Ведь человек чистит зубы всего один-два раза в день, а всякий зверь, пожалуй, сотни раз в час.

Гребешков, щеточек для зубов, скребниц, пудрениц и мазей для волос и рогов — всего этого у зверей предостаточно.

Как-то плыл я по украинской реке Ворскле и видел, как купались две иволги: одна за другой, по очереди, срывались с верхушки тополя и, круто планируя вниз, быстро проносились над рекой, слегка окунаясь в воду. Всякий раз, когда иволга скользила на раскинутых крыльях вниз к реке, к ней со всех сторон со щебетом бросались ласточки, гнали прочь, не давали купаться. Может быть, изгоняли чужаков с территории своих купален, а может быть, просто так играли? Утро было веселое и располагало к миру, а не к войне. Для нас важно другое: и ласточки и иволги нуждаются в подобных омовениях.

Всем птицам, чтобы перья хорошо служили и не пропускали воду, необходима… вода.

И все птицы купаются каждый день.

Многим, чтобы намочить перья, достаточно утренней росы; воробьи, иволги, чайки, соколы сапсаны чуть окунаются в воду на лету.

Настоящий праздник для птиц — мелкий, теплый дождь. Ведь это прекрасный душ!

Птицы блаженно распушаются, полураскрывают крылья, чтобы хорошенько промыть все перышки. Совы в такую погоду, забыв обо всем, долго кружат в воздухе, взъерошившись и распустив широким веером хвост.

Как ни странно, но и водяные птицы (которые из воды почти не вылезают!), чтобы сохранить структуру пера, тоже должны купаться. Плавая, они остаются сухими, у них лишь слегка омываются снаружи перья на животе, а к внутренним перьям и тем более к коже вода не проникает.

У нырковых уток, например, перьевой «водолазный костюм» устроен так хитро, что даже крылья укрыты в нем от воды. Поэтому, когда утки ныряют — а ныряют они постоянно! — крылья их не намокают, всегда сухие, и, вынырнув, птица тут же может взлететь.

Впрочем, и у водоплавающих птиц, не умеющих нырять (у гусей, лебедей и пеликанов), крылья все равно хорошо защищены от воды в перьевых нишах на боках. Поэтому они, особенно по утрам и в полуденные часы, устраивают так называемые «игровые ныряния». Вы их много раз видели: вся гусиная стая, громко шлепая крыльями, с гоготом «бежит» по воде, поднимая фонтаны брызг. Такое коллективное купание основательно промывает не только крылья, но и все перья и кожу под ними, куда вода, хоть весь день гуси будут «мокнуть» в ней, ни разу не попадет.

Утка, которая несколько дней не купалась, хотя и смазывала все время перья, если ее сразу пустить в воду, может… утонуть. Об этом хорошо знают охотники. А те из них, которые этого не знают, рискуют испортить себе всю охоту. И я осмелюсь дать им совет: не держите — в квартире, в сарае или в ином другом месте — подсадную утку долго без воды, дайте ей хотя бы таз с водой, чтобы она могла смачивать перья. Иначе утонет на охоте и крякать будет некому!

У известного немецкого дрессировщика Карла Гагенбека, когда он только начинал свое дело и еще плохо знал птичьи повадки, однажды утонули все купленные им дорогие утки. Он пустил их в чан с водой, ненадолго отлучился, пришел — видит: уток нет. Думал, украли, потом посмотрел: все утки лежат на дне. Оказалось, что человек, у которого он их купил, не давал уткам купаться. Перья их стали грязными, слиплись, в воде быстро намокли, и птицы утонули.

Птицам важны не только омовения в воде, но и обязательно в воде чистой, проточной.

До поры до времени природа успевала очищать реки от грязи, которую люди сливали в них. Ведь вода, этот чудо-минерал, сама себя умеет очищать. Но теперь природа не справляется с мутными стоками, которыми города наполняют реки планеты.

Даже в морях вода грязная. Каждые сутки все суда мира выливают в море около четырнадцати тысяч тонн мазута. А одна его тонна растекается тонкой пленкой по двенадцати квадратным километрам поверхности моря! Давно уже все моря и океаны сплошь покрылись бы радужной «корочкой» — на это требуется всего семь лет! — если бы не микроорганизмы, которые разлагают нефть.

Но и они теперь едва справляются с этой задачей: пять миллионов тонн — столько нефти каждый год выливают люди в океаны.

И каждый год погибает от нее около двухсот тысяч морских птиц. Ничего не подозревая, садятся птицы на воду. Нефть склеивает их перья, и птицы умирают.

Загрязнение воды несет гибель всему живому в воде и на суше.

Напрасны будут усилия по охране природы, если все люди всех стран энергично и сознательно не поведут борьбу за чистоту воды.

Итак, с грязными перьями птицы ни летать, ни плавать не могут.

В чем же тут дело?

Тончайшие щетинки пера, так называемые бородки, которые, цепляясь друг за друга микроскопическими крючочками, делают его прочным, без воды слипнутся и сломаются. Но и после купания или если вы взяли, скажем, птицу в руки — поэтому они так этого не любят, — бородки теряют взаимную связь: перо делается рыхлым, растрепанным. Если махать им, воздух оно рассекает не упруго, а мягко, как масло — нож, и поэтому не получается нужного для полета упора, необходимых аэродинамических сил. Но если перо сильно встряхнуть, микрокрючки его «запоров» автоматически войдут в соединение друг с другом, и оно снова станет упругим.

Вот почему, искупавшись и выбравшись на берег, птицы клювом отжимают воду. Отряхиваются — трясут сначала всем телом, потом головой (только совы делают наоборот).

Это совсем не пустое дело — отряхивание.

Сильной встряской птицы не только сбрасывают воду с перьев, но и восстанавливают их структуру, без чего летать не могут.

Мелкие бородки чистых, промытых перьев, цепляясь друг за друга крючочками, снова делают опахало пера упругим и компактным.

Отряхнувшись после купания и приведя перья в надлежащий порядок, утки, гуси и все птицы, у которых есть копчиковая железа, смазывают ее жиром свои перья. Бакланы и тропические их родственники — ангинги после купания еще и сушат хвост и крылья, раскинув их в стороны.

Кожа птиц не то, что кожа зверей: она совершенно сухая. У пеликанов, чтоб лучше летать и плавать, кожа еще наполнена… воздухом и шуршит, как бумага! Игла шприца, говорит Зденек Веселовский, крупный чешский зоолог, с трудом входит в нее. Поэтому уколы заболевшим пеликанам делают в ногу. У млекопитающих каждый волосок снабжен в основании собственной сальной железой, которая смазывает его, чтобы не ломался. У птиц, и то не у всех, есть только одна-единственная такая железа: над хвостом, на копчике. Она окружена обычно щитком из твердых перьев. У зверей каждая шерстинка как бы автоматически смазывается. Птицы же вынуждены это делать сами.

Этот каждодневный ритуал выполняется всегда в строгом порядке (знание его получено с рождения вместе с другими инстинктами). Давят клювом на железу, выжимают из нее, как из тюбика, жировую смазку, берут ее в клюв и натирают сначала перья груди, потом бока, спину, крылья, живот, хвост, ноги (перья на бедрах) и в последнюю очередь голову. Так как до головы достать клювом, естественно, нельзя, ее смазывают, потирая круговыми движениями о спину, либо, сняв когтями жир с клюва, расчесывают ими перья на голове.

Клюв птицы чистят тоже когтями либо о ветки. А тетерев очищает его, втыкая в землю!

Однако не все птицы умащивают свои перья помадой. Некоторые, представьте себе, пудрятся. (Я не шучу!) Взгляните на голубя, когда он купается. Голубь улетит, а лужа покроется матовым легким налетом, словно кто припудрил ее. Голубь же и припудрил! Плескаясь, насыпал с перьев в воду сизый порошок. И когда цапля купается, вода словно сереет от мелкой пыли. Африканские кукушки, принимая ванны, рассыпают даже… красную пудру. После их омовений вода словно алеет кровью. И попугай, если посидит у вас на плече, всю одежду припудрит, как мукой посыплет.

Птиц, у которых копчиковая железа недоразвита (или совсем ее нет: у голубей, страусов и дроф), природа не оставила совсем без косметики, наделив пудреницами. На груди — но бывает, и на животе или спине — спрятаны у них под перьями два пучка очень ломкого пуха. С него сыплются мелкие-мелкие роговые чешуйки (в тысячу раз мельче миллиметра!). Птицы клювом берут этот порошок и посыпают перья.

Цапля без пудры просто погибла бы! Она ловит рыбу, и от рыбьей слизи ее перо слипается. Тогда цапля обильно посыпает его пудрой. Пудра впитывает слизь, и цапля гребнем — зазубренным когтем среднего пальца^[2] — счищает с себя мокрую пудру и вместе с ней всю грязь, прилипшую к перьям на голове и шее.

Производя эту хитрую операцию, цапля вытягивает ногу вперед под крылом. Так поступают и голуби и чайки. Певчие птицы или кулики расчесывают перья на голове, вынося ногу вперед над крылом. Есть ли в этой разнице какой-нибудь биологический смысл? Выяснилось, что нет. Просто привычка. Но зоологи нашли в этой привычке важное рациональное зерно, которое помогает им лучше разобраться в происхождении и научной классификации птиц: раз какие-то птицы расчесывают перья одинаково, значит, манеру эту они унаследовали от общих предков; значит, кулик, хоть и похож на цаплю, родственник не ей, а соловью и галке; а голубь, во всем схожий больше с галкой, чем с цаплей или чайкой, по крови, видно, ближе к этим пернатым любителям половить рыбку.

Незадолго до второй мировой войны Петер Брэдли — мальчик из предместья Мельбурна — послал письмо известному австралийскому орнитологу доктору Чизхолму. Он писал, что видел скворца, который хватал клювом муравьев и прятал их себе под крылья. Зачем он это делал?

Ученый не знал, что ответить мальчику. Сам он никогда ничего подобного не замечал. Нигде не читал и не слышал об этом. Он решил, что мальчик просто ошибся, что-то перепутал.

Прошло несколько лет. Доктор Чизхолм, просматривая свои старые записи, нашел в них совершенно забытое им письмо от другого человека, из Сиднея, который писал о таком же странном обращении птиц с муравьями. Чизхолм решил внимательно просмотреть журнальные статьи и книги о птицах: быть может, там попадутся какие-нибудь сообщения о пристрастии птиц к муравьям. Но ничего не нашел. Однако в книге «Диковинные птицы Австралии» он рассказал о необычных наблюдениях своих корреспондентов. Эта небольшая информация привлекла внимание крупного немецкого орнитолога Эрвина Штреземана. Он поместил о ней сообщение в большом немецком журнале и просил всякого, кто окажется свидетелем такого же поведения птиц, сообщить ему о своих наблюдениях.

Штреземан и не ожидал, что его небольшая заметка вызовет бурный поток писем со всех концов Германии. Многие крестьяне, охотники, садоводы писали ему, что видели, как самые разнообразные птицы разрывали муравейники, хватали муравьев и прятали их в свое оперение.

Штреземан опубликовал результаты опроса и предложил особый термин для обозначения этого странного поведения птиц. «Ameisen» назвал он его, от немецкого «Ameisen» — «муравей».

Английские орнитологи употребляют слово «Anting» («Ant» — по-английски «муравей»).

За последние двадцать лет собраны многочисленные факты, которые показывают, что на всех четырех континентах, где водятся муравьи, очень многие птицы — дрозды, скворцы, малиновки, оляпки, дубоносы, сойки, сороки, вороны, попугаи — «вероятно, половина наших певчих птиц», пишет орнитолог Райтинг, а другие ученые полагают, что вообще почти все наземные птицы, — используют муравьев для чистки своего оперения^[3]. Иногда муравьев просто закладывают под крылья, а в некоторых случаях птица буквально натирает ими свои перья. Некоторые птицы купаются в муравейниках.

Видели, как два скворца с налета вскочили в муравьиную кучу. Взъерошив перья, птицы поворачивались во все стороны, подставляя то один, то другой бок легионам взбешенных муравьев, и «чирикали» от удовольствия.

Одна ворона, раскопав муравейник, принимала в нем муравьиные ванны целых двадцать минут! Она ловила клювом всполошившихся насекомых и давила их о свои перья. Выбрасывала «выжимки» и вновь хватала свежих муравьев.

За таким же занятием заставали орнитологи дроздов и скворцов.

Два попугая из ассамских джунглей так увлеклись «муравьиным туалетом», что не заметили охотников, которые подобрались к ним на расстояние пяти метров. Птицы хватали клювами крупных красных муравьев и натирали ими свои перья.

Манипуляции, которые производят птицы, принимающие муравьиные ванны, у всех приблизительно одинаковые. «Муравья хватают кончиком клюва, — пишет канадский орнитолог Г. Айвор. — Глаза у птицы полузакрыты. Крылья разведены в стороны и сильно вытянуты вперед, так что концы маховых перьев упираются в землю на уровне клюва. Хвост тоже сильно подогнут вниз и вытянут вперед под живот птицы. Иногда она наступает ногами на свой собственный хвост и тогда забавно перекувыркивается на спину или падает на бок. Все ее действия так необычны, так не похожи на знакомое поведение птиц и так уморительны, что невозможно удержаться от смеха, глядя на ее потешные эволюции».

Муравьиные ванны птицы принимают совершенно инстинктивно. О том говорит отношение к муравьям молодых птиц, которые никогда прежде не видели этих насекомых. Едва научившийся летать птенец скворца, впервые в жизни увидев муравьев, хватал их одного за другим и запихивал под крылья.

Так же поступал и юный оляпка.

Заметили, что, когда муравьев нет, птицы находят заменителей среди других содержащих кислоты насекомых или растений. Ручные скворцы смазывали свое оперение кусочками лимона и пытались выкупаться в салатнице с уксусом и даже в кружке с пивом. Ручная сойка охотно купалась в апельсиновом соке. Когда хозяева чистили апельсины, она подлетала поближе и ловила раскрытыми крыльями брызги сока.

Ручная сорока приготавливала свои ежедневные «притирания» из смеси муравьев с табаком.

Набрав в саду полный клюв муравьев, она летела к хозяину, любителю выкурить трубочку, садилась к нему на плечо и окунала клюв с муравьями в табачный пепел в трубке. Затем смазывала этим оригинальным «кремом» свои крылья.

Доктор Хейнрот, известный немецкий орнитолог, тоже видел, как сорока начищала свои перья окурками сигар.

Фрэнк Лейн, один из первых натуралистов, обративших пристальное внимание на странное увлечение птиц муравьями, перечисляет следующие «парфюмерные эрзацы», которые за неимением муравьев использовали в своем туалете птицы: жуки, рачки амфиподы, мучные черви, клопы, липовая кора, различные ягоды, яблочная кожура, кожура грецкого ореха, дым от костра и даже нафталин.

Все употребляемые птицами притирания содержат кислоты или едкие вещества. Это обстоятельство и разъясняет нам смысл всей процедуры.

Муравьи и их эрзацы — антисептические средства в борьбе с паразитами, которые находят безопасный приют на коже птиц под перьями. Муравьиная кислота и другие, подобные ей, кислые и едкие вещества — своего рода ДДТ, которым птицы изгоняют насекомых из своего оперения.

Возможно также, что муравьиная кислота оказывает на тело птицы такое же оздоровительное действие, как и муравьиный спирт на воспаленные суставы. Больные ревматизмом знают это лучше других.

Конечно, чистят и моют себя не только звери и птицы, а почти все животные, и почти у каждого есть какое-нибудь хитрое или нехитрое для этого приспособление: расческа, щеточка, железка с кремом либо еще что-нибудь. У морских звезд, например, наглухо закованных в известковый панцирь, на спине — из дырочек в панцире — густо растут маленькие щипчики на тонких и подвижных ножках — педицеллярии. Хватая ими, звезды сбрасывают с себя всякий мусор и грязь, а заодно и ловят рыб, словно в капканчики.

Что муха редкая чистюля, всем известно. Каждую свободную минуту она умывается. Долго, тщательно и с явным удовольствием.

А тут же рядом, в темном углу, паук, с аппетитом закусив мухой, до блеска надраивает себя с таким рвением, словно поклялся взять первый приз на мировом конкурсе «Мистер Чистота».

У пауков крохотными гребешками снабжены обычно педипальпы — небольшие вроде бы «руки», которые растут на головогруди впереди первой пары ног. А у ос, пчел и мух такие гребешки на средних члениках ног. Притом главный гребень окаймлен полулунным углублением ноги, а щеточка поменьше на тонкой ножке, как на веточке, прижимается к гребню, закрывая собой выемку в нем. Получается, что сидят они словно бы на лезвиях ножниц. Пропуская через эти щетинистые «ножницы» усики и крылья, насекомые чистят их.

У муравьев это хитрое «ножное» устройство еще более усовершенствовано: к гребню и щетке добавлены здесь спринцовки с моющей жидкостью. Все происходит примерно так, как на ветровом стекле «Волги»: жидкие брызги помогают щеткам лучше смывать засохшую грязь.

У змей туалет несложный: они просто, линяя, выползают из старой поношенной шкуры и щеголяют в новой. На старой шкуре оставляют и свои запыленные «очки» — прозрачные роговые чешуйки, которые, как сросшиеся веки, защищают глаза. Можно сказать, что змея моргает один раз в году.

Другие животные, чтобы роговицу глаза очистить от пыли, моргают часто: сотни раз в день. Геккон, маленькая ящерица, моргать, увы, не может. Его веки, как у змеи, срослись в прозрачные очки на глазах. Сор, попавший на них, геккон слизывает… языком.

У рыб нет ни ног, ни рук. И язык короткий. Сами себя они чистить никак не могут. И потому должны ходить, то есть плавать, на «пункты санобработки». Открыл эти пункты молодой биолог-аквалангист Конрад Лимбо^[4].

Весной 1949 года он наблюдал под водой у берегов Южной Калифорнии забавную сцену, положившую начало серии очень интересных исследований.

Он видел, как встретились два морских окуня: большеглазый серебристый гиперпросопон и маленький золотистый брахиихтиус.

Большой, когда увидел маленького, поплыл ему навстречу. Остановился перед ним, растопырил плавники и замер в странной, противоестественной позе: головой вверх. А малыш стал суетиться около «большеглазого»: «несколько минут тыкал длинным рыльцем в его серебристые бока».

Затем окуни разошлись: малыш юркнул в заросли водорослей, а «большеглазый» степенно поплыл к стае своих сородичей и затерялся среди них.

Сначала Лимбо не придал особого значения тому, что увидел. Но позднее другие наблюдения убедили его, что встреча окуней не была случайным эпизодом. Он стал внимательно присматриваться к обитателям рифов, поставил несколько опытов и пришел к выводу, что забавная сценка, на которую он вначале едва обратил внимание, очень часто разыгрывается в «мире безмолвия». А видел он ни больше ни меньше, как санобработку: маленький окунь очищал от паразитов кожу большого собрата.

Науке известно уже более двадцати шести видов рыб-санитаров, шесть видов креветок и один краб — все они специалисты по очистке морских животных от паразитов и бактерий, вызывающих заболевания кожи. Открылись поразительные вещи!

Рыбаки Калифорнии хорошо знают маленькую золотистую рыбешку сеньориту, как ее здесь называют. Это губан-оксиюлис. Он ловко ворует наживку.

Некоторые рыбы, и среди них атеринки, гиреллы и разные рифовые, как увидят сеньориту, бросаются к ней, толпятся вокруг густыми стаями. «Когда я впервые обратил внимание на эти скопища рыб, сотнями осаждавших одного-единственного санитара, — пишет Лимбо, — я подумал, что они собрались на нерест».

Лимбо подплыл ближе. Сеньорита заметила его и юркнула под скалу. Рыбы, ждавшие очереди, бросились за ней, обогнали, преградили ей путь и пытались задержать.

Когда рыб вокруг сеньориты кружилось поменьше, можно было увидеть, что делала в самой гуще чешуйчатых тел эта губастая рыбешка. Она тыкалась то в одну, то в другую рыбу и что-то склевывала с их боков. А они блаженно замирали в самых невероятных позах: вверх и вниз головой, лежа плашмя на боку и даже вверх брюхом.

Конрад Лимбо поймал несколько сеньорит, разрезал их желудки: в них было полным-полно мелких рачков копепод и изопод — морских вшей — и кусков рыбьей кожи, изъеденной бактериями.

Все рыбы-санитары похожи друг на друга: у них вытянутые, как пинцеты, рыльца и очень яркая окраска. Живут они обычно в одиночку или парами.

Одни из них просто подплывают к рыбе, которой хотят оказать услугу, и деловито чистят ее. Другие же все это делают с церемониями, напоминающими токовые игры птиц. Рывком бросаются вперед, замирают и бочком-бочком кокетливо пятятся назад. Опять наскок — и игривое бегство, и так до тех пор, пока какая-нибудь рыба не соблазнится заманчивым предложением почистить бока. Санитары еще издали замечают своих клиентов и так предупредительны, что тут же спешат навстречу.

И вот что еще интересно: хотя санитары и поедают паразитов, это не главная их пища. Они без нее могли бы отлично обойтись.

Санитары — «личности» неприкосновенные. Хищники их щадят, не истребляют. Ни в одном из сотен обследованных желудков хищных рыб Лимбо не находил сеньорит. Однако много раз видел, как эти рыбки заплывали в разверстые пасти огромных окуней и склевывали уютно пристроившихся там рачков-паразитов.

Иные беззащитные рыбки с большой для себя выгодой научились пользоваться репутацией неприкосновенности, твердо установившейся за санитарами в океане: стали подражать им в окраске; и этот спасительный обман сохраняет им жизнь. И наоборот: некоторые хищники, подражая санитарам в окраске и телодвижениях, под ложным флагом «красного креста» успешно охотятся за своими жертвами, введенными в заблуждение коварством пиратов. Это явление — подражание окраской и формой тела одних животных другим — носит название мимикрии. Оно очень широко распространено в природе.

Рыбы-санитары занимаются своей полезной деятельностью не где попало, а только в определенных местах — где-нибудь у выступов скал, у затонувших кораблей, на «опушках» подводных лесов.

Клиенты приплывают на «пункты санобработки» издалека и собираются здесь толпами. Один такой санитарный пункт у Багамских островов, по наблюдениям биологов, за шесть часов пропустил до трехсот рыб!

Рыбы, которых морские вши особенно замучили, переходят от одного пункта к другому, надоедая санитарам своей навязчивостью. Вот что говорит Лимбо: «Запоминая рыб по разным приметам, я установил, что они изо дня в день через равные промежутки времени возвращались на санпункты. В общей сложности рыбы проводили на них, кажется, не меньше времени, чем в поисках пищи».

Многие добычливые места, богатые рыбой, обязаны своей доброй славой у рыбаков маленьким рыбкам-санитарам. Там, где их много, всегда держатся большие косяки рыбы.

Лимбо проделал несколько опытов.

Некоторые подводные рифы он очистил от санитаров: переловил их всех. И что же? Рыб здесь сразу стало меньше. А через две недели они и совсем исчезли. Остались лишь немногие местные старожилы.

И еще он заметил, что у тех рыб, которые не покинули опустошенные рифы, начались разные кожные заболевания. Чешуя их покрылась язвами, опухолями. Плавники стали рваные, пушистые белые наросты болтались на них.

Исследовали эти болячки — они полны были бактерий!

В зверином царстве взаимные услуги — дело обычное. Если вы думаете, что животные только охотятся друг за другом и сильные пожирают слабых в бесконечной и жестокой борьбе за существование, то вы глубоко заблуждаетесь. Борьба борьбой — она, конечно, есть, — но многие животные часто и помогают друг другу.

Эту бессознательную, но преданную дружбу, или межвидовую взаимопомощь, ученые называют греческим словом «симбиоз»: «sym» — по-гречески «вместе», а «bios» — «жизнь». Совместная, значит, жизнь.

Первым открыл и описал симбиоз знаменитый древнегреческий историк Геродот. Почти две с половиной тысячи лет назад он путешествовал по Египту. В городе Омбосе жрецы показали ему храм крокодилов (египтяне им поклонялись: верили, что крокодил — это бог Сухос в своем перевоплощенном виде).

В тенистом парке в мраморных бассейнах сонно дремали огромные рептилии. Золотые кольца перетягивали толстые их лапы. В ушах сверкали драгоценные камни.

Пришло время кормить священных животных. На дорогих блюдах слуги подносили крокодилам жареных куропаток, свиные окорока, пироги и кексы всех сортов.

Но Геродота поразило не это. Не изысканные кушанья, не золото, щедро расточаемое перед тупыми тварями. Его поразили маленькие серенькие птички.

Поев, крокодилы раскрыли рты. Птички, которые дожидались в сторонке своей очереди, тотчас полетели к ним в пасти. Крокодилу стоило лишь прикрыть рот, и он проглотил бы сразу десяток вкусных куличков. Но крокодилы никогда этого не делают, даже если очень хотят есть: без птиц-дантистов их зубы быстро испортились бы. Часами лежат крокодилы с открытыми ртами, а птички безбоязненно бегают меж их зубами.

«Все птицы и звери, — писал Геродот, — избегают крокодила. С одной тиркушкой живет он в ладу, потому что пользуется ее услугами. Когда крокодил выходит из воды на сушу, он открывает свою пасть — почти всегда по направлению к западному ветру, — тиркушка входит в пасть и пожирает пиявок. Это доставляет крокодилу удовольствие, и он не причиняет тиркушке никакого вреда».

Птички, крокодильи дантисты, принадлежат к отряду куликов, к семейству тиркушек (тиркушки водятся и у нас на Украине, в Поволжье и Средней Азии). И хотя странные повадки этих птиц описаны еще на заре истории, до сих пор, откровенно говоря, зоологи не знают, что ищут кулички в крокодильих пастях: остатки пищи, мух, комаров или пиявок. Античные писатели полагали, что пиявок, которые очень мучают крокодила, присасываясь к его деснам, нёбу и языку. Но, скорее всего, птички добывают во рту страшных рептилий все съедобное: и пиявок, и мух, и остатки пищи.

В Африке и Индии, в Северной и Южной Америке и Австралии — всюду, где водятся птицы, многие животные (слоны, носороги, бегемоты, буйволы, бизоны, антилопы, олени, суслики, коровы и лошади) пользуются услугами аистов, цапель, уток, волоклюев, мухоловок, трясогузок, скворцов, чаек и других птиц, которые извлекают из их шерсти всевозможных паразитов.

Буйволов обслуживают обычно утки, цапли и антигонские журавли. Буйволы очень любят воду, и, когда, погрузившись по самые глаза и ноздри, лежат в реке или болоте, утки плавают около них, а журавли важно шагают вокруг на длинных ногах. Вдруг замирают, прицеливаются и молниеносно склевывают муху или слепня с бычьего глаза или носа. Но склевывают так осторожно, что не причиняют буйволу никакого вреда, тот только фыркает от удовольствия. Цапли и утки иногда забираются к буйволам на спины и охотятся там.

А на спине у африканского слона нередко занимаются мушиной охотой сразу пять белых цапель и десяток личинкоедов. Эти птички — самые верные друзья копытных. Они атакуют их стаями, ползают и вверх и вниз по жирафам, слонам, антилопам, зебрам и носорогам, словно поползни по деревьям, и собирают дань из насекомых.

Волоклюи, или буфагусы, их называют также носорожьими птицами, конкурируя с личинкоедами, добывают себе пропитание на спинах носорогов, антилоп, буйволов, верблюдов и домашних лошадей и коров.

В Южной Америке в роли волоклюев выступают так называемые лодкохвостые, а в Северной — воловьи птицы, или молотрусы.

Внешне молотрусы похожи на больших воробьев, но к своим родительским обязанностям относятся не лучше кукушек: птенцов не высиживают, а подбрасывают яйца в чужие гнезда. (Кстати, и крокодилий друг, кулик плювианус, тоже не высиживает своих яиц, а зарывает их в горячий песок.) Весь досуг воловьих птиц поглощают заботы о лошадях, коровах, мулах, бизонах и прочем домашнем и диком скоте. Известный американский зоолог и писатель Сетон-Томпсон первый обратил внимание на удивительное содружество воловьих птиц и бизонов. Он заметил, что зимой эти пташки не улетают далеко от бизоньих стад. Бизон для них и столовая, и квартира с отоплением: молотрусы «роют» в его густой шерсти ходы и норки, в тепле которых согреваются в мороз и метели. Там же, в глубине волосяных «джунглей», и ночуют.

Копытных животных в Северной Америке бдительно оберегает от мух и завезенная из Африки египетская цапля — большой друг африканских толстокожих.

Теневые птицы и птицы солнечные, трупиалы, скворцы, сороки и синицы, тоже кормятся около копытных животных, отыскивая в их шерсти съедобных насекомых.

Зоологи описали уже многих птиц-дезинсектикаторов. Перечень их названий занял бы около страницы. Есть даже птицы, которые охотятся за мухами, разъезжая по степям и саваннам на спинах не у зверей, а других птиц — у дроф и аистов, например.

Словом, затрат на гигиену природа не жалеет. Может быть, поэтому у животных неплохое в общем-то здоровье, хотя нет у них ни ученых медиков, ни врачей, ни больниц.

Говорят, чистота — залог здоровья. Животные ревниво следят за чистотой своего тела и своих жилищ, а следовательно, и здоровья.

Примечания:

1

Впрочем, доктор И. Крумбигель видел однажды, как молодой шимпанзе неплохо плавал.

2

Такие же когти-гребни есть и у других птиц: у выпей, козодоев, олуш, у кулика большого веретенника (а у малого веретенника нет), у некоторых сов и тиркушек.

3

Уже более шестидесяти видов числятся в официальных списках занимающихся энтингом птиц.

4

В 1960 году Конрад Лимбо погиб в Средиземном море во время подводных исследований.